За чертой - Карен Тревис

— Он ведь не может уволить вас и послать сюда кого-то другого, так? — спросил лейтенант.

Похоже, он уже повесил на Эдди ярлык героя-одиночки, что неудивительно для молодого парня, втиснутого в рамки субординации космического флота. Отдел новостей и впрямь ничего не может сделать. Шан Франкленд доступно ему это объяснила. Когда ты сам по себе, когда у тебя нет заместителя, дублера, ты должен самостоятельно принимать решения и твердо стоять на своем.

— А Франкленд на самом деле такая дрянь, как говорят? Она правда вас предала? Позволила своим людям умирать?

— Кто это сказал?

— Командор Невилл.

— Знаешь, на командора многое свалилось в последнее время. Я бы не стал особенно прислушиваться к некоторым ее замечаниям. Невозможно потерять ребенка, не потеряв при этом частицы рассудка. — Я просто наблюдатель. Нет, не просто. Он оказался втянут в эту историю — с того самого момента, когда решил, что никогда не выпустит в эфир некоторые репортажи о Шан. — У Линдсей родился больной, недоразвитый ребенок. Этого можно было ожидать, потому что она не успела адаптироваться к низкому содержанию кислорода в атмосфере. Не стоит забывать, что в колонии возможности медицины весьма невелики.

Пауза.

— Но у Франкленд, вероятно…

— Ты что, допрашиваешь меня, сынок?

— Нет, просто разговариваю.

— Тогда мой тебе совет. Не пытайся выудить информацию у репортера. Мы все собаку съели на этом деле. Я не могу предоставить тебе никаких сведений о Франкленд, потому что у меня их нет. — По крайней мере с технической точки зрения. Эдди внезапно поразился тому, что всех мужчин моложе себя называет «сынками» — как это делала Шан. Этакое коповское покровительственное отношение с оттенком угрозы… — Нет, Франкленд, возможно, спасла много жизней. Но она — живое свидетельство того, что в историю попадает не то, что было на самом деле, а то, что рассказали впервые.

Капля крови Шан — и, может быть, Дэвид Невилл прожил бы дольше. Но доступ к этой биотехнологии — та цена, которую Шан Франкленд отказалась платить, не посчитавшись с тем, чего ей самой это будет стоить. Эдди знал это лучше других.

И он до сих пор чувствовал вину за то, что поверил, пусть даже ненадолго, что она стала носителем этой технологии за деньги. Он не был уверен, что, оказавшись перед подобной дилеммой, сделал бы тот же самый выбор.

— Пошли, — обратился он к молодому офицеру, который, как послушный ученик, ждал следующей реплики. — Отведи меня в челночный отсек. Я собираюсь попить чаю с министром иностранных дел исенджи.

Арас шел к утесам. Под ногами хрустела тонкая, не толще бумаги, корочка снега. Он до сих пор волновался, если Шан выходила после наступления темноты. Конечно, ей нечего опасаться. Она не могла замерзнуть до смерти, не могла утонуть и не умерла бы, даже если бы упала и сломала шею.

Впрочем, он тоже.

Но ей было паршиво. Он чувствовал это за сотню метров. Арас нашел ее там, где и ожидал. Она снова сидела на краю утеса и смотрела на мерцающее темное море, наполовину подсвеченное растущим Вес'еджем.

Арас сосредоточился, и его зрение обострилось. Человек наверняка бы ее не увидел. Вес'хар, возможно, смог бы заметить. Но Арас полагался сейчас на инфракрасную чувствительность, которую его с'наатат подхватил у исенджи. Шан сейчас выглядела для него сияющим золотистым призраком. Светящиеся лицо и руки, мерцающая одежда.

В периоды активности с'наатата хозяина лихорадило. Арас видел, что у Шан жар. Она сейчас вообще не может чувствовать холод.

— Пора ужинать, — тихо произнес он. — А ты пытаешься разглядеть безери?

Она улыбнулась — жаркая, белая вспышка на маске из янтаря.

— Хотела им помахать. — Шан стянула перчатки и пошевелила пальцами. Под кожей мерцали яркие сиреневые огоньки. — Несложно догадаться, где я это подцепила.

Она нервничала. Шан изображала спокойствие достаточно хорошо, чтобы провести человека, но не могла скрыть свое состояние от вес'харского обоняния. Выражение лица, поза, голос — все говорило, что она в полном порядке, однако запах выдавал истинные чувства.

— Возможно, это не от безери, — поспешил заметить Арас. Как будто это что-то меняло. — Зачастую с'наатат непредсказуем. Я много лет нахожусь рядом с безери и — ничего.

