НЕ/ДРУГ - Татьяна Труфанова

– … надо же было такое ляпнуть! Все угорали, – презрительно произнес один голос (явно куколка).

– Как обычно, – а это ее приятель. – В кого ты такая тупая?

В ответ – молчание. Похоже, здесь повторялась банальнейшая сцена школьной жизни: «загноби толстуху». Смуглая скосила глаза: у повесившей голову парии на конце носа дрожала сопля-слеза, она упорно изучала асфальт, пока одноклассницы прохаживались на счет ее жира, одежды, ай-кью и т.п., а одноклассник попинывал ее рюкзак.

Девушка достала мобильный.

– Але, Руслан!

Голос у красотки оказался неожиданно грубый, похожий на визг шин.

Отпустив пару любезностей, смуглая начала жаловаться собеседнику на недавнюю свою смену. И оказалось, что ее работа сплошь состояла из близких контактов с мужчинами, причем не абы какими, а с самыми неподходящими: либо у них был крошечный интеллект, либо низкие моральные качества, либо проблемы с половым здоровьем, либо неумеренная фантазия… или все это вместе. Девушка характеризовала их емко и просто, периодически снисходя до мата, и в общем говорила о таких вещах, которыми школьникам интересоваться не рекомендуют.

Подростки немедленно прекратили пинать рюкзак одноклассницы и развернули уши пошире.

Далее смуглая поинтересовалась у собеседника, подыскивает ли он по-прежнему малолетних сотрудников в свой коллектив. Угукнув пару раз, выслушивая ответ, она звучно харкнула на тротуар и спросила компанию:

– Эй, детки, вам домой не пора? Родители не заждались?

– Не твое дело. Мы сколько хотим, столько гуляем, – вразнобой отозвались детки.

Девица отвернулась от них и почему-то стала нахваливать собеседнику этих троих, описывая их внешние стати, говоря, что пойдут они нарасхват и к ним клиенты в очередь будут становиться, а также рекомендуя неведомому Руслану подъезжать на своем джипе прямо сейчас, пока здесь эти красавцы, которых дома никто не ждет.

На протяжении ее разговора глаза у куколок округлялись, мальчик стал отодвигаться подальше, а когда смуглая сказала Руслану: «Запихнешь их в джип – и все дела» – куколки, схватившись за руки, помчались прочь по улице, а за ними полетел их приятель.

– Стойте! Эй! – кричала и ругалась им вслед смуглая.

Пария, утирая рукой сопли и приседая, пыталась незаметно оттащить свой рюкзак от опасной девицы.

Вдруг ей под нос чья-то рука подсунула бумажный платок.

– Да не бойся, – совсем иным, мягким голосом, сказала смуглая девица.

Плакавшая подняла глаза. Перед ней была вроде та же девушка в короткой юбке, и в то же время – другая. Ничего грубого и опасного в ней не осталось. И теперь она выглядела младше, почти школьницей. Глаза у нее были смешливые, нос с легкой горбинкой, лицо – тонкое и немного нездешее. Такая она – добрая – могла заскочить сюда с улицы сказочно далекого города, где всегда солнце, где танцуют фламенко, жонглируют апельсинами и не обижают толстых детей.

– Они сбежали.

Толстушка высморкалась и тем же бумажным комком стала оттирать рюкзак от грязи, косясь на темноволосую девушку. Та легко встала со скамейки и вгляделась в даль улицы.

– Ага, вот и мой автобус!

– Ты как… ты их разыграла? – спросила толстуха.

– Чтоо нааша жизнь? Иигрра! – пропела черноглазая. – Вот, держи еще платок. И дай как-нибудь сдачи этим придуркам.

Смуглая девушка заскочила в раскрывший с шипением двери автобус.

Спасенная пария смотрела ей вслед с изумлением. Смуглая помахала ей из-за стекла. Автобусная остановка с налипшей бахромой объявлений и девочка в полосатых колготках поехали вправо и через секунду скрылись из вида. Аля хмыкнула. «Засунь их в джип» – сказала она себе под нос. Ха! Так вам!

Она пристукивала носком туфли по металлическому полу. В крови бурлил адреналин – как всегда после представления. Перед глазами плясали выдуманный Руслан, бордель с красными диванами и выдуманная девица с голосом резким, как визг шин. Ай да я!

Когда-то ей пришлось разбить губу одной девчонке, чтобы в классе Алю перестали дразнить «обезьяной». Впрочем, незачем это вспоминать. Лучше вспомнить вечер, когда ей, вышедшей к краю рампы на поклон, аплодировала половина школы – в том числе те дураки, кто кричал пять лет назад обидные слова. Кто-то вручил ей букет тигровых лилий и они оставили след желтой пыльцы на Алином платье – там, где прижала их к груди.

