Питер - Шимун Врочек

Где-то здесь он в прошлый раз видел ту штуку.

Иван передвинул АКСУ с перемотанным тряпками цевьем под руку и двинулся вперед. Прежде чем ступить на лестницу, внимательно оглядел, задирая голову, платформу. Темное пятно метнулось в свете фонаря в сторону. Иван вскинул автомат… нет. Всего лишь крыса. Причем вполне нормального размера. Это ничего. На оставленных людьми станциях всякая нечисть заводится… Что они тут жрут, интересно? Водоросли? Плесень? Мох, который покрывает потолок станции и которым кое-где начали обрастать колонны и стены?

Странный, кстати, мох. Целые гирлянды свисали у северного конца платформы, особенно много их было в правом туннеле, где они спускались до самой воды. Нет, там я не пойду. Даже не просите.

Убедившись, что движения на платформе нет (пару раз провел лучом по потолку), Иван передвинул автомат на спину и взялся за перекладину. Под перчатками осыпалась влажная ржавая грязь. Все разрушается. Всему приходит конец.

А ведь была жилая станция! Иван помнил: еще недавно здесь, под выгнутым высоким сводом, горели натриевые лампы, освещая квадратные колонны, отделанные серым, с желтовато-зелеными прожилками, мрамором. Правда, плитка местами отвалилась, лампы работали через одну. Но все равно это было… прекрасно. Там, дальше, в северном торце станции, если подняться по ступенькам и повернуть налево, начинаются три эскалатора. Гермоворота закрыты, он проверял.

А пахнет здесь Заливом. Но не хорошим Заливом, как раньше, когда на Приморской жили люди, а гибельным — черным, в глубине которого обитают огромные серые рыбы и чудовищные полупрозрачные создания. Залив, который светится в темноте. А днем, когда солнце, на поверхность, в город, все равно никто не выходит. Дураков, извините, нет.

Точнее, есть, но скоро, видимо, переженятся.

Иван хмыкнул.

Он перелез через решетку и ступил на служебный пандус. Если Иван правильно помнил (он навещал «Приму» не раз — и когда станция была обитаемой и позже, когда ее забросили), дальше по узкой полосе платформы, справа, будет дверь в служебные помещения станции.

Стоп. Не торопись.

Первое правило: в метро нет ничего постоянного. За самое ничтожное время все могло измениться.

Второе правило: любые изменения — опасны.

Он встал на платформе. Поворачивая голову, обвел лучом фонаря пространство вокруг. Высветил остатки мраморной отделки стены туннеля (часть плиток вывалилась, зияли черные квадратные дыры), полусгнившие мешки с песком, ими закладывали арки, лужи на платформе, и… ну надо же.

С полукруглого свода свисала гирлянда знакомого серого мха. Ивану даже казалось, что мох в темноте слегка фосфоресцирует. Радиация? Вряд ли.

Радиации здесь, судя по счетчику, не так много.

А вот что это за запах? Береженого Бог…

Иван отступил на шаг, достал из сумки противогаз.

ГП-9, хороший, почти новый. Два рожка патронов стоит, ни фига себе. Еще каждый фильтр по двадцатке. Сдуреть можно, какие сейчас цены. Зато вместо двух круглых окуляров, как у обычного гражданского ПГ-5 и резиновой морды с хоботом — большие треугольные стекла с хорошими углами обзора и два разъема по бокам — хочешь, ставь фильтр справа, хочешь — слева. Отличная штука.

Иван расстегнул ремешок каски. Родной диод горел чистым белым светом — жаль, батарейкам скоро конец. А там запасной фонарь и возвращение. Проклятье. Иван опустился на колено, раскатал скатку с ковриком, положил на него каску, повернул ее так, чтобы свет падал вперед, вдоль платформы.

Аккуратно зацепив за подбородок, надвинул противогаз на лицо. Дышать стало труднее. Каждый вдох теперь был шумным, как извержение грунтовых вод, когда они пробивают стену туннеля. Запах и вкус у этого воздуха был своеобразный: стерильный и отчетливо химический.

Фильтр с красной маркировкой: аэрозоли и радиоактивная пыль. Полтора часа.

Лишь бы не подделка. Сейчас в метро и не такое творят. Раньше «дурь» подделывали, теперь фильтры к противогазам и патроны к «калашу». Уроды. Иван вспомнил, как ему предлагали купить двустволку с полусотней зарядов к ней. Картечь, крупная дробь, пулевые патроны. Стоило это так недорого, что Иван сразу засомневался. А потом увидел на патронах следы заделки. И не купил.

Может, зря. Двустволка бы ему пригодилась. Против той фигни, что иногда выскакивает из темноты, разряд картечи в упор — самое то. Калаш — хорошая штука, даже короткоствольный «ублюдок», как у него, но для автомата нужно расстояние. Вблизи лучше бы что-нибудь поубойней, и чтобы целиться поменьше.

