Налог на недвижимость - Керен Певзнер

Открывая дверь, я машинально — да что там лукавить, я люблю это делать, — взглянула на бронзовую табличку со своими атрибутами в виде имени, профессии и времени работы. До сих пор жалею, что заказав табличку, не настояла на том, чтобы написать ее в соответствии с правилами дореволюционной орфографии. Как бы великолепно выглядело слово «переводчик» с «ять» в середине и твердым знаком в конце. А уж «приемъ», написанный таким образом, наверняка дисциплинировал бы моих разболтанных клиентов.

Такую табличку я видала в юности, когда наша компания приходила тусоваться к Аньке Лемерман. Мы называли ее «Девица Лемерман» по созвучию с именем известной гадалки на картах, девицы Ленорман, жившей в прошлом веке. На двери ее квартиры в старинном петербургском доме висела табличка, покрытая благородной патиной, послужившая прообразом этой, моей нынешней. На табличке затейливой вязью было выгравировано «Инженеръ И. Лемерманъ». И больше ничего. При бедноте тамошних инженеров начала восьмидесятых эта табличка не давала забыть, что когда-то они были уважаемой кастой и сообщать об этом на входной двери было престижно. А сейчас? Эх…

* * *

Я отперла дверь, пригласила войти ожидавшую меня клиентку и включила кондиционер — жара стояла невыносимая уже с утра. Посетительница оказалась молодой шатенкой, в глазах у нее застыло испуганно-удивленное выражение. По тому, как женщина выглядела, я определила, что она всего пару дней назад прилетела из России и еще не адаптировалась к израильскому образу жизни — на ней был надет приталенный сарафан с оборками, а губной помадой цвета бледной фуксии пользуются исключительно российские женщины в первую неделю после приезда в Израиль.

Поздоровались мы в коридоре, и я сразу приступила к делу:

— Чем могу вам помочь?

— Мне нужно перевести документы о рождении, о браке и трудовую книжку.

— Хорошо, — согласилась я. — Давайте ваши документы.

Женщина раскрыла сумочку. Вытаскивая бумаги, руки ее задрожали, она выронила пачку и неожиданно спросила:

— Вы только документы переводите или еще чем-нибудь занимаетесь?

«Конечно, — хотела ответить я, — веники вяжем, примуса починяем, беглых мужей по фотокарточке привораживаем». Но вовремя спохватилась и ответила, как истинная еврейка, вопросом на вопрос:

— А что бы вы хотели? Может, я и смогла бы вам помочь, — чуяло мое сердце, здесь одними переводами дело не ограничится.

— Вы не подумайте, я заплачу, — торопливо проговорила женщина. — Мы с мужем приехали два дня назад, и неприятности начались прямо в аэропорту. Нам не дали денег, удостоверений, ничего. Хорошо, что там мы продали квартиру и сейчас нам есть на что жить.

Она собрала рассыпавшиеся по полу бумаги и, положив их мне на стол, продолжила свой монолог:

— Меня зовут Марина Левина. Все документы мы, как положено, оформили в Сохнуте в Ростове-на-Дону. Нам сказали, что когда мы прилетим, прямо в аэропорту нам выдадут удостоверение новых репатриантов, деньги и привезут домой к родственникам. Но служащая, посмотрев в компьютер, сказала, что деньги и документы дать мне не может, так как я уже была в Израиле в девяносто шестом году и получила все, что мне было положено. Она предложила разбираться в министерстве внутренних дел по месту жительства. Мы вчера там были. Нас не поняли, потому что мы не говорим на иврите, а они — по-русски. Вот все, что у нас есть, — она протянула мне документы.

В зеленом конверте были путевой лист по маршруту Аэропорт-Ашкелон, бланк медицинской страховки и записка в МВД. Мне бросились в глаза два слова на иврите: «двойное гражданство».

— Марина, прежде всего успокойтесь, — сказала я. — Как я поняла из вашего рассказа, кто-то под вашим именем приехал сюда и использовал права репатрианта. Так?

Она кивнула, соглашаясь. Я продолжила:

— Но ведь то, что вы — это вы, а она — это не вы, можно легко доказать, достаточно предъявить в МВД ваши метрики, — я взяла в руки и раскрыла ее свидетельство о рождении. Вроде бы все в порядке: Левина Марина Исааковна, год рождения — 1971, место рождения — Вильнюс. Родители: отец — Левин Исаак Лейбович, еврей, мать — Левина Эсфирь Львовна, еврейка. Но то, что я увидела дальше, заставило меня прикусить язык. На странице стоял жирный штамп «Повторно» и дата выдачи — 1998 год. А я ведь уже почти поверила!

— Но ведь это повторное свидетельство, — удивилась я. — А где оригинал?

Марина замешкалась. Мне показалось даже, что она лихорадочно обдумывает, что ответить.