— По-твоему, ничего. Что ж, могло быть и хуже. По крайней мере это не щупальца, так? — Она снова согнула пальцы и посмотрела на них. Огоньки стали такими же яркими, как у безери, и расцветили новыми вспышками ее светящееся отражение. — Думаю, мне стоит с ними поговорить. Нужно объяснить им…

Арас подумал, что безери, наверное, уже получили все объяснения, какие только хотели. Как бы Шан ни стремилась их защитить, как бы ни стыдилась того, что натворил ее народ за недолгое пребывание на Безер'едже, сами безери все еще испытывали боль: их ребенок стал жертвой человеческой жестокости. Арас не понимал, почему люди — гефес, пожиратели падали, — которые впадали в бурную ярость, если кто-то обижал их детей, ждали иного от других видов.

Мягкотелые, безоружные безери, не приспособленные к жизни вне моря… Извинения Шан значат для них очень мало.

Арас протянул ей руку.

— Ну же. Они не придут. Несколько недель они не поднимались к поверхности. Пошли, поедим.

Он будто смотрел на ребенка, изуродованного шрамами — шрамами от пожара, который разгорелся по его, Араса, вине.

Вечный упрек в неосторожности… Хотя это он сделал специально. Шан старалась приспособиться к с'наатату, и это давалось ей нелегко. А какой выбор у меня был? Она бы умерла, если бы я ее не заразил! Одна ко он сам понимал, каково это, — просыпаться, не зная, каким еще изменениям подвергли твое тело крошечные симбионты. Арас видел, что с'наатат делал со многими другими, но ни разу не наблюдал одинаковых изменений.

Конечно, из всех ее проблем эта самая маленькая. Со временем — а у Шан впереди много, очень много времени — ей придется столкнуться с одиночеством, потому что те, кого она любит, будут стареть и умирать, и в конце концов с ней останется только он. Что ж, таков его долг.

Но она права. Могло быть и хуже.

Не исключено, что она унаследовала бы чужую память.

— Умираю с голоду, — сказала она. Перестраивая генетические цепочки, с'наатат требовал больших затрат энергии. — Похлебки бы чечевичной… Прелесть! И еще рулетиков с грецкими орехами…

— Пойдем, посмотрим, что найдется в столовой.

По равнине, где сквозь снег начала пробиваться серо-голубая травка, они зашагали обратно в Константин. Обычно Арасу удавалось видеть лишь то, что есть, но сегодня образы прошлого вторглись в картину настоящего.

Шан шла через пустошь, но Арас шагал по исчезнувшему городу исенджи, Мджату, по главной улице, застроенной высокими домами. От Мджата не осталось ничего, но Арас точно помнил расположение улиц. Ему не нужно было смотреть на геофизические снимки гефес, запечатлевшие призрак цивилизации исенджи, чтобы вспомнить те дороги, потому что он чертил их карты.

И он же стер их с лица планеты.

Он затопил города огнем, вырезал исенджи и выпустил нанитов-утилизаторов, которые пожрали опустевшие дома. Это произошло пять сотен лет назад по календарю Константина, но он помнил все до последней мелочи, и не только со своей точки зрения. Тогда он еще не знал, что исенджи обладают генетической памятью.

— Мне жаль. Но я не мог иначе.

Шан показалось, что он обращается к ней.

— Не надо извиняться. — Она взяла его под руку. — Все в порядке.

Не считая краткой вспышки гнева, когда она обнаружила, что инфицирована, Шан больше ни разу не предъявила ему обвинений и не выдала жалости к себе. Это восхищало его. Кроме того, так ей будет гораздо легче адаптироваться к новому миру.

Могло быть и хуже.

Арас пересекал невидимую центральную площадь Мджата. Скажем, генетическая память вполне подошла бы на роль этого «хуже». Она, наверное, страшнее всего — когтей, рудиментарных крыльев, тысяч других осколков генетического материала, которые с'наатат подбирал, встраивал в геном хозяина и иногда отбрасывал.

Теперь Арас избавился от видений Мджата и вернулся в маленький мир людей, ставший ему домом на два века. Вес'едж, планета, где он родился, висела в небе подобно огромной ущербной луне, и он совсем по ней не скучал.

Биобарьер тихонько затрещал, когда они проникли в изолированную, контролируемую среду Константина. Арас ступал предельно осторожно, чтобы не задеть озимую капусту, которая напоминала снежные скульптуры.

Вес'хар не знали ни скульптуры, ни поэзии, ни музыки. Арас уже почти постиг смысл этих понятий, но не до конца. Он получил много от человеческого ДНК: очевидно, с'наатат нашел эти гены в отмерших клетках кожи и в бактериях, и они ему полюбились, но Арас так и не понял любви человека к заведомо ненастоящему. Раньше он часто спрашивал себя, почему симбионт тратит столько энергии на изменение его внешности и создание из него лже-человека. И только через некоторое время понял, что именно с'наатат дал ему, чтобы тот выжил. С'наатат пытался помочь ему влиться в человеческое общество. Казалось, симбионт знал, что Арас в своем мире — вечный изгой.