Крестовый поход на миры Саббат: Омнибус - Дэн Абнетт

— Ваш отец погиб героем, Мерити Часс.

— Я рада слышать это. Почтите же его память и бремя, лежащее на его доме, Ибрам Гаунт. Не подведите его.

Гаунт изучал амулет. Это был уничтожитель системы и, судя по словам девушки, самый мощный и устрашающий из таких приборов. Во времена Иеронимо дом Сондар специализировался на системах кодификаторов и разумных когитаторов, поддерживал долгие торговые отношения и даже проводил совместные исследовательские проекты с техножрецами Адептус Механикус. Амулет был шедевром: в случае если кто-либо возьмет под личный контроль технологии улья Вервун, активация аннулирует командование и контроль систем, сотрет все данные и действующие программы, выведет из строя все до единого кодификаторы и когитаторы. Он приведет в негодность всю технику на Вервуне и позволит своему носителю очистить улей от предполагаемых захватчиков, обезоружив их.

На свой манер он был даже более мощным оружием, чем атомная бомба или Адептус Астартес. Это было абсолютное оружие, созданное для полей битвы, далеко выходящих за рамки компетенции солдатни вроде Гаунта. Это было ведение войны на высшем, решающем уровне, на световые годы опередившее грязь и лазерный огонь тех боев, в которых приходилось участвовать Гаунту.

Он знал ему цену. Однако ему это не нравилось. Подобная древняя продвинутая технология пугала не меньше, чем колдовство псайкеров.

Он положил его на скамью рядом с собой. Амулет булькал и жужжал, упорядоченные узоры метались по его гладкой поверхности, словно солнечный свет на водной ряби.

— Нам он не нужен.

Мерити Часс замерла и уставилась на витражную розетку ризницы.

— Я боялась, что вы это скажете.

Она повернулась к нему. Ее лицо было бледным, глаза потемнели от злости. Разноцветные лучи света из окна позади нее складывались в ореол вокруг ее стройной фигуры.

— Мой отец страшился воспользоваться им. Когда, добравшись до укрытий, я обнаружила, что он спрятал его среди моих вещей, я тоже боялась. Даже отправившись искать вас, я понимала, что мы ждали слишком долго. Вы уже свергли Сальвадора, будь он проклят. Наше ужасающее положение уже не зависит от контроля.

— Контроль у нас, — согласился Гаунт. — Проблема теперь в физической борьбе, в военном деле. Хоть улей Вервун и стоит на пороге гибели, это не та гибель, которой опасался Иеронимо и во избежание которой создал амулет.

Она села рядом с ним, все еще кипя от гнева.

— Если бы только я принесла его раньше… или поторопила отца. Мы могли использовать его, чтобы свергнуть Сальвадора…

— Слава Императору, что мы не сделали этого!

Она холодно взглянула на него.

Гаунт пожал плечами.

— Мы обезоружили бы сами себя, обезоружили бы системы улья, лишили бы самих себя всех способов вернуть контроль над ситуацией. Уничтожитель системы — абсолютное оружие, миледи.

— То есть мое самокопание, болезненные усилия моего отца… все это не имело смысла? — У нее вырвался слабый, нервный смешок. — Как типично! Дом Часс, такой весь охрененно интеллектуальный и интеллигентный, занят самоедством, пока улей истекает кровью и горит!

Он стянул перчатки и отложил их.

— То, что мы не можем сейчас им воспользоваться, не отменяет преданности, с которой дом Часс хранил доверенное ему наследие.

Она протянула руку и сжала его огрубевшие пальцы.

— А теперь что, Гаунт?

Он медленно повернулся к ней.

— Теперь обычная война людей, машин, лазганов и гранат. Мы сражаемся и пытаемся вышвырнуть их. Победим — выживем. Проиграем — умрем.

— Звучит так мрачно.

— Это все, что я могу сказать, это простое уравнение битвы. Все не так плохо. Оно, по крайней мере, простое. Не требует долгих размышлений.

— Как скоро?

— Как скоро что?

Ее взгляд, более живой, чем когда-либо доводилось встречать Гаунту, теперь вперился в него.

— Как скоро мы узнаем?

Гаунт сделал глубокий вздох, качая головой.

— Счет идет на часы. Ну, может, день, может, два. А потом все будет кончено, завершится так или иначе.

Она притянула его к себе, крепко обхватив руками его широкую спину. Он чувствовал аромат волос и духи, слабые, почти выветрившиеся, но еще ощутимые, несмотря на запах сырости и грязи, пропитавший укрытия, в которых она побывала.

Гаунт давно забыл, каким простым утешением может быть тепло чужого тела. Он бережно держал ее, покачиваясь от усталости, а над ризницей разносилось глухое пение хора Экклезиархии. Ее губы нашли его.

Он отстранился.

— Я не думаю, что… — начал он.

