За чертой - Карен Тревис

Шан упала.

Город исенджи Джедено занимал весь континент Эбдж.

С момента, когда Эдди Мичаллат вышел из корабля, приземлившегося на Юмехе, и до того, как добрался до центра города, он не видел ничего — ничего, кроме зданий, испещренных искорками стекла, которые с восходом солнца ярко засверкали.

Полное отсутствие открытого пространства раздражало и дезориентировало Эдди. За год он успел привыкнуть к ровным горизонтам Безер'еджа; дикие просторы будили в нем нечто первобытное, и он даже отчасти радовался тому, что больше не видит их.

Камера-пчела снимала все. Она вилась рядом с его головой — Эдди высунулся из открытой двери наземного транспорта. Окон не было. Похоже, исенджи не любили смотреть на проплывающий мимо пейзаж. Возможно, его однообразие действовало на них угнетающе…

Тем не менее они, как и люди, после наступления темноты нуждались в искусственном освещении, строили дома и использовали для общения язык. А это достаточная степень сходства.

Эдди нравился исенджи. Он в этом не сомневался. Эдди внимательно их выслушивал и не спорил с ними. Записывал, что они думают и чувствуют, ни больше и ни меньше. Не пялился на них, как на фантастических чудовищ, и за это они позволили ему побывать в их мире, увидеть плоды их цивилизации. Он — первый штатский, чья нога ступила на Юмех после приземления передовой группы «Актеона».

Они даже позволили ему записать момент встречи в космическом порту. Первое правило журналиста: заводи связи, связи сослужат тебе хорошую службу. Эдди с удовольствием ему следовал.

Джедено кишел исенджи. Они расступались перед машиной, как косяк рыбы, и смыкались позади нее. Видимо, их интересовали только свои дела, но никак не Эдди. Вдруг он заметил, как исенджи споткнулся и упал, и в живом море на несколько секунд образовался островок пустоты, но тут же заполнился снова. Эдди не видел, чтобы исенджи поднялся. Никто не обратил на это внимание. Может, ошибся…

Он вытягивал шею и все смотрел, пока то самое место не осталось далеко позади. Переводчица юссисси, Серримиссани, подергала его за рукав:

— Такое случается. Подумайте лучше о своей задаче.

Эдди страстно желал бы поверить, что упавший исенджи поднялся на ноги и продолжил свой путь, но что-то подсказывало ему, что дело обстоит совсем иначе. Забудь. Ты не на Земле. Он поправил респиратор и подумал: а не тратит ли он впустую память камеры-пчелы на этот монотонный вид? Нужно ли людям так много урбанистического пейзажа?

Но ничего другого он пока снять не мог — нечего, — а зрители должны получить полное представление обо всем. Но, может, сейчас час пик или какая-нибудь масленица? Эдди не знал, всегда ли здесь текут эти толпы, но уже начал задыхаться, это факт.

Он отодвинулся от открытой двери и повернулся к Серимиссани, которая взирала на происходящее, как злобный Рики — Тики-Тави.

— Слишком много народу, — сказал Эдди, сильно приуменьшив реальное положение вещей. — Где они выращивают еду?

— Везде, где смогут.

Голос переводчицы заглушала маска, которую она нацепила на нос. Маска из чистого пластика напомнила Эдди о прозрачных плотоядных существах с Безер'еджа: вот упадет на тебя с неба прозрачный пакет или затянет под воду — и конец, переварит.

— В зданиях, — продолжила юссисси. — Отвратительно.

— Овощи?

— Грибы.

Возможно, она имеет в виду трюфели, подумал Эдди. Он изо всех сил старался, чтобы ничто больше не омрачило его визит, но чутье подсказывало, что речь идет вовсе не о трюфелях. Может, съедобные дрожжи…

Небольшие дома мало помалу сменились высотными зданиями, из чего Эдди сделал вывод, что они уже недалеко от центра города. Возможно, слишком смело строить такие догадки, когда находишься в инопланетном городе, но более высокие здания должны давать какие-то преимущества, а не просто возможность наслаждаться лучшим видом.

Плотные толпы двигались теперь медленнее — достаточно медленно, чтобы исенджи могли остановиться и поглазеть на него. Эдди махал им в ответ, а потом задумался: вдруг этот жест имеет здесь какое-то другое значение? Пираньепаучьи морды ничего не выражали. Эдди не видел вокруг ни офисов, ни магазинов, только прихотливо украшенные резьбой или росписью фасады зданий.

Перед одним из зданий он заметил островок в потоке исенджи: несколько их, прижавшись друг к другу, ожидали у входа. Дверь была закрыта. Эдди повернулся к переводчице.

