Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

В последний день октября британские корабли атаковали глубинными бомбами немецкую подводную лодку U-559 и заставили всплыть на поверхность в районе Порт-Саида. Команду взяли на борт несколько британских катеров, в то время как трое британских моряков перешли на борт подводной лодки и прошли в радиорубку. Разыгралась почти та же сцена, что в прошлом году с подводной лодкой U-110. U-559 наполнилась водой и затонула, забрав с собой двух британских моряков. Но третьему удалось спастись, вместе с шифровальными книгами и «энигмой» с четырьмя роторами, усовершенствование, над которым в Блетчли почти год ломали голову. Теперь у британцев был ключ к расшифровке сообщений Дёница. Имея коды на этот месяц, в Блетчли начали читать немецкие радиограммы, когда союзники приступили к осуществлению операции «Факел», высадке десанта на побережье Северной Африки. Но позже в том месяце в Берлине сменили коды, и союзники лишились преимущества; волшебники Блетчли вновь оказались в тупике. Трофейная машина «энигма» гарантировала успех, раньше или позже, но позже не устраивало. Теперь у Дёница в Северной Атлантике было более двухсот подводных лодок. В течение следующих шести месяцев более сотни подводных лодок Дёница ежедневно патрулировали Северную Атлантику – в два раза больше, чем в начале года. В ноябре только британские потери составили 710 тысяч тонн, худший месяц за всю войну; было потоплено 117 кораблей, что намного превышало возможности восполнения потерь[1431].

На политическом фронте Криппс ушел с должности лидера палаты общин и наконец принял предложение, сделанное в начале года Черчиллем, заняв должность министра авиационной промышленности. Энтузиазм Криппс вспыхнул в феврале, но горел недолго: Эль-Аламейн убил его энтузиазм вместе с надеждой возглавить страну после войны. Криппс, по мнению американского еженедельника, оказался «некомпетентным в политике», и Черчилль отправил его на второстепенную работу. Иден занял должность лидера палаты, сохранив должность в министерстве иностранных дел. Бивербрук, под началом которого Криппс отказался служить, вернулся в Лондон после лета, проведенного в Америке, где искусно проталкивал идею второго фронта, одновременно защищая Черчилля от нападок за нежелание открыть второй фронт в этом году. Бивер вернулся в правительство и снова стал частым гостем в «номере 10»[1432].

6 ноября, когда Черчилль за завтраком приводил пример с моллюсками, флот вторжения «Факела» – более 650 транспортов, танкеров, плавучих госпиталей, 172 военных корабля и 90 тысяч человек – направился к африканскому побережью. Армада провела в море больше двух недель. Корабли пришли из Канады, Хэмптон-Роудс и Британии и разбились на три оперативные группы. Западная группа высаживала 34 тысячи солдат Паттона на Атлантическом побережье Марокко. 5 ноября центральная и восточная группы прошли Гибралтар на пути в Оран и Алжир. Ожидалось, что немецкие подводные лодки устроят армаде горячий прием, но время шло, и ни один вражеский перископ не появлялся в поле зрения. Немцы, как узнали британцы из дешифровок «Ультра», не знали, что армада двинулась к побережью Африки. Из Блетчли пришли потрясающие (хорошие) новости, что немцы не планируют ни разрушать, ни блокировать Гибралтар – ключ ко всей операции, поскольку союзникам предстояло идти по проливу, чтобы сначала высадить, а потом доставить подкрепление центральному и восточному соединениям. Но, как узнал Черчилль несколько раньше в этом году в Египте, в Блетчли тоже ошибались.

Эйзенхауэр написал в мемуарах: «Британский Гибралтар сделал возможным вторжение в Северо-Западную Африку». Так оно и было, поскольку к началу ноября 1942 года союзникам не удалось захватить подходящего места ни в Европе, ни в Средиземноморье, с которого можно было бы осуществить вторжение в Северную Африку. В Гибралтаре была прекрасная глубокая гавань, где корабли союзников могли заправляться и перевооружаться, и небольшое летное поле, на котором за несколько недель до вторжения уже находились десятки самолетов – четырнадцать эскадрилий истребителей по шестнадцать самолетов в каждой – и цистерны с топливом. К ужасу Эйзенхауэра, взлетно-посадочную полосу от Испании отделяла всего лишь проволочное заграждение, к которому «буквально приникли… агенты оси». Испанское правительство тоже приникло – к Гитлеру. Для высадки войск в Оране и Алжире союзным кораблям предстояло пройти 30 миль между Испанией и Испанским Марокко, то есть по Гибралтарскому проливу, ширина которого в некоторых местах составляет всего 10 миль. Если испанские орудия, размещенные по обеим сторонам пролива, откроют огонь по кораблям, «Факел» погаснет. Эйзенхауэр мог только надеяться, что испанцы и французы не будут ввязываться в битву в Северной Африке и что страны оси решат, что в Гибралтаре собираются силы для освобождения Мальты (они, кстати, так и подумали). Как бы то ни было, но стратегия требовала, чтобы страны оси подвергли Гибралтар бомбардировке. Каждый вечер Эйзенхауэр ждал налетов, но их не было. Каждый вечер солдаты союзников ложились спать в 25-мильных туннелях, вырытых в твердой известняковой породе, и каждое утро они просыпались «озадаченными, даже пораженными», обнаружив, что ни один немецкий самолет не атаковал Гибралтар[1433].