Иван сделал пару глубоких вдохов — на пробу. Не подделка, нормальные фильтры. Ремешок противогаза больно впился в затылок. Так и не отрегулировал толком. Ничего.

Иван надел каску с фонарем. И превратился в слух.

Вдалеке капала вода. И вблизи капала вода. Что-то шуршало едва слышно — может, та самая крыса, что он спугнул. Когда капля разбивалась о поверхность воды, эхо доносило гулкий отзвук.

Вроде ничего. Потрескивание туннеля — это уже привычно, оно всегда есть.

Земля давит, — говорил дядя Евпат. Он когда-то служил на подводной лодке и про давление знал не понаслышке. Как и про многое другое.

Например, почему началась та война. Справедливости ради, стоило заметить, что причину Катастрофы знает каждый в метро. Только у каждого она своя, единственно верная. Как соберутся «старички», так давай спорить до разрыва аорты: кто виноват?

А ответ простой: вы и виноваты.

Важнее другое: что теперь делать?

Ходит легенда о тигре, который вырвался из зоопарка и забежал в метро. Успел, бродяга. Старики рассказывают, что своими глазами видели полосатого, вбегающего на станцию, прыгающего на пути и исчезающего в туннеле. Одни говорят, что тигр бежал в сторону Невского проспекта, другие — что в сторону Петроградки. Скорее всего, просто красивая легенда, подумал Иван с сожалением.

Сказка.

Как и рассказы Водяника об Испании, в которой тот побывал как раз перед Катастрофой. Иван слушал профессора и думал: еще одна сказка. Нет больше твоей, Водяник, Испании, нет зеленых парков Барселоны, сухим песком рассыпались замки Гауди (Кто это вообще такой?), гикнулись испанцы.

А у нас разве лучше?

От широких вымерших улиц Петербурга бросает в дрожь, Кронштадт населен призраками военных моряков. От Царского Села с его огромным парком и дворцом вообще остались одни воспоминания.

— Были такие конфеты, батончики, — рассказывал Водяник. — Чтобы сфотографировать человека, ему говорили не «улыбнись», а «ну-ка, скажи: мои любимые конфеты „кис-кис“. Ну-ка, попробуйте сказать… Видите, сразу улыбка получается. А бегемот… это в анекдоте было… как же там? Дайте вспомнить. Бегемот был большой и сказал: „Мои любимые конфеты — батоончики“. Понятно? То есть, как непонятно?.. Я что-то пропустил? А! Ну, это были его любимые конфеты. Очень вкусные. И он сказал: бато-ончики. Теперь смешно? Нет? Странно.

Иван невесело усмехнулся. Бато-ончики — тоже сказка.

Он оглядел платформу. А вот это грубый реализм, мертвая станция.

Услышав за спиной низкое глухое рычание, Иван вздрогнул. Медленно повернулся. И замер, забыв дышать.

Перед ним стоял тигр.

Настоящий, как на картинке в детской энциклопедии. Огромный, красивый. И белый. В зеленоватых глазах таял сумеречный отсвет фонаря.

Вот тебе и Испания, подумал Иван.

В первый момент он ничего не понял. Только когда стена начала заваливаться на него, опрокинула, ударила в плечо, сбила в грязную, мутную жижу, брызги полетели в стекло противогаза — только тогда Иван сообразил: происходит что-то неправильное.

Тигр, думал он, лежа на левом боку.

Вода залила окуляр наполовину. Фонарь чудом не погас. Иван видел, как в освещенный конус вошли чьи-то ноги… нет, не ноги. Иван услышал собственный вдох. Повезло. Еще чуть-чуть, и паника бы его накрыла… Но вода через фильтр, рассчитанный на химические аэрозоли и радиоактивную пыль, не прошла, поэтому вдруг не стало воздуха. И это привело Ивана в чувство.

Он вдруг понял, что это никакая не стена.

На него напали, м-мать.

В груди: бух, бух. А он лежит на полу, в луже, беспомощный, даже автомата не поднять. Блин!

Выплеск адреналина был такой, что сердце стало раза в три больше. Мгновенно обострившимся зрением Иван видел, как движется в луче диода то, что он принял за ноги человека… Не ноги. Щупальца. Бледно-прозрачные, они плавно изгибались, словно были из мягкого стекла.

Иван не понял, как встал. Автомат оказался в руках. Иван не успел ничего подумать, как тот задергался. Та, та, та. Звук такой, словно вбивают гвозди в железную бочку.

Серия фонтанчиков протянулась наискось по воде, задела прозрачный столб, тот отдернулся, будто обжегся. Иван с усилием довернул автомат левее и ниже — и снова вдавил палец. «Ублюдок» медленно, как во сне, дернулся — раз, два, сосчитал Иван — и отпустил спуск. В тягучем, гипнотическом замедлении он видел, как вырастает один фонтанчик, другой… третья пуля входит в прозрачную тонкую колонну. Пум-м-м, всплеск. Изгибающий прозрачный столб, похожий на шланг от противогаза, взлетает и прячется, раз — и нет его.