Черная Мадонна - Аннет Бове

Но до жары было ещё далеко. Градусник, прикрепленный к столбу во дворе, показывал двадцать один градус. Январское солнце припекало, казалось, что можно открывать пляжный сезон.

– Тебе не кажется, что ветром приносит морской запах?

– Не знаю, но здесь точно пахнет иначе.

Нам сказали, что до берега не более пятнадцати минут ходьбы. И мы, не сговариваясь, рванули туда. Без карты города, без советов прохожих – шли на запах. И с каждым шагом чувствовали – скоро море, скоро море!

– Это мой климат, – сказала я, задыхаясь от быстрого шага и нахлынувшего восторга, – И для здоровья, и для души.

– Средиземное! Смотри, смотри, видишь? Вон там, за домами.

– Да, да, вижу! Оно как-то голубее, нет таких малахитовых оттенков, как у Черного.

***

За три дня мы познакомились почти со всеми, кто жил в Центре. Больше всего было африканцев, второе место по численности занимали жители Латинской Америки, за ними примерно в одинаково малом количестве шли те, кто прибыл из Азии или Восточной Европы. Одна из африканок была беременна, а также было четыре большие семьи с детьми и младенцами.

В основном народ оказался доброжелательным, общительным, но было очень шумно.

Для многих испанский был родным языком, кто-то его уже успел освоить. Некоторые говорили по-английски или по-французски. Русскоговорящих, кроме нас, было трое: Маша – одинокая женщина из Вологды, Артур – откуда-то с российского Кавказа и Лиля из Армении. Необъятная густобровая Лиля приехала с сыном лет десяти, который уже свободно болтал по-испански. Дома у неё остался муж со старшим сыном, а здесь она, слабая женщина, нашла себе поддержку в лице высокого, крепкого с суровым лицом сенегальца. Они жили в соседних комнатах, но скоро их должны были поселить вместе.

Артур жил здесь дольше других. До этого объехал почти всю Европу. В каждой стране запрашивал убежища. Нигде не получил.

– Такова уж система: если после первого запроса отказали, то больше нигде не дадут, даже иногда дело на рассмотрение не принимают, если у них есть сведения, что ты бежишь по Евросоюзу и на каждой станции подаешь заявление.

Артур уже свободно говорил по-испански. Иногда его даже приглашали в качестве переводчика на собеседования или при депортации. Он был первым русским, кто дал нам наиболее дельные советы по выживанию.

– Я когда приехал, мне тоже один русский сказал: учи, Артурчик, язык каждую секунду своего здесь пребывания. Ну, я и набросился. Утром курсы в одной школе, вечером – в другой. Сейчас работаю, но это дело тоже не бросаю. Произношения, конечно, чисто испанского добиться сложно – тут особый слух нужен и особый речевой аппарат. Но и это при желании осуществимо. И вообще, тут не раз услышите жалобы, что кого-то, мол, унижают. А я так считаю, что человек, если он унижаться не хочет, его не унизишь, в какую бы страну он ни попал. И от знания языка, надо сказать, очень многое зависит.

***

В понедельник мы встали ни свет, ни заря, и правильно сделали. В семь утра Центр уже жужжал, как улей. У двери в дирекцию выстроилась огромная очередь. Альфредо выдавал клочки бумаги с написанным от руки номером и временем приема. Получив свой талончик, все снова расходились по комнатам. Очередь двигалась довольно быстро. Мы не стали рисковать и сели на лавку под апельсиновым деревом.

– Как ты думаешь, почему никто не рвет апельсины?

– Может, это запрещено. Может, они для красоты.

– Надо будет попробовать как-нибудь сорвать.

– Смотри, осторожно, скажут, что мы их общественные сады обворовываем.

На прием мы попали уже после завтрака. Питание, надо сказать, пока оставляло желать лучшего. Но одно преимущество всё же успокаивало – кормили нас бесплатно.

В половине одиннадцатого мы зашли в дирекцию, состоявшую из трех комнат: кабинет директора и двух приемных с отдельным выходом во двор. В приемных было по два стола, и везде шла работа. Каждый сотрудник выполнял определенную функцию. Один отвечал за документацию, другой за административные вопросы, третий за финансовое обеспечение, четвертый – за обучение и трудоустройство. Надо было пройти через руки каждого из них. Сначала занялись формализацией нашего здесь пребывания. Заполнили пару очередных анкет, сняли копии всех документов.

У испанцев очень популярно добровольческое движение во всех сферах. Особенно, когда дело касается иммигрантов и беженцев. Наш центр не был исключением. Подавать документы в паспортный стол полицейского участка, становиться на учет в поликлинику и получать прописку по месту жительства мы ездили с добровольцами.

