Черная Мадонна - Аннет Бове

– Вы слышите меня, а?

– Что, простите?

– Девушка, я уже пять минут пытаюсь перебраться через вас. Скоро снова включат этот значок.

Да, это мы летели в самолете из Москвы в Мадрид одним декабрьским солнечным днем. Поверить не могу, что прошло уже два с половиной года, а ощущения помнились в самых мельчайших подробностях. Я с удовольствием прижала ладони к теплой поверхности серого в белую точку камня, похлопала по нему беззвучно и, запрокинув голову, уперлась взглядом в ночное барселонское небо. Было приятно прикасаться к камню. Но так ли приятно было прикасаться к прошлому?

– Вы что, не понимаете? Вы слышите? Загорится это значок, а я буду не пристегнута. Или опять затрясет так, что будь здоров. Вам бы понравилось сидеть в сортире, когда самолет попадает в зону турбулентности?

– Нет, мне не… Да, да, конечно, проходите. Прошу прощения.

– «Прошу прощения»…

Наша взволнованная соседка по салону самолета, удалилась в уборную, лихо виляя бедрами.

– Что это с ней?

– Нервы.

Когда она вернулась, мы решили встать и выйти в проход между креслами, чтобы дать ей возможность добраться до своего места. Она пристегнулась ремнем так, что, казалось, не сможет дышать. Самолет стал снижаться. Мы держались за руки. Соседка с завистью косилась на наши руки. Встретив мой взгляд, она резко отвернулась, вцепилась в подлокотники и зажмурилась.

Мне с трудом удавалось сдерживать дыхание и колебания диафрагмы, и сохранять спокойное выражение лица. Чтобы страх из моих глаз не сыпался искрами на окружающих, я тоже предпочла их прикрыть. Ещё немного, ещё совсем чуть-чуть. Я держу тебя за руку и мне совсем не страшно.

Нет, я не боялась полетов. Пугала неизвестность – что ждет нас там, дальше, уже после посадки. Пугал и сам страх, то опускавшийся к нижней части живота, то взмывавший иголкой к темени.

Декабрь 2006, Мадрид

Лучи испанского солнца ослепляли через двойное стекло иллюминаторов, отскакивали от блестящей поверхности крыльев, скользили по лицам пассажиров. Стальная птица выпустила округлые когти и стала уверенно цепляться ими за взлетно-посадочную полосу.

Прилетели без опоздания. Оставалось пару часов до закрытия метро. Хорошо, что подземка доходила до мадридского аэропорта, иначе пришлось бы брать такси или трястись в автобусе. В ожидании серии таможенных и паспортных процедур, я уверенно двинулась к выходу, делая вид, что неподъемный чемодан совершенно не оттягивает мне руку. Я демонстративно изображала решительность и бодрость. За спиной осталась трещать лента подачи багажа, будто гигантская анаконда свертывалась в клубки, шелестя чешуей. Стрелка налево, коридор, стрелка направо, коридор, стеклянная дверь, снова стрелка направо. Ни души, только механизмы и вездесущие камеры видеонаблюдения. Вот сейчас какое-нибудь всевидящее око заметит ужас на наших с тобой лицах и стражи порядка потребуют досмотра. Не то, чтобы меня пугал осмотр наших документов или чемоданов – я была к этому готова, но предчувствие дискомфорта, когда ты под пристальным вниманием властей, вызывало приступы тошноты, ноги дрожали, не слушались; в горле пересохло, мысль застыла. Главное не останавливаться, сделать рывок и выбраться на волю. Я поминутно оглядывалась назад, проверяя, держишься ли ты; пыталась улыбнуться, мол, всё хорошо, прорвемся.

Снова были стрелки, коридоры, эскалаторы, стеклянные двери, указатели и светящиеся ромбовидные значки с буквой М в центре. В предобморочном состоянии, не зная, как сосредоточиться и освежить сознание, мы вдруг оказались прямо перед турникетом метро. Куда делся контроль, таможня и прочие условности?

Вагоны метро напоминали летающие капсулы из фильма о будущем. Поезд, как гигантская гусеница, извивался на поворотах, молниеносно прогрызая себе дорогу сквозь толщу той самой красно-рыжей почвы. Между вагонами не было никаких дверей, только резиновая эластичная «гармошка», позволяющая этому фантастическому животному, обитающему в подземельях Мадрида, двигаться изящно и ловко, при этом ещё и перевозя на своем теле паразитирующих хомосапиенсов, вцепившихся в поручни.

Свобода. Даже здесь, под землей, мы чувствовали её присутствие. Несясь к центру города на этом неутомимом сверкающем червяке, мы знали, что и он горд своей свободой, принадлежностью к другому, незнакомому нам пока ещё миру. Радость и недоумение поглотили нас. Вагон был почти пуст, и мы обнялись, пытаясь сдержать дрожь друг друга.

