Крестовый поход на миры Саббат: Омнибус - Дэн Абнетт

А теперь пришло время для настоящего шедевра, маневра, который Гризмунд прозвал «ножницами». Пока его танки разворачивались для фланговой атаки, еще пятьдесят под командованием бригадира Начина врезались в противника с другой стороны, оттуда, откуда начал атаку сам Гризмунд. Это было бы элементарной ошибкой в исполнении неопытных командующих, но сейчас силы Гризмунда уже выставили вокс-маячки, чтобы различить своих и врагов, а силы Начина им отвечали. Правило простое: все, что было между их группами и не транслировало верный код, было мишенью. Гризмунд использовал эту тактику девять раз, и еще ни один свой танк не погиб от дружественного огня.

Хорошая традиция не была нарушена и сегодня в улье Вервун. Словно челюсти исполинского зверя, нармянские танковые группы врезались в противника навстречу друг другу, сминая и уничтожая все, что было между ними. Несущиеся танки Гризмунда и Начина промчались друг мимо друга, некоторые машины умудрялись пронестись, разминувшись на какую-то пядь.

И это было только начало. В течение тридцать пятого дня нармянские дивизионы провели еще три ювелирно точных маневра, налетая друг на друга и медленно отсекая голову, шею и плечи огромному зойканскому бронепотоку.

К четырем часам зойканцы потеряли почти две сотни танков и бронированных боевых машин. Нармяне потеряли две.

К сумеркам они отбросили вражескую колонну обратно в трущобы, в десяти километрах от врат Кроу, и отсекли часть клина, продвигавшегося от Онтаби. Теперь, когда дороги за ними оставались расчищенными, попытки добыть продовольствие для имперских наземных сил больше не были самоубийственными. Трудовые армии Администратума, грузовые гильдии и Вервунский Главный выделяли конвои и присылали свежие боеприпасы и пищу окопавшимся пехотинцам. Многие, подобно Балверу, теперь были обеспечены ракетами, минометами, гранатами — и отправились вдогонку нармянскому броску, к огромным восточным воротам, уничтожая каждый зойканский танк, который упустили Гвардейские танки.

Встав со своего места за импровизированным столом в баптистерии, Гаунт взял из рук Петро инфопланшет и слабо улыбнулся, прочтя отчеты о наступлении Гризмунда. Он чувствовал, что… оправдан. Оправдалась его вера в генерала, его борьба за него в тюрьме, оправдались его тактические планы по обороне улья.

Что до Сондарских и Вейвейрских врат — ситуация была не столь утешительной. Севгруппским танкистам недоставало гениального руководства и военного опыта нармян. Майор Клодел, командующий Севгруппскими частями, не придумал ничего лучшего, чем просто ввязаться в бой с зойканской бронеколонной, пробивающейся с юга. Он, конечно, остановил продвижение, удерживая их на окраине южных заводов, и этим заслужил одобрение Гаунта. Но сейчас яростная танковая перестрелка затянулась на южных окраинах, и не было никакой возможности отбросить захватчиков за ворота, чтобы затем запечатать их. К северу от Вейвейра Севгруппы теряли не меньше танков, чем уничтожали. Гаунт жалел, что не было еще одного Гризмунда, который возглавил бы их, но оттягивать нармян от восточной контратаки он не мог себе позволить. Приходилось довольствоваться тем, что есть.

А то, что было, — это разгромленный улей, отошедший от края, за которым — погибель, только к одиннадцати часам. Он не побеждал, но уже и не проигрывал. На востоке — он выпроваживал неприятеля. На юге и на западе — мертвой хваткой удерживал на месте. Еще оставалась надежда победить и разгромить Наследника Асфоделя и зойканских фанатиков.

Баптистерий деловито жужжал, и Гаунт побрел в боковую капеллу, где стратеги организовали ему гололитическую схему. Даур руководил работой штаба. «Достойный парень, — подумалось Гаунту, — отважно движущийся к тому, чтобы оставить свой след в имперской истории».

«А можно ли так же сказать обо мне?» — подумал он.

Боковая капелла — ризница, удивительно спокойная, мягко освещенная, особенно на фоне апокалипсиса, разворачивающегося за стенами Хребта, — словно бы обрадовалась ему. Он едва держался на ногах от усталости. Он провел целый день за столом с инфопланшетом в одной руке и рожком вокса в другой, однако это было величайшее и самое изматывающее сражение, в каком ему доводилось участвовать за всю его карьеру. Это было командование, настоящее безраздельное командование, развращающее абсолютной полнотой власти. Он вытащил из ножен недавно дарованный энергомеч и прислонил его к краю позолоченного алтаря, чтобы сесть. Сверху на него мрачно взирала огромная статуя Императора. В воздухе тихо звучала непрерывная песнь Экклезиархии.

