Соловки. Документальная повесть о новомучениках - Анна Ильинская

Пустынь Преподобного Елеазара Анзерского.

Преподобный Елеазар положил начало Троице-Анзерскому скиту и отстроил в нем храм Пресвятой Троицы, где до наших дней почивают его Св. Мощи. Сюда‑то и поступил бывший государев духовник иеромонах Иов. Жить на острове было трудно: суровый климат, тундровый гнус, скудость пищи, но ревнитель безмолвия все выдержал и через девять лет удостоился принять схиму с именем Иисуса, в честь Навина, царя Израильского.

В шести верстах от Троицкого скита была расположена кругообразная гора с остроконечной вершиной, у подножия которой, по преданию, и начал подвизаться Св. Елеазар. В деревянной часовне хранились Псалтирь и ряса Преподобного, а также собственноручно сделанный им крест. Однажды схимонах Иисус провел там несколько суток в молитве. В первую же ночь, когда он, коленопреклоненный, забылся тонким сном, ему в сиянии небесной славы явилась Госпожа Богородица Дева Мария и с Нею Елеазар Анзерский.

«Отныне эта гора нарекается второй Голгофою, — как наяву, услышал Иисус голос Пречистой, — На вершине ее воздвигнется церковь во имя Распятия Моего Сына, поэтому скит наречется Распятским. Здесь имя Божие прославится мучениками за веру, Я же не оставлю гору сию до скончания века». «Освяти гору Голгофу и водрузи на ней крест Господень!» — вслед за тем раздался голос с небес.

Очнувшись, он рассказал о видении одному из иноков, и тот описал все бывшее с отцом Иисусом на большом деревянном кресте, который до революции хранился в скитской церкви как запрестольный. Поставленные по обету громадные красные кресты вообще были особенностью соловецких лесов. Первый был водружен на месте древнейшего поселения в Савватьево. Впоследствии береговые кресты станут чем‑то вроде пристанищ для мореплавателей. Выполняя волю Божию, схимонах Иисус поднялся на Голгофу, отслужил благодарственный молебен и окропил землю святой водой. Теперь он весь отдается постройке киновии со свыше продиктованным, нигде больше не встречающимся названием «Голгофо — Распятский скит».

Когда старец отходил ко Господу, его келию осиял великий свет, а по воздуху разлилось благоухание. Услышав неземное пение, ученики с удивлением обнаружили, что оно исходит из келии умирающего. В последний миг лицо схимонаха просияло неизъяснимой радостью. Так с улыбкой и отошел в жизнь вечную…

Анзерский скит. Храм во имя Пресвятой Троицы.

В Голгофо — Распятском скиту был самый строгий на Соловках устав. В пищу дозволялось употреблять только овощи, по большим праздникам рыбу; братьям запрещалось иметь любую собственность, а также использовать труд келейников. Молитвенное правило состояло из пяти кафизм, пятисот Иисусовых молитв и трехсот поклонов в день. В храме у гробницы первоначальника Иисуса день и ночь читалась неусыпаемая Псалтирь с поминовением живых и мертвых братий и всех, просящих молитвенного поминовения о здравии и упокоении, причем через каждые два часа смена чтеца — инока извещалась ударом в колокол. Женщины, даже самые благочестивые, на Голгофу не допускались ни под каким видом. Мужчинам было запрещено ночевать здесь. Иногда они благословлялись посещать богослужения, но кров все равно получали в Анзерском скиту. Немудрено, что здесь могли жить немногие, и братия Распятского скита, как правило, не превышала пятнадцати человек.

Прошло несколько столетий, и почивающий под спудом праведный прах схимонаха Иисуса сделался невольным свидетелем христианского мученичества, которое, по пророчеству Владычицы, постигло Голгофский скит. Во времена СЛОНа на остров Анзер ссылали людей, нуждающихся в особой изоляции: рецидивистов и сифилитичек на штрафной паек, сектантов. Поначалу на Голгофе были размещены «мамки» с младенцами, позже скит использовался для священнослужителей высокого сана.

Соловецкие каторжницы жили в Архангельской гостинице. Застигнутых за амурными делами, а также «объявившихся» — открывших свою беременность, отправляли в штрафной изолятор на Заяцкий остров, где царило засилье уголовниц. В этом бабском аду особенно туго приходилось «каэркам», которые, как никто, не были застрахованы от «Зайчиков»: падкие на «благородных» чекисты особенно охотно делали их матерями, и несчастные вынуждены были молчать, чтобы не сгинуть на лесозаготовках. Когда подступало время разрешаться от бремени, их отправляли на Голгофу.

