Обрести себя - Виктор Родионов

чувствовали границы между языками и часто говорили, как это называла бабушка, «по-тарабарски»: в одной фразе смешивали оба языка.

С мамой это было можно. Бабушка говорила с нами либо только на русском, либо только на немецком языке. Если мы «включали тарабарский», бабушка переспрашивала: «Что?» или «Wie bitte?», в зависимости от того, на каком языке она желала с нами говорить. Так бабушка боролась с нашим «тарабарским».

Окончательно эта проблема решилась сама собой, – мы стали играть с соседскими ребятами, а они говорили только по-русски. А потом школа поставила на этом жирную точку.

Пока мы сами не научились читать, бабушка читала нам много книжек на русском и на немецком, – сначала это были сказки, а потом, и что-то посерьёзнее, – стихи Пушкина или Гёте, – а позже, повести и романы, по возрасту. Читать в нашей семье любили.

Бабушка пыталась читать нам Библию Лютера, но когда действия сюжета дошли до бегства святого семейства в Египет, мы с Ленкой испугались и расплакались; бабушка отложила эту затею на потом, пока не подрастём, да так и забылось.

Кроме родных для неё русского и немецкого, бабушка свободно владела английским и французским языками, а также латынью, которой она увлекалась в юности.

Её потребность в иностранных языках объясняется очень просто: в стране, где, как известно «секса не было», трудно было найти научную литературу по бабушкиной тематике. В её библиотеке, в основном, были иностранные книги, часть из которых ей «прямо оттуда» привозили её высокопоставленные пациенты.

Были и переводные книги, но чужие переводы бабушка не признавала:

– Если даже Лютер при переводе Библии сделал ошибки, то что говорить о другой литературе!

Да, авторитетов у бабушки не было. В Бога она верила, но говорила, что «храм у каждого в душе свой», и священникам не доверяла: посредники ей были не нужны. Одной из главных ценностей для неё была независимость.

Лет в шесть мы уже неплохо читали.

Первым иностранным языком для нас с Ленкой была латынь. Бабушка говорила:

– Если хотите много знать, читайте старинные книги!

Большая часть античной и средневековой литературы написана на латыни и многие из них были в бабушкиной библиотеке, часто в виде фотокопий.

Латынь завораживала нас… В её звучании нам слышалась особая музыка и казалось, у неё был даже свой «запах» – запах старины. Она казалась загадочной…

Вначале, этому языку учила нас бабушка, для чего сама переводила на латынь уже знакомые нам детские сказки: детской литературы на латыни не было. Знакомый текст позволял быстро догадываться о смысле слов. Правила и грамматику мы учили уже самостоятельно, когда стали постарше.

Зингер

У бабушки была одна очень ценная для нас с Ленкой вещь. Этой вещью была швейная машинка на тяжёлой чугунной станине, с педалью и надписью «Singer».

Шить бабушка не умела, да и машинка была уже неисправна, поэтому она не возражала, когда мы с Ленкой просили у бабушки разрешения поиграть в неё.

Больше всего мне нравилось, качая педаль, раскручивать большое чугунное колесо машинки. Колесо быстро крутилось, гудело и постукивало, как поезд, и мне казалось, что он мчится куда-то в неизведанное… Верхняя часть машинки меня не особо интересовала.

Ленка, напротив, могла подолгу разглядывать, как там внутри шевелятся всякие штучки. В это время она мне не давала крутить колесо, и мы даже иногда ссорились.

Как-то раз, когда Ленке было лет восемь, она разобрала машинку на отдельные детальки. А собрать обратно у неё никак не получалось. Ленка разревелась. Заревел и я.

Мы ожидали грозного выговора от бабушки и испугались. Вопреки ожиданиям, когда бабушка вернулась, она вздохнула, но не сердилась. Детальки собрали в коробку из-под ботинок и убрали «на потом».

Дядя Боря

Мама не оставляла попыток выйти замуж. Как-то, когда Ленка уже пошла в первый класс, у мамы появился новый знакомый, – дядя Боря.

Он был весёлый, играл на гармошке и пел. На руках у него были синие рисунки с солнцем, крестами и какие-то надписи. На наши с Ленкой расспросы, что там нарисовано, дядя Боря мрачно отвечал:

– Ошибки молодости.

Он иногда играл со мной, называя меня «пострелёнок», давал попиликать на своей гармошке, а мама смеялась.

Ленка его сторонилась.

Когда бабушки не было дома, он на кухне курил папиросы. Бабушка не разрешала ему курить в квартире, – у нас в семье никто не курил. Когда она была дома, он слушался, а когда нет, – курил.

Я бегал в клубах табачного дыма, махал руками и восторженно кричал: «Туча, туча!».

Ещё от него плохо пахло какой-то кислятиной, – он был неопрятным. И ещё он неприятно смеялся. Бабушке всё это не нравилось, но мама говорила:

– Ну мам, он же мужчина!

Из-за дяди Бори мама с бабушкой часто ссорились. Иногда мы слышали обрывки их разговоров: «выйду замуж», «детям нужен отец», «ты на его руки посмотри», «ну мам!».

Нам с Ленкой не хотелось, чтобы мама ушла в какой-то «замуж», и нас это очень пугало. На наши расспросы мама не отвечала, а бабушка только задумчиво говорила:

– Поживём – увидим…

Однажды в тёплый осенний день, когда мама была на работе, а Ленка ещё была в школе, бабушка поставила на плиту огромную кастрюлю, чтобы варить холодец. Холодец бабушка называла «зельц». Она что-то забыла и собралась в магазин, наказав мне сидеть на кухне и смотреть: если зельц «убежит», я должен сразу выключить газ.

Выполняя бабушкино поручение, я сидел на кухне и смотрел, как будет «убегать» зельц.

Пришёл дядя Боря, в одних трусах и с бутылкой пива.

– Что делаешь, пострелёнок?

Я объяснил.

– А где бабушка?

– Пошла в магазин.

– Ты, я вижу, мужик серьёзный и взрослый! – осклабился дядя Боря.

Он закурил папиросу:

– На, курни!

– У нас не курят! – строго ответил я.

– Ух ты! Важный какой! Ты прям, как твоя бабка!

И ухмыльнувшись, добавил:

– У нас сейчас с тобой мужской разговор будет.

С этими словами, он налил себе полный стакан пива, взял ещё стакан и тоже в него плеснул. Подвинув стакан ко мне, он сказал:

– Привыкай быть мужиком – выпей пивка!

Я отхлебнул пива и скривился: пиво было горьким, жгучим и мерзко пахло.

Дядя Боря загоготал:

– Вот ещё! Что ты как баба! Вот скоро станешь моим сыном, – научу пиво пить!

«Станешь сыном», – застучало в голове, и я похолодел.

– Нам пора познакомиться поближе, – сказал дядя Боря.

С этими словами, он сгрёб меня в охапку, притянул к себе, поставил между своими коленями и прижал моё плечо к своей липкой груди.

Он начал что-то шептать, целовать меня в висок, в щёку и стал своими губами ловить мои губы. Мне это было неприятно, я вертел головой и всячески выворачивался. Это никак не получалось: держал он меня крепко.

Вдруг дядя Боря рывком сорвал с меня штаны вместе с трусами, сбросил их на пол и отшвырнул ногой. Он поймал мою руку и, обхватив ладонь, засунул её к себе в