Она откинула длинную прядь волос и, приобняв поручень, уставилась за окно автобуса. Монотонно мелькали окна многоэтажек, пробегали пластиковые вывески, мимо стелилась однообразная пестренькая бязь московской окраины. Аля сама была закутана в эту бязь, как в кокон; например, вчера она разносила тарелки – не более заметная для посетителей кафе, чем кофейный автомат на барной стойке; каждый день путешествовала через толпы незнакомых людей, равнодушно скользивших по ней взглядами; вот как в этом автобусе. Они думали: еще одна девчонка, не стоит внимания… Никто пока не знал, на что она способна.

Глава 2

Так разгоняешь, возгоняешь надежды, выше, больше, а потом тебе – разом, резко: стоп! Четыре часа спустя она услышала: «Стоп! Снято» – и ее сцена в массовке была закончена. К статистам подошел администратор – долговязый парень в красных кедах, с модной щетиной, которая росла неровно и не шла ему. Он поблагодарил всех за работу (что там! они дольше ждали начала, чем снимались), стал раздавать бумаги, которые надо подписать, прежде чем получить свои пятьсот рублей. Но ведь Аля не ради этих денег – Аля надеялась, что хоть сегодня ей повезет: заметят, выдернут из массовки, как ананас с морковной грядки, выложат на серебряное блюдо с вензелями… Нет. Черная полоса, которая началась летом, три месяца назад, когда она провалилась на последнем экзамене во ВГИК, эта вязкая полоса продолжалась. Свирская перла против течения, нагло возражала судьбе и всем добрым советчикам, всем умникам, знавшим, как надо: успокойся, поступай в пед, получи нормальную профессию, успокойся! Вернувшись в родной город после провала, она неделю прожила лунатиком, блуждая между диваном и кухней, не видя света, а затем выпросила у деда с бабушкой денег и поехала снова в Москву. Нашла работу и жилье, схватившись за первые предложения (мутноватые, но ей было плевать), и стала ходить по кастингам. В конце прослушивания ей всегда говорили: «Мы вам позвоним». Аля слышала эту фразу уже в сорока вариациях: сказанную впроброс; с теплой улыбкой; с явным, как гонг, обещанием пригласить снова; пустую формулу; фразу холодную, как застывший комок жвачки; и бледную, как оттиск штампа; и смутно сиявшую, как начало рассвета… Не позвонили ни разу.

Этот день с утра прошел в пьянящем, звенящем тумане: Аля все ждала… чего? Что как в старом американском мюзикле, все сделают шаг назад, а она случайно – вперед, и режиссер с усиками Кларка Гейбла восхищенно поднимет круглые брови, и предложит заменить ею примадонну, которая пять минут назад закатила истерику и опять хлопнула дверью, а грузный продюсер пыхнет сигарой и скажет: «Попробуй»… так? Смешно! Туман сдуло отрезвляющим ветром, Аля очнулась. Стоя в конце очереди к парню в кедах, выдававшему статистам деньги, она озиралась вокруг.

Громадный павильон уходил вдаль и его края терялись во мраке. По присыпанному пылью, истоптанному тысячей ног бетонному полу змеились толстые черные провода. Они ныряли в черные и стальные ящики, приборы непонятного назначения, перекрещивались, свивались в петли. Десятки людей проходили, стояли и копошились, подобно прислужникам древнеегипетских жрецов: они делали нечто значительное, может быть, грандиозное, но профанам неведомо – что; Аля хотела бы проникнуть в эту загадку, да ей не было хода в храм. Возле ярко освещенного короба декорации, где недавно была съемка, стояли режиссер, рыжий крепыш с головой-луковкой и хитроватыми раскосыми глазами, и продюсер, белесый, полноватый, нервный мужчина за сорок. Бросив сумку в раскладное кресло, к ним подошла, тяжело впечатывая каблуки в пол, высокая брюнетка. Режиссер и продюсер рядом с ней сразу стали казаться ниже, как шкодники-малыши. Брюнетка заинтриговала Алю. Свирская лишь на секунду увидела ее лицо, теперь та стояла спиной, да и раньше Аля не замечала ее на площадке (наверно, она вошла только что), но почему-то ее хотелось рассмотреть повнимательней. Блестящий шлем волос, нахмуренные брови и яркий взгляд, взгляд хозяйки положения, взгляд живой фигуры на носу корабля, летящего по волнам как стрела, фигуры, чья воля управляет и самим кораблем, и ветром в парусах, и волнами…

Что-то, как соринка в глазу, заставило Свирскую очнуться от этих мыслей. Щуплый мужчина лет тридцати, подойдя к одному из кресел, присел на корточки, собираясь перевязать шнурки, а затем сунул руку в сумку… В сумку, скинутую в кресло брюнеткой!