С этого же дня начались вечерние классы испанского. Их тоже проводили учителя-волонтеры, поэтому каждый из пяти рабочих дней недели приходил новый преподаватель.

Нас записали в первую группу. Всего их было три: начальный, средний и… чуть выше среднего. На большее рассчитывать не приходилось, так как занятия были предназначены только для того, чтобы научить нас немного ориентироваться на местности. Если у кого-то появлялось желание совершенствовать языковые навыки, нужно было заниматься этим самостоятельно, искать более профессиональные курсы.

После занятия мы вернулись в комнату. На столе я увидела апельсин.

– Он на земле лежал. – услышала я твой извиняющийся голос, – Нормальный, не гнилой. Всё равно в этой суете никто не заметил, что его там больше нет.

– Может, они дикие, кислые. Дай-ка я попробую.

Но было поздно: долька краденого апельсина уже была у тебя во рту.

– Фу, кислятина. Он мне ещё и в глаз брызнул.

– Промывай водой скорее.

– Блин, щиплет!

– Ничего, не смертельно, – посмеивалась я, – Наверное, это дичка, как у нас дикий абрикос или какое-нибудь дикое кислое яблоко. Потому их никто и не рвал.

– У нас дикий абрикос язык не щиплет и в глаза кислотой не плюется.

– Ещё наедимся мы здесь волшебных фруктов.

На ужин, после основных блюд, нам дали по йогурту и по невероятной сладости апельсину.

– Вот видишь – ждать пришлось не так уж и долго.

Мы сели во дворе, очистили их и с удовольствием стали есть, захлебываясь соком. Нашу трапезу прервал симпатичный смуглый паренёк:

– Привет, как дела?

– Привет, нормально.

– Меня зовут Даниэль, я из Эквадора. Вы русские?

– Да, из Москвы. Ты здесь давно?

– Два месяца. Как вам Малага?

– Нравится! Тепло очень.

– Да, в России у вас там всё время мороз.

Тогда мы ещё довольно доброжелательно относились к таким заявлениям и не ленились объяснять, что Россия большая, что есть зоны с довольно мягким климатом, и что там тоже проходят все четыре времена года, холодно зимой, а летом всё-таки жарко. Но так уж формируются человеческое стереотипное мышление, когда не знаешь подробностей и ориентируешься только на услышанную то там, то сям общую информацию. Абсолютно каждый новый знакомый, с кем нам приходилось встречаться впоследствии, задавал одни и те же вопросы и удивлялся одним и тем же вещам. Узнав, что в Мадриде мы замерзли, он округлил глаза:

– Вы мерзнете? Вы же русские! Для вас наша зима – это лето, наверное.

Ещё мы познакомились с парой из Колумбии. Сара и Томас. Позже оказалось, что они просто договорились уехать вместе со своего континента, а здесь запросить убежища, как супруги. Не знаю, был ли в этом какой-то смысл. Возможно, это зависело от истории, которая с ними произошла на родине, но обсуждать эти подробности среди беженцев было не принято. Каждый хранил свой рассказ для чиновников и не особо стремился открывать всем вокруг свою боль.

Ничего не скрывала только Маша. Она вообще была очень странная, и многие этим пользовались. Мало кто пытался помочь.

– Я сначала в Бельгию махнула, хотя виза у меня была испанская – её проще было получить. Но Бельгия богаче, там условия очень даже ничего. Пришла на собеседование и говорю, мол, так и так, в России разруха, есть нечего, работы нет. Дайте убежище. А они даже слушать меня не стали, отправили в Испанию. Ну, а я не расстроилась. Здесь мужчины красивые, может, найду себе жениха. Только на этот раз я уже была поумнее. Говорю офицеру на допросе: «Сеньор, помогите, меня муж бил, я от него сбежала, а он меня преследует, грозится прикончить, как встретит». Заплакала, конечно. Он меня водой отпаивал. Дело приняли, но через полгода всё равно отказ пришел. Мой адвокат подал апелляцию. Посмотрим, что дальше будет. Разрешения на работу не дали, но я без контракта уборку делаю в квартирах у испанцев. Так что прорвемся!

Не стали мы её разочаровывать, хотя понимали, что её случай никоим образом не подходит ни под одну статью Женевской конвенции о беженцах. Тут уж дело было в терпении, а этого у неё было не занимать.

– Маша, вы знаете, что в испанском надо обязательно проговаривать все гласные так, как они пишутся?