Фильм Андрея Тарковского «Cолярис». Материалы и документы - Дмитрий Салынский

Известно, что замысел фильма возник гораздо раньше. C романом Лема режиссер познакомился в 1963 году. Наталья Бондарчук вспоминает: «В Ново-Дарьине, рядом с нашим — дом Ирины Александровны Жигалко, педагога Андрея Тарковского. Она мне давала прочитать роман «Солярис» и просила передать его из рук в руки Андрею, ее студенту [конечно, бывшему студенту, — Д.С.]. Было мне 13 годов. Я вошла к ней в дом, а там один студент очень неумело разводил огонь в камине, другой прекрасно раздувал самовар сапогом, третий качался в кресле у камина. Я страшно любила сидеть в этой качалке. И этому, сидящему на моем месте студенту я ткнула «Солярис». Только потом, много лет спустя, я узнала: камин разжигал Андрей Кончаловский, самовар сапогом оживлял Василий Шукшин, а в кресле качался Андрей Тар- ковский»5.

Через два года замысел был уже в разработке, судя по воспоминаниям Тамары Огородниковой, директора фильма на «Андрее Рублеве» (в интервью Майе Туровской): «Когда мы снимали “Рублева”, приехали во Псков, он мне сказал: “Тамара Георгиевна, я вас прошу, прочитайте Лема. Следующую картину мы будем делать “Солярис”.

А разве “Зеркало” не раньше было задумано?

Я вспоминаю в таком порядке. Когда мы снимали, то Горенштейн уже работал над “Солярисом”. А когда мы кончили, то Андрей Арсеньевич принес заявку на “Белый, белый день”»6.

При всем том не исключено, что телеспектакль подтолкнул Тарковского, возможно, прежде колебавшегося, ускорить давно задуманный проект.

Публикуемые стенограммы худсоветов показывают, что на киностудии проект не подвергался драконовской правке, многие суждения выступавших, хотя и не все, комплиментарны по отношению к режиссеру. Но после того, как 30 декабря 1971 года на заседании художественного совета «Мосфильма» директор киностудии Н.Т.Сизов сказал, что картину можно считать «в принципе принятой», и ее отправили в Госкино, оттуда вдруг пришел длинный список поправок. Режиссер пишет в дневнике (12 и 13 января 1972 г.): «Вчера Н.Т. Сизов продиктовал замечания и претензии к «Солярису», накопленные в разных инстанциях — в отделе культуры ЦК, у Демичева, в Комитете и Главке. [...] Сдохнуть можно, честное слово! Это какая-то провокация... Только — что они хотят? Чтобы я отказался от переделок? Зачем? Или на все согласился? Они же знают, что этого не будет! Ничего не понимаю...»7. Но все же 21 января принимает решение: «Я решил сделать поправки, которые или входят в мои собственные планы, или не разрушат ткань фильма. Если их это не удовлетворит, я ничем не смогу им помочь». История «Соляриса» могла стать более катастрофичной, чем история «Андрея Рублева». Одна

ко еще по Салтыкову-Щедрину «строгость российских законов смягчается необязательностью их исполнения». Неожиданно фильм приняли. Тарковский записал в дневнике 31 марта: «29 приехал на студию Романов, и мы сдали “Солярис”, без единой поправки. Никто не верит. Говорят, что наш акт о сдаче фильма единственный, подписанный собственноручно Романовым. Видно, его кто-то очень напугал. Я слышал, что Сизов показывал картину трем неизвестным, которые руководят нашей наукой, техникой и прочее. А они чересчур пользуются авторитетом, чтобы их мнение могло остаться без внимания. В общем, какие-то чудеса, чтобы верить в благополучное окончание».

Просмотр фильма засекреченными учеными в воспоминаниях редактора картины Л.И.Лазарева выглядит иначе: «Когда была закончена работа над «Солярисом» и готовый фильм застрял в комитете, у Тарковского возникла наивная идея надавить на начальство с помощью общественного мнения. Решили показать картину видным ученым. На «Мосфильме» был назначен просмотр, на который Шкловский [астрофизик, чл.-корр. АН СССР, научный консультант фильма наряду с Л.Лупичевым — Д.С.] по нашей просьбе пригласил человек двадцать именитых коллег. Список знаменитостей, согласившихся посмотреть ленту, открывался академиком Зельдовичем, трижды Героем Социалистического Труда. Меня в тот день не было в Москве; когда я вернулся, Шкловский мне с возмущением рассказал, что они битый час проторчали в проходной, пропусков не было, никто не объяснил им, что случилось, не извинился, и они не солоно хлебавши отправились по домам. Я очень разозлился и обрушил свое негодование на Тарковского. Выяснилось, что он не знал, что никто из группы не встретил ученых в проходной — какие-то разгильдяи не выполнили его поручения»8. Все это выглядит довольно странно. Не очень похоже, чтобы люди, которые делали атомные бомбы и запускали в космос спутники, позволили так с собой обращаться, и чтобы Тарковский отнесся без внимания к столь серьезному просмотру, затеянному по его собственной инициативе. Но, так или иначе, чье-то возмущение кому-то было высказано, ведь министр лично прикатил на студию и без звука принял картину... В этой причудливой ситуации видны особенности советской не столько кинематографии, сколько административной системы в целом, ори- ентированой не на принципиальные позиции, а на мнения влиятельных фигур. А.В.Романову предстояло вскоре покинуть свой пост (в августе 1972-го его сменил Ф.Т.Ермаш), чего Тарковский, по воспоминаниям его ассистента М.Чугуновой, не исключал из числа возможных причин внезапной уступчивости; она же вспоминает, что просмотр перенесли на другой день, так как зал оказался занят, но не всех ученых успели предупредить.