Один из мемуаристов видел этих рожениц, одетых в грязные мешки с дырами для рук и головы, в лаптях на босу ногу. Они лежали на еловых ветках, прижимая к груди худосочных младенцев. В глазах их светился бездонный ужас[2]. Не Та ли, Которой оружие прошло душу и открылись помышления многих сердец, не Споручница ли грешных, не Заступница ли усердная взяла под Свой покров поруганных женщин, не допытываясь, кто «каэрка», кто проститутка, зная одно: мать?..

Призывающих бросать работу сектантов рассредоточивали по глухим командировкам, ссылали на Кондостров, «Зайчики» и на Анзер, где погибли тысячи лиц разных исповеданий: имяславцы, духоборы, христосики. Убежденные, что пришел Антихрист, сектанты отказывались брать документы с печатью, а также открывать свое христианское имя. На вопрос, как их зовут, они отвечали «Бог знает», другого ответа добиться было невозможно.

Иеросхимонах Иисус, основатель Голгофо — Распятского скита.

Одну группу духоборов поручили палачу Новикову. Тот бил их плетьми, покуда не онемеларука. Верующие умоляли застрелить их, не мучить. Их вывели из церковного притвора с руками, связанными за спиной. Палачей возглавлял Д. Успенский, попавший на Соловки за то, что убил отца — священника, как социально чуждого[3].

Голгофо — Распятский скит в XIX веке.

Лязгнули затворы. Бородатый старик, по виду старший, попросил: «Помирать будем, молитву бы на исход души». Ответом ему была жуткая тишина. «Не терпит Антихрист креста, руки вяжет, — вздохнул бородач и разрешил: — Крестись, братия, умом». Раздались выстрелы. На мшистую землю Голгофы хлынула кровь…

Летом 1929 г. на Соловки прибыло тридцать монахинь, в большинстве из Шамординского монастыря, что близ Оптиной пустыни. Они решительно заявили, что на Антихриста работать не будут. К инокиням были применены все принятые в таких случаях меры: ругань, голод, избиение, карцер — безрезультатно. Таких расстреливали или ссылали на Анзер, где они сами умирали медленной смертью. Но протест монахинь происходил настолько достойно, без скандалов и хулиганства, что сам начальник лагеря Зарин не мог перенести их смирения. Это были фанатички, ищущие страданий, и за это их все жалели.

Одного из соловецких врачей и доктора Жижиленко (епископа Максима Серпуховского) вызвали к начальнику санчасти Антиповой и рекомендовали признать монахинь нетрудоспособными, чтобы освободить от работ на законном основании. Врачи, как могли, пытались уговорить упрямых женщин, чтобы те разрешили признать себя больными, без медосмотра, но сестры стояли на своем, даже ссылка на работающих иерархов не помогла. «Спасибо, мы здоровы, просто не хотим служить Антихристу». Но через несколько дней согласились стегать одеяла для лазарета; при работе пели молитвы и псалмы.

Последний акт трагедии: на Соловки доставили священника, который оказался духовным отцом некоторых инокинь. На вопрос духовных дочерей он ответил категорическим запрещением трудиться на безбожную власть. Священника расстреляли, а их разъединили и отправили куда-то поодиночке. Они сгинули без следа[4]…

В коровнике на Анзере работала Варвара Брусилова, родственница знаменитого русского генерала Брусилова. Она была немолода, некрасива, поэтому ее сослали на черную работу. Вечерами Варвара подолгу молилась, уважала Столыпина и ненавидела коммунизм. И вот случилось несчастье: подохло двадцать коров. Ее заключили в каменный «мешок», который монахи использовали для хранения продуктов, а лагерное начальство приспособило под карцер. Следователь Царапкин пытал ее, вынуждал признаться в намеренном вредительстве. Отравление коров Брусилова отрицала, однако с удовольствием подписала, что в гибели России виноваты большевики. Следователя это устроило. Ей добавили 10 лет. Впоследствии, по одним сведениям, расстреляли за контрреволюционную пропаганду, по другим — сгноили на Беломорканале…

В конце 20–х годов на Голгофе в тайне и закрытости содержали духовенство высших иерархий. Их случайно увидела ссыльная О. В. Второва-Яфа, попавшая в лагерь по делу религиозного кружка «Воскресение». В Чистый Четверг, когда Святая церковь празднует установление Таинства Евхаристии, к Троицкому скиту, где она была заключена, с некоего засекреченного, как она пишет, пункта привели четырнадцать епископов и приказали расчистить площадку перед зданием. Не привыкшие к грубой работе, средних лет и совсем старые, слабосильные узники в рясах сосредоточенно скалывали снег, залежавшиеся куски крушили ломом, грузили в тачки и сбрасывали в овраг. Они работали молча, ничем не проявляя своих чувств. Заключенные Троицкого скита столпились у зарешеченных окон и, глядя на издевательство над иереями, не скрываясь, плакали.