Наш отель находился в десяти минутах ходьбы от станции метро. Было заполночь и было не по себе. Две одинокие робкие фигуры с чемоданами нам самим казались прекрасным объектом для нападения, ограбления, просто глумления. Так уж мы привыкли. Так нас воспитала наша жизнь. Улочки, грязные мусорные контейнеры разных цветов, цокот копыт чемоданов по асфальтированному узкому тротуару, заинтересованные взгляды посетителей не закрывшихся всё ещё крохотных баров. Скорей, скорей дойти до гостиницы.

Вот и наш номер.

– Мне, конечно, трудно судить, потому что особо не с чем сравнивать, но на четыре звезды не тянет. Тебе не кажется?

Не раздеваясь, не снимая обуви, мы сели на край двуспальной кровати и привались обессилено друг на друга плечами. Нас охватило оцепенение, трудно было поверить, что мы здесь, что мы уже не там, где было страшно и больно.

– Да какая разница, сколько тут звезд! Это всё мелочи.

– Ты вообще представляешь?

– Нет.

– Тебе страшно?

– Очень.

– Не бойся. Мы вместе – это главное.

Мы были в Европе, мы спокойно вышли в ночной Мадрид из российского самолета. Уже совсем скоро, возможно, даже завтра, мы сделаем то, что планировали в такой спешке, рискуя репутацией, здоровьем и даже жизнью.

***

Большинство беженцев сдавалось прямо в аэропорту. Мало кто – в своей стране, в посольстве того государства, у правительства которого запрашивает убежища. Мы же, не смотря на экстренность ситуации и связанные с этим приступы паники, решили быть умнее всех. Ещё дома я нашла точный адрес нужной организации в Интернете, распечатала схему метро и участок города, прилегающий к ближайшей станции. Выписала номера телефонов, электронный адрес. Даже разговорник купить не успела, но уже вычитала на сайте, что нам обязаны предоставить адвоката и переводчика.

Конечно, информации было катастрофически мало, и мы сомневались в успехе такого рискованного, хоть и вынужденного, предприятия, но обратной дороги уже не было. На принятие окончательного решения оставалось пять дней – именно на этот срок была забронирована гостиница, и ровно через пять дней предполагался обратный рейс в Москву. Но мы ведь не из тех, кто так быстро сдается. Кроме того, возвращение не обещало ничего воодушевляюще положительного, оно лишь посылало нам угрожающие сигналы с покинутой земли, сверкало глазами, злобно шипело, металось вдоль российских границ, но не смело их переступить, чтобы кинуться вдогонку.

– Теперь мы иммигранты, да? Или эмигранты?

– И то, и другое. Тебя мучают угрызений совести?

– Нет. Мне хорошо там, где мы с тобой вместе.

Для зарождения ностальгии двух часов на чужбине ещё маловато, учитывая, что мы жертвы возможных преследований, беглецы, одним словом, беженцы.

– Я буду любить тебя, моя новая родина, но не за то, что ты породила меня, а за то, что приютила, удочерила.

– Да, есть брошенные дети, но иногда и родителей покидают.

– Ты представляешь, а в Москве сейчас двадцать градусов мороза!

– А здесь двадцать тепла. Это в середине декабря. Даже подумать страшно.

– Когда пойдем сдаваться?

– Чем скорее, тем лучше. Надо бы отстреляться сразу, потому что ждать будет невыносимо. Нам и город, и его теплое солнце будут не в удовольствие.

– Но ведь мы не знаем, чем может закончиться наш приход туда.

– В худшем случае, нас депортируют.

Приняв душ, мы упали на кровать. Сна не было, хотя чувствовалась невероятная усталость и какое-то психологическое истощение, нервы были на пределе.

– Может, повторим легенду?

– Мне кажется, нужно сделать передышку, на пару дней забыть о том, что произошло, тогда рассказ будет выглядеть более естественно и правдоподобно.

– Но ведь всё это правда. Почему нам должны не поверить?

– Знаешь, человеческая психология – это большая загадка. Можно правдоподобно врать и можно вызвать тотальное неверие, говоря чистую правду. Давай-ка лучше посмотрим, что там у нас в мини-баре.

– Точно! Это то, что нам сейчас нужно.

– Да, может, легче будет уснуть. Завтра будет сложный день.

***

Не было никакой специальной охраны, никаких вооруженных до зубов военных. Вращающаяся стеклянная дверь, окошко приемной. За ним – молодой скучающий офицер, застывший в любезном ожидании, пока мы усмиряли дрожь в голосе, чтобы с жутким восточно-европейским акцентом произнести испанское слово «asilo1». Офицер попросил документы. Слава Богу, в мире существует много интернациональных слов, таких, например, как паспорт, которые узнаваемы, даже если произносятся с ударением на другом слоге. Офицер записал наши данные, выдал две бирки с прищепкой и махнул рукой в сторону входа. Пропустив вещи через камеру досмотра, мы вошла внутрь. Чистое офисное помещение, светлое и приятное. Всё тихо и спокойно, без криков и воплей, без возмущенных граждан, толпящихся в очереди. Посетителей вызывали по номерам.