— Очередь за едой, — сказала Серримиссани, не дожидаясь его вопроса. — Пищи хватает, но механизм распределения очень сложный и громоздкий.

— Что исенджи думают о людях?

Черные хищные глазки Серримиссани ничего не выражали, когда она смотрела на него. Эдди легко представил, как она откапывает скорпионов и с хрустом перемалывает хитиновые панцири игольчатыми зубками.

— Они видят в вас некоторое родство. Им нравятся сложные организации.

— А что вы о них думаете?

— Они уважают долг.

— Сколько вам платят за услуги переводчика? Извините, это нескромный вопрос?

— Меня никто не нанимал. У меня есть еда и крыша над головой. Точно так же, как на Вес'едже.

— Вы работаете на два фронта? И исенджи позволяют вам здесь находиться?

— А почему бы и нет? Что я такого могу сделать? Это не информационная война, поэтому шпионить я не могу. И это не тот конфликт, который вес'хар захотят решать на территории врага. Я делаю свою работу и ни для кого не представляю угрозы. А как вам платят?

Хороший вопрос.

Эдди не повышали зарплату уже семьдесят шесть лет, и его сильно задевало то, что отдел кадров Би-би-си счел, что Эдди Мичаллат не заслужил надбавку только потому, что большую часть этого времени находился в криосне. Черт возьми, да он работает бок о бок с людьми, которые чуть ли не всю жизнь проводят в коме, и ничего, прекрасно получают прибавку…

Но в принципе он ведь и не имел возможности тратить заработанное. Работа за интерес… Удивительно, как мало стали значить для него деньги. Возможно, именно так себя чувствуют богачи… У него возникло странное ощущение в области желудка.

— Я получаю знаки, которые можно обменять на еду и другие вещи, которые мне нужны.

— Которые вы хотите.

— В смысле?

— Люди хотят очень многих вещей, но в действительности им нужно гораздо меньше, чем они думают, — сказала юссисси. — Пожив с вес'хар, я теперь придерживаюсь философии Таргассат. Остерегайтесь стяжательства, мистер Мичаллат. Оно делает вас заложником.

Эдди в полной мере насладился моментом — еще бы, не каждый день мангуст читает лекции об аскетизме. Любопытная беседа заглушила неприятное ощущение: ты богат, а выгоды тебе от этого никакой. Машина остановилась.

Серримиссани медленно повернула головку. Ее глаза не поблескивали, напротив, казались матовыми, как бархат, зловещими и невозможно пустыми.

— Вы готовы?

Эдди поймал камеру-пчелу и спрятал ее в карман.

— Я уже брал интервью у министра Юала. Я готов. Министерство — а Эдди не знал, как еще это назвать, — скрывалось в ровной стене зданий и поражало своей обыкновенностью — ни роскошного дизайна, ни росписи, ни резьбы. Эдди вошел и очутился в приемной. Приемная была пуста, и это потрясло его до глубины души. Высотой потолки достигали метров двенадцати. Голубовато-зеленый камень на стенах, строгий, прохладный… довольно странный контраст ржавому, янтарному и пурпурному великолепию снаружи.

Эдди показалось, что тут никого нет, но потом он услышал какой-то шум. Серримиссани потеребила его за рукав и кивнула в сторону одного из арочных проходов. Оттуда вышел исенджи. Последовал обмен пронзительными звуками.

Эдди занимался тем, что проводил камеру-пчелу вдоль одной из стен. Значит, статус дал вам большое пространство, так? Да, исенджи во многом похожи на людей…

— Юал готов принять вас и спрашивает, подать ли закуски.

— Только не грибы.

— Воды, ароматизированной чем-то с «Актеона»?

— Господи, надеюсь, это кофе…

В некоторые моменты Эдди казалось, что он достиг взаимопонимания с исенджи. Легко предположить, что это чуждый человеку разум: они не походят ни на кого и ни на что из виденного Эдди прежде. Но иногда они ведут себя гораздо более по-человечески, чем вес'хар.

Он сел и стал ждать. Внезапная мысль посетила его: а змеи? А медузы? Тут начался спор с сами собой по крайне важному вопросу. Но он разговаривал, да, разговаривал, с инопланетянами, которые жили с общей памятью, строили города и вели войны, ему непонятные. Если он и ошибался в суждении о них, то только из-за их невероятного сходства с людьми. Значит, ему и близко не подобраться к постижению сущности других форм жизни… Осознание ограниченности собственного разума наполнило его сердце грустью.