— У меня его украли в девяносто пятом году, — наконец выдавила она.

Мне очень не понравился ее ответ. Не сама информация, а то, как она была выдана. «Что-то здесь не так, надо быть настороже», — сказала я себе.

— Украли? — недоверчиво переспросила я.

— Из сумочки. Я обнаружила ее открытой, когда шла по улице. Пропали паспорт и метрики. Паспорт я тут же заказала новый, а метрики — только в девяносто восьмом году, когда выходила замуж.

— Скажите, Марина, что вы хотите, чтобы я сделала? — спросила я.

— Найдите ее, эту самозванку. Она, наверное, купила мои метрики и приехала сюда как еврейка, а мне расхлебывать приходится! И еще, я прошу, походите со мной по разным учреждениям. Мне сказали, что вы оказываете такие услуги.

— Хорошо, я возьмусь за ваше дело.

* * *

Когда за Левиной закрылась дверь, я позвонила в бюро по поиску родственников. Адрес Марины Левиной, прибывшей на историческую родину в 1996 году, мне дали незамедлительно. Позвонить в справочную и узнать домашний телефон, было уже рутинным делом. Когда я набирала номер, то еще не знала, о чем буду говорить. Меня это не пугало — ведь мне заказали найти самозванку, а не вести с ней разговоры на тему: «Как вам не стыдно…»

Тут мне фортуна и отказала. Какая-то старушка, подняв трубку, ответила мне испуганным голосом на вопрос о Марине Левиной, что такая не проживает, и вообще откуда я знаю номер телефона?

Делать было нечего, и я решила обратиться к Михаэлю Борнштейну, моему знакомому следователю.

Я набрала номер сотового телефона Михаэля.

— Алло, Михаэль? Шалом, как поживаете?

— О! Валерия, шалом, куда вы пропали? — по голосу было ясно, что он рад моему звонку.

— Я бы хотела напроситься к вам в гости. Можно?

— Конечно, я только предупрежу Сарит.

Сарит — это жена Михаэля, очень милая и гостеприимная женщина. Но я стала отнекиваться:

— Нет, нет, Михаэль, мне нужно увидеться с вами на работе. Вы позволите?

— Скажите, Валерия, — спросил он, — что-нибудь произошло?

— Понимаю, что это нетактично, — сказала я, — но мне нужно выяснить вопрос о двойном гражданстве. Где-то у нас живет мошенница, выдающая себя за еврейку, гражданку Израиля, и я хотела вас спросить, что в таких случаях нужно делать.

— Приходите завтра, — сказал Михаэль, — буду вас ждать в час дня.

Мы распрощались, и я принялась за обычную работу.

На часах было около одиннадцати, когда в дверь кабинета деликатно постучали.

— Войдите, — сказала я.

Когда я увидела, кто пришел, у меня отвисла челюсть. Это была мать моего друга, Элеонора Леонидовна Геллер.

Элеонора — моложавая дама с голубоватой сединой. В Москве она работала в Академии Педагогических Наук и с тех пор, наверное, уверена, что знает, как воспитывать детей. Никогда не повышает голоса, и при этом Денис верит во все ее всамделишные и мнимые недомогания. «У мамы мигрень», — этого достаточно, чтобы не пойти на Виктюка. Почему я это терпела, не понимаю. Ему уже двадцать восемь лет, он зарабатывает кучу денег, ездит по всему миру, знает три языка, но мать до сих пор продолжает считать Дениса младенцем. Ей-богу, я даю Дашке больше свободы, чем Элеонора своему сыну. И при этом такая неприступная! Моя бабушка про таких дамочек говорила: «На вонючей козе не объедешь.» Мать Дениса не просто не любила меня — она считала меня злостной интриганкой, опоившей ее милого сыночка дьявольским приворотным зельем. Если бы у меня была хотя бы малая толика той сексуальной энергии, которую я, по ее мнению, трачу на ее сына, я бы давно имела миллионы от «Пентхауза». Когда я общаюсь с ней по телефону, у меня трубку примораживает к уху, хочется заорать: «Трахаемся мы с вашим сыном, и нам это очень нравится!»

И чего я ее не люблю? Вроде в невестки не набивалась, в глубине души всегда понимала, что наши отношения с Денисом временные, что ему жениться надо и детей заводить. А вот поди ж ты…

— Проходите, пожалуйста, — я показала ей на кресло для гостей.

Элеонора выглядела сегодня несколько иначе, чем я привыкла ее видеть. Глаза ее покраснели, она часто прикладывала к лицу носовой платок. Пальцы, державшие его, подергивались. Было заметно, что госпожа Геллер находилась на грани нервного срыва.

— Добрый день, Валерия, — сказала она, тяжело опускаясь в кресло, — вы наверняка не ожидали увидеть меня здесь?