Хэппи-энд: через день, 2 апреля режиссер узнает о принятом решении послать фильм на фестиваль в Канны.

Рабочая версия и пролог

В Госфильмофонде России сохранилась одна из рабочих версий фильма, так называемый «вариант с зеркальной комнатой», интересная сценой галлюцинаций Криса, не вошедшей в окончательный монтаж и давшей повод для легенд. Мало кто эту сцену видел, но многие слышали о ней, и эхо ее звучит в некоторых оценках творчества Тарковского, которое метафорически уподобляется зеркальной комнате. Но в целом эта версия с художественной точки зрения менее удачна, чем прокатная — в ней есть длинноты, неудачно озвученные и лишние по драматургии куски.

Рабочая версия (каталог Госфильмофонда, № С-8176) составляет 5190 метров в 19 частях (не разделяется на серии). Для сравнения: прокатная версия составляет4627 метров в 17частях (1 серия — каталог ГФФ, № С-8964: 8 частей, 2198 м.; 2 серия — каталог ГФФ, С-8965: 9 частей, 2429 м.). При переработке рабочей версии в прокатную сокращены 563 метра (18,8 минуты).

Отличия рабочей версии от привычного нам прокатного варианта видны с самого начала. Открывается она текстовым прологом - титрами на черном фоне — интервью профессора К.Кельвина, где, кроме прочего, есть и такие слова: «...с тех пор, как человек уничтожил социальное неравенство и покончил с войнами, наука достигла огромных успехов. И, тем не менее, вы ошибаетесь, считая, что наука всемогуща [...]».

Пролог, как своеобразный маркер времени, помогает определить, когда была сделана рабочая версия, ведь его уже нет в прокатном варианте, и еще не было в варианте, который сдавался студии 30 декабря 1971 года, когда Сизов предложил добавить «очень короткий ввод в картину с разъяснением концепции автора».

В полученном режиссером 11 января (запись в «Мартирологе» от 12 января) списке убийственных поправок «сверху» содержится требование «Сделать вступление (текстом) к фильму (из Лема), которое бы все объяснило». 20 января редактор фильма Л.Лазарев в письме режиссеру предлагает: «Вероятно, надо после титров дать надпись, которая была бы разжевыванием для тех, кто боится неясностей. Что- нибудь вроде этого (даю рыбу) [На редакционном жаргоне «рыбой» называли черновые наброски, - Д.С.]: «...Это произошло уже тогда, когда на Земле прекратились войны, были уничтожены социальный гнет, голод, нищета». Лазарев надеется: «Если все эти вопросы, нелепости исчезнут (по-моему, делать это можно и без съемок), отпадут 90% претензий по части идеологии, мировоззрения и т. д.».

Тарковский соглашается и 24 января 1972 года подписывает план поправок, на которые согласен: «...Будет введен пролог-вступление, проясняющий общий смысл и философскую концепцию произведения [...] Будет уточнена формация общества, уже освободившегося от социального гнета, нищеты, голода и сделавшего успешные шаги в изучении космического пространства», — а 14 февраля сообщает, что в картину уже внесены изменения, в частности, введен «пролог- вступление в виде надписи». 16 февраля Vl Творческое объединение «Мосфильма» принимает фильм, отметив, что в него вставлен пролог и перелет Криса на космическую станцию, но предлагая еще небольшие поправки.

Предложение/!.Лазарева достаточно тактично, содержание пролога им не придумано и взято не из поправок от начальства и даже не из Лема, а из написанного Тарковским и Горенштейном сценария, где оно выглядит чуть иначе в диалоге Криса с отцом: «Дело не в том, что мы с Бертоном летали на допотопных ракетах, — помолчав, сказал отец. — В нашей молодости многое было другим... Еще были живы старики, которые помнили последние войны... Инвалиды и вдовы последних войн... Тебе не понять этого, но тогда еще по инерции существовал страх перед возможностью гибели нашей человеческой цивилизации. Хоть и тогда уже не было границ и исчезло социальное неравенство, мир уже был един, но инерция прошлого еще долго, подобно призраку, витала над нами». Примерно те же утопические взгляды Тарковский высказывал и в письме в ЦК: «Речь идет о будущем: о жизни людей без войн, без социального угнетения, без национального неравенства, без насильного ущемления человеческих способностей». Не думаю, что надо всерьез воспринимать продолжение этой фразы: «...о том будущем, которое все мы называем коммунистическим», — ведь он понимал, куда направляет письмо.