— Простой солдат пристает к благородной леди? — улыбнулась она. — Когда-то это имело значение, а сейчас — нет. Война сравняла нас.

Они снова поцеловались, никто не останавливался. Ненадолго их страсть стала единственным, что имело значение для них. Две людских души, сблизившиеся и бессловесные, укрылись от апокалипсиса.

Было далеко за полночь. Брей и его танитцы после суток сдерживания танков на склонах пустыря за химзаводами отступили к разгромленным центральным трущобам, к Колонне Щита. Все усилия зойканцев на юге были, похоже, направлены на Колонну, и Брей понимал, что это сейчас главный стратегический пункт в улье. У Брея осталось около двухсот восьмидесяти человек своих, а также четыреста человек отставших вервунцев, вольпонцев, роанцев и Севгруппских, да еще шесть сотен местных. Местные были в основном гражданскими, которые прибились к военным в поисках защиты, а Брей и его коллеги-офицеры были вынуждены руководить скорее переправой беженцев, чем тактическим отступлением.

Но некоторые ульеры сбивались в отряды ополчения, добавив таким образом сто семьдесят боеспособных людей к войскам Брея.

Более половины ополченцев составляли женщины, и это изумляло Брея. Он никогда не видел, чтобы женщины сражались. На планете Танит война была мужским ремеслом. Но он не мог не отдать должное их решимости. И он мог их понять. Это был их фесов дом, в конце концов.

Полевые командиры были в основном из Вервунских и Севгруппских частей, и, хотя некоторые из них были выше по званию, они полагались на его руководство. Брей подозревал, что причина в том, что Гаунт стал главнокомандующим. Теперь, когда начался последний раунд, все подчинялись танитцам.

Снаряды зойканского танка просвистели над головой, и Брей спрыгнул в окоп между взорванным мясокомбинатом и зданием гильдии. В окопе сержант Цвек из Севгрупп и майор Бьюнс из Вервунского Главного направляли людей вокруг мясокомбината, чтобы те атаковали наступавшего врага с фланга.

Лазерный огонь обрушился на них. Большая часть имперских стрелков отвечала из неглубоких одиночных окопов, обстреливая ряды зойканских штурмовиков, надвигающихся со штыками наперевес. Минометные снаряды отскакивали от рокритового мусора и взрывались в воздухе, нанося большой урон даже осколками.

Позади зойканской пехоты грохотали танки, на многих ехали пехотинцы, цепляясь, как обезьяны, за камуфляжную сетку на корпусах машин.

Брей стрелял, высунув оружие из окопа. За его спиной Цвека обезглавили осколки мины, разорвавшейся в воздухе. Кровь обагрила темную форму Брея.

Брей потянулся к новой батарее.

— Как их зовут? — спросил Каффран, перекрикивая громоподобный грохот танков. Он нес Йонси в одной руке, а второй вел за руку Далина. Тона спешила следом.

Ополченцы к западу от них выдерживали зойканский штурм. Атакующим приходилось бороться с обезумевшими беженцами, прорывающимися в северные районы.

Каффран снова крикнул. Тона Крийд была занята и не ответила ему.

Она расстреливала из лазпистолета зойканских штурмовиков, высыпавших на улицу за ее спиной. Но она попалась. Ее некому было прикрыть.

— Держись рядом с сестрой и пригнись! — крикнул Каффран Далину, всучив спеленатого ребенка мальчику. — Я вернусь за вашей мамой!

— Она не мама. Она тетушка Тона, — сказал Далин.

Каффран изумленно оглянулся, а затем побежал, сопровождаемый лазвспышками.

Он палил из лазгана, а потом нырнул в воронку от снаряда, где пряталась Тона.

— Перезарядку! — попросила она.

Он кинул ей новую батарею. Перезарядившись, они оба встали и обрушили целую волну жалящих выстрелов на улицу, запруженную зойканцами. Падали охряные тела.

— Хорошо стреляешь. Они в панике, Тона.

— Делаю, что могу. Батарейку!

Он кинул ей новую.

— Значит, не твои? Я так и думал, слишком молода.

Тона крутнулась, повернувшись к нему. Она была в ярости.

— Они — все, что у меня есть! Феса с два ты их отберешь у меня! А тем более — эти ублюдки!

Она снова вскочила и стреляла, убивая одного, другого, третьего…

Отчаянная схватка продолжалась, не ослабевая ни на одном из фронтов, до начала тридцать шестого дня. К тому моменту две трети бесчисленного гражданского населения улья набились в северо-восточные районы и доки, отчаянно пытаясь сбежать на северный берег. Но течение было слишком сильным для плоскодонок. Работая всю ночь, прерываясь лишь на дозаправку, паромы вроде «Магнификата» курсировали поперек Хасса. Более двух миллионов беженцев уже были в наружных трущобах северного берега или толкались на Северном общественном шоссе. Ночь была холодной и влажной; раненые, контуженые и голодные страдали от лихорадки и простуды.