Весь Карл Май в одном томе - Карл Фридрих Май

безысходным видом стал оглядываться.

— Вон там, — показала она, — вон там я вижу пенек. Веди меня туда.

Мне стоило немалых трудов усадить ее в седло с пенька. Несчастный осел прямо-таки просел под ее весом, но ожил, как только почувствовал, что дорога идет домой. Вскоре я уже увидел первые домишки.

— Это Енибашлы?

— Нет, сначала будет Новый Енибашлы. Но это и есть наша деревня.

Мы въехали в деревню и приблизились к довольно большому дому. Моя спутница указала на задний двор, где мы и спешились. Там было выкопано множество ям, в которых помещались сосуды с какой-то цветной жидкостью. Итак, мы находились во владениях красильщика и пекаря Бошака.

Моя амазонка издала пронзительный вопль, который ей пришлось неоднократно повторить. Тут открылась дверца какого-то дощатого сарая, и высунулась физиономия, похожая на птичью. Вся одежда этого человека составляла некое подобие плавок. Но меня поразило другое — то, как он весь был раскрашен: тело сверкало всеми цветами радуги — от темно-синего до ярко-оранжевого. При этом он сохранял такое серьезное выражение лица, будто сие художество являлось чем-то самим собой разумеющимся.

Я слез с лошади и стал ждать дальнейшего развития событий.

— Сигирджик, мою лестницу! — приказала она. Итак, его звали Сигирджик, то есть Скворец. Только весьма цветастый — с оперением, неведомым орнитологам. Он действительно поплелся к черному ходу дома, приволок большую стремянку и приставил ее к ослу. Всадница величественно сошла.

— Чем занимается мой муж? — спросила она.

— Не знаю, — последовал ответ.

— Но должен же он что-то делать!

— Нет.

— Идиот! Где он?

— Понятия не имею.

— В комнате?

— Нет.

— В мастерской?

— Нет.

— А где?

— Не знаю.

— Вообще — дома ли он?

— Нет.

— Уехал?

— Да.

— Так бы сразу и сказал. Уведи осла. Раскрашенный слуга ответствовал с таким важным видом, будто речь шла о рауте английской королевы. Он взял животное под уздцы и отвел его за дом.

— Сначала разгрузи его! — прикрикнула она. Он покорно кивнул и принялся разгружать осла.

— Иди сюда, эфенди! — позвала она меня.

Я привязал коня к железному колу, воткнутому в землю, и последовал за ней. Крепкий запах масла и щелочи ударил в нос. Слева находилось нечто, что я принял за печь для выпечки булок. Справа — вход в комнаты.

Войдя внутрь, я увидел перед собой копию моей Земляники с одной лишь поправкой на возраст. То была дочь. Она была одета по-домашнему легко, как принято у болгар, черты ее лица оказались более миловидные, от своей матери она отличалась скорее восточной красотой.

Перед ней стояло несколько мисок, и она увлажняла кожу молоком, не забывая отпивать его.

— Икбала, что ты делаешь? — спросила мать.

— Я снимаю пенки.

— Но я вижу, что ты пьешь.

— Да, и пью тоже.

— Но пить надо из кружки или тарелки.

— А мне и так вкусно!

Мамашу такой ответ, похоже, удовлетворил, потому как, подойдя к ней, она любовно хлопнула ее по пухлой щечке и проворковала:

— Сладкоежка моя!

Тут «молочница» с удивлением уставилась на меня. Мать пояснила:

— Этот эфенди остановится у нас ненадолго.

— Почему?

— Потому, что он устал.

— Так пусть полежит на травке. Как ты можешь общаться с ним без покрывала да еще заводить ко мне, хотя знаешь, что я тоже без накидки!

— О! Он мой друг и спаситель!

— Ты что, попала в передрягу?

— Еще в какую!

Тут дочка посмотрела на меня более снисходительно.

— Тогда пусть остается. — И, повернувшись к матери, спросила: — Что-то случилось по дороге?

— Да, несчастный случай.

— Это я и так поняла. А что за случай?

— Я не подумала о том, что сегодня один из пятидесяти несчастливых дней в году, иначе осталась бы дома. С полчаса ехала нормально, а потом передо мной разверзлась земля…

— О Аллах! — воскликнула дочка в ужасе.

— Голубой дым клубился вокруг…

— Да ты что!

— …и из этого дыма возник дух, призрак и протянул ко мне сто сорок четыре руки…

— Аллах да сохранит тебя! Сколько же плохих духов на земле!

— Да, дочь моя. Осел испугался не меньше моего и понес. Я хорошая наездница, ты же знаешь. Но и я упала, а осел убежал.

— Какое несчастье.

— А потом появился этот эфенди, нашел осла, поднял меня с земли, и вот мы вернулись. А где отец?

— Поехал в деревню.

— А когда вернется?

— Он покупает миндаль и еще какие-то орехи. Когда Чилека вышла, я спросил Икбалу:

— Ты видела человека по имени Пимоза родом из Лопатиц?

Она удивилась:

— А где мне его видеть?

— Здесь, в вашем доме.

— Ты что-то путаешь.

— Ладно, пусть я ошибаюсь, но тебе от этого лучше не будет.

— А в чем дело, господин?

— Если бы ты знала, кто такой этот Пимоза и чем занимается, то отец твой, без сомнений, отдал бы тебя за Али.

— А как это сделать?

— Должен сказать тебе, что я специально прибыл сюда, чтобы встретиться с тобой. Если бы ты мне понравилась, я бы отправился к Али и доставил его сюда в качестве зятя твоего отца.

— Но это же невозможно!

— О нет, еще как возможно!

— А с чего же ты хочешь начать?

— Этого я пока тебе не могу сказать. Я хочу убедить твоего отца согласиться на этот вариант. Убедить сегодня, поняла?

— И ты полагаешь, он согласится?

— Надеюсь. Но ты ведь мне не веришь, и потому я отбываю.

Я хотел уже подняться, как она загородила мне дорогу.

— Сиди! Господин! Кто ты такой, раз считаешь, что у тебя есть власть над моим отцом?

— Я эфенди из полуденной страны, нахожусь под защитой падишаха и могу заставить твоего отца принять нужное решение. Но у меня уже нет времени. Мне пора ехать.

— Останься, я тебе уже верю.

— Вот это хорошо. Тебе же на пользу. Расскажи-ка мне про этого Пимозу.

— Да, я его знаю, прости, что сразу не призналась в этом.

— Прощаю. Знаю, что ты так сказала, желая выгородить отца.

— Но ты обещаешь мне, что не опозоришь его?

— Да, обещаю.

— Дай мне руку.

— Вот она. Если я что-то обещаю, то держу слово. Говори, кто такой Пимоза.

— Его зовут не Пимоза, это он так себя иногда называет. Настоящее его имя — Москлан, и я должна стать его женой.

— Это я уже знаю. Чем он занимается еще кроме торговли лошадьми?

— Он пашер[1139] и еще посланник жута.

— Жут направил его к твоему отцу?

— Да.

— За какой надобностью?

— Это мне не ведомо.

— А твой отец пашер?

— Нет.

— Говори правду.

— Он не пашер. Но контрабандисты приезжают к нему и