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

На ранней стадии планирования операции «Факел» узкий участок пролива американцы считали настолько опасным, что отказывались посылать свои корабли в Средиземное море, чтобы они не оказались в ловушке в этом внутреннем море. Но Черчилль никогда не руководствовался принципом «безопасность прежде всего». Секретность, а не безопасность – вот о чем в первую очередь думали британцы. Черчилль с Бруком считали, что американцы, не имея опыта подобных операций, могут испугаться и сорвать всю операцию. Страх американцев и их способность хранить секреты были не единственными вопросами, беспокоившими англичан. Черчилль ожидал, что итальянцы направят свой флот, который все еще представлял опасность: шесть линейных кораблей и несколько десятков кораблей прикрытия. Эйзенхауэр – ошибочно – считал, что у немцев есть два авианосца, которые будут угрожать союзному флоту вторжения. Дарлан с французским флотом были, как всегда, непредсказуемы[1434].

Ответа на еще один мучительный вопрос не было даже накануне вторжения: знают ли немцы и итальянцы о том, куда и когда направляются союзники? Брук считал штаб Эйзенхауэра «заметно прохудившимся в том, что касалось информации и секретов». Никто не гарантирован от неожиданностей. В конце сентября британская разведка узнала, что тело британского офицера, погибшего при крушении самолета у берегов Испании, вынесло на испанский берег. У офицера были с собой письма, в которых содержалось достаточно скрытых ссылок на вторжение, чтобы немцы могли понять, где оно будет происходить, если испанцы передадут тело немцам. Но испанцы передали тело британцам, которые сделали вывод (на основании того, что между пуговицами и петлями находился песок), что письма из карманов, скорее всего, не вынимали. Эпизод не только вызвал беспокойство в Лондоне, но и послужил стимулом для фантазий в штабе командования комбинированными операциями, где родилась идея ввести в заблуждение немцев, подбросив на европейское побережье тело с заведомо ложной информацией. В следующем году британцы именно так и поступят, предприняв операцию с метким названием Mincemeat («Мясной фарш»)[1435].

Главная проблема Эйзенхауэра, когда его армия подошла к африканскому побережью, была не военной, а политической. Позже он написал, что операция «Факел» была «самой необычной операцией вооруженных сил в сфере международной политики; мы вторгались в нейтральную страну, чтобы создать друга». Подобные действия обычно не способствовали установлению дружеских отношений. Американцы давно поняли, что их шансы на успешное вторжение значительно возрастут, если на их стороне и на территории Северной Африки во время высадки будет некий авторитетный француз, способный объединить провишистов и антивишистов и, что еще важнее, 230 тысяч вишистских солдат и их офицеров. Но союзники мало задумывались о том, кто бы это мог быть. Петен или кто-нибудь из правительства Виши не подходил; американцы, отозвавшие своего посла в апреле, больше не признавали Виши легитимным правительством. Теплые отношения американцев с Виши вызывали возмущение многих людей во Франции, особенно «свободных французов», однако де Голля, который сплотил вокруг себя французов, американцы презирали и даже не посвятили в операцию «Факел». Представители адмирала Жана Дарлана сообщили американскому дипломату в Алжире, Роберту Мерфи, что немцы подозревают, что в скором времени что-то произойдет на марокканском побережье и, когда это произойдет, они, немцы, собираются оккупировать Французскую Северную Африку. Мерфи с Эйзенхауэром решили, что Дарлан, возможно, хочет «сотрудничать» и предоставит союзникам французский флот. Однако в Вашингтоне и Лондоне Дарлану доверяли не больше, чем любому другому французу, кроме Лаваля. Затем, почти накануне вторжения, американцы узнали о генерале Анри Жиро, смелом и достойном человеке. Он попал в плен, когда Франция сдалась, бежал из немецкой крепости в вишистскую Францию, где ему разрешили жить под домашним арестом после того, как он поклялся в верности Виши. Он был выше де Голля по званию, и его любили французы. Он выглядел с головы до пят настоящим солдатом – высокий, решительный, прямой. Но, кроме того, он был тщеславным и глупым[1436].