Он не отдал почестей Императору. Слишком устал. Он уселся на скамью в крошечной капелле, снял фуражку и уткнулся лицом в руки.

Гаунт думал об Октаре, Дерции, Слайдо и отце, людях, которые вылепили его жизнь и привели его сюда, каждый по-своему вооружив его навыками, которые он сейчас использовал. Он тосковал по ним, по их уверенности и силе. Октар учил его, и Гаунт был рядом с ним, когда великий генерал-комиссар погиб, отравленный орочьим ядом на Гилате Дециме, лет двадцать назад. Слайдо, непревзойденный магистр войны — у его смертного ложа Гаунт тоже присутствовал, на Бальгауте, после величайшей из его побед. Отец Гаунта погиб вдали от него, когда Ибрам был еще ребенком. И Дерций — скверный старик Дядюшка Дерций; его Гаунт убил.

Но каждый из них по-своему создал его. Октар научил руководить и поддерживать дисциплину; Дерций — безжалостности и уверенности; Слайдо — доблести и самоотдаче. А отец? То, что вобрал он от отца, было сложнее всего понять. То, что оставляет отец ребенку, — это всегда самые необъяснимые качества.

— Милорд командующий?

Гаунт оторвался от размышлений. Мерити Часс, облаченная в безыскусный черный траурный наряд, стояла перед ним в дверях ризницы. Она держала что-то в руках.

Гаунт поднялся.

— Леди Часс?

— Мне нужно с вами поговорить, — начала она. — О моем отце.

Глава шестнадцатая

Наследие

Я страшусь, но с сожалением предвижу, что когда-нибудь наш любимый улей завоюют или приберут к рукам недостойные и неразумные властители. Вот почему это крайнее средство я доверяю тебе. Используй его с умом.

Иеронимо Сондар лорду Чассу

— Он хранится в моей семье со времен Торговой войны, — пояснила она надтреснутым усталым голосом.

Гаунт взял из ее рук амулет и почувствовал, что тот мурлычет и тихонько шепчет что-то в его руках.

— Его сделал Сондар?

— Это были его меры предосторожности на будущее. Это… в каком-то смысле… измена.

— Поясните еще раз. Не вижу, причем здесь измена.

Мерити Часс раздраженно посмотрела в глаза усталому Гаунту.

— Улей Вервун управляется демократически. Верховный правитель избирается благородными домами. В священных актах конституции написано, что абсолютную власть недопустимо передавать одному человеку, которого не могла бы сместить Легислатура, если в этом возникнет необходимость.

— И тем не менее улей пострадал от одного человека: Сальвадора.

— Это именно то зло, которого опасался Иеронимо, командующий. Мой отец рассказывал, что после Торговой войны великий Иеронимо хотел гарантировать безопасность улья в будущем. Более всего он боялся потерять контроль над властью. Боялся того, что захватчик или недостойный правитель приберет власть в улье к рукам и не будет никого, кто сможет его свергнуть. Какой же узурпатор или тиран станет соблюдать механизмы конституции и закона?

Гаунт начал понимать глубокую политическую дилемму, из-за которой придумали устройство, покоящееся сейчас у него на ладони.

— И это и был его аварийный выход: чрезвычайные меры, диктатура, которая будет единственным спасением, если демократия окажется попрана?

— И теперь вы понимаете, почему его необходимо было держать в секрете. Иеронимо знал, что, создавая это устройство, он подставлялся под обвинения в тирании и диктатуре.

Она указала на амулет.

— Он создал его и доверил дому Часс, который счел самым гуманным и благоразумным из благородных домов. Амулет не может принадлежать верховному лорду. Это мера предосторожности против тоталитарного правления.

— А если бы дом Часс стал верховным домом?

— Мы должны были бы доверить его другому дому, чтобы гарантировать, что сами не злоупотребим властью.

— А вы отдаете его мне?

— Сейчас вы — надежда улья Вервун, Гаунт. Как вы думаете, почему мой отец так старался понять, что вы за человек? Он должен был убедиться, что столь могущественный предмет не попадет в руки того, кто осквернит его предназначение. Он знал, что вы по своей природе не тиран, и сейчас это вижу и я. Вы солдат, отважный и преданный, не мечтающий ни о чем, кроме спасения улья.