Голод Рехи - Мария Токарева

и добавил, соткавшись из золы: – Конец света у каждого свой.

Голос рассеял плеск воды и мрачное оцепенение молчаливого странника. Рехи кинулся к появившемуся собеседнику с кулаками. Меч он не догадался достать. Его внезапно захлестнул всепоглощающий гнев, накатил горячей волной, как поток лавы.

– Ты! Ты!

Сумеречный стоял напротив и ничего не требовал. Безвольными плетьми опустились его руки. Вместо доспехов по ветру плыло сизое рубище, как у старого адмирала в роковой день Падения.

– Почему я не спас? – ровным тоном спросил он. Рехи замер, так и не нанеся удар. Отрешенный голос сквозил великой скорбью, без осуждения или поддельного сочувствия. Наставления и фальшивые слова утешения – последнее, что нужно страннику на пути в вечность. Рехи шел сгинуть в круговерти войны бессмертных, не желая слушать красивых речей о великом добре. Добро, которое допускает гибель детей… Во имя высшей цели или по недосмотру – это не имело значения. Какое это добро? Зло.

– Да. Почему не спас? – выпрямившись, так же спокойно спросил он.

– Этот вопрос мне задают уже очень давно и очень многие, – вздохнул Сумеречный. И тогда на Рехи вновь накатила волна ярости. Он выхватил меч и скрипнул зубами, прошипев:

– И что ты отвечаешь? «Не имел права»? «Так задумано»?

– Не мог.

Пальцы сжались на рукояти меча от нового жара, Рехи кинулся на Сумеречного Эльфа, нанося диагональный удар сверху. Но промахнулся. Молчаливый противник уклонялся, без эмоций, с застывшим землистым лицом. Он не кричал угроз и не требовал прекратить, поэтому Рехи зря растрачивал остатки скудных сил. Он отскочил и перекатился по песку, надеясь подсечь ноги противника. Хоть бы этот мрачный идол нелепо опрокинулся в песок! Но нет, опять устоял. И двигался обманчиво медленно, плавно, как во сне, пока Рехи пыхтел и фыркал. Он слабо сознавал, что и зачем творит. Лава всколыхнулась в сгоревшем сердце, сдавила грудь обидой и отчаянием. Понимание несправедливости мира требовало хоть какого-то выхода. Вот и нашелся объект для ненависти.

– И почему? Почему не спас? Почему не помог?! – хрипел Рехи, сбивая дыхание. Он нанес еще несколько отножных диагональных ударов, крутанулся на месте и остановился, так ни разу и не попав по цели.

– Если бы спас, черные линии раскроили бы землю на еще один разлом, – оправдывался Сумеречный.

– К ящерам! – закричал Рехи, запрокидывая голову и раскидывая руки. Он готовился принять ответный удар Сумеречного, прямо в сердце. Но вспомнил, что у противника нет меча. Как нет и тела, как нет и жизни. Значит, поединок с ним ничего не менял, ни к чему не приводил. Мертвым за мертвых не отомстить, не вернуть к жизни погибших.

– Ты не понимаешь! Весь остаток материка! Тогда бы погибли все… – продолжал Сумеречный. – Хотя этих «всех» и так очень мало.

Рехи вновь погрузился в оцепенение. Он тяжело дышал, опираясь на длинный меч. Воздух вырывался хрипами, изо рта сыпался песок, а к губам и лицу плотной маской горя лип черный пепел.

– И какой тогда толк от твоей силы? – дрогнувшим голосом спросил Рехи, сдерживая слезы. От них саднило глаза, долгий путь иссушил изнутри, превратил кожу в сморщенный пергамент. Будто жизнь каждого странника на земле – книга. Его фолиант, начертанный безымянным летописцем, неумолимо подходил к концу.

– Никакого, Рехи. Абсолютно, – ответил Сумеречный, садясь на песок напротив.

– Это… это Митрий тебя так ограничил? – давясь и вздрагивая, спросил Рехи.

– Получается, он.

Рехи замотал головой: чтобы ничего не слышать, чтобы идти призраком пустоши без мыслей и слов, без чувств. Так было бы немного легче, так не сбивала волна поминутной смены гнева и апатии. Две стихии боролись, скручивая нутро тугим узлом. В животе от их копошенья поселился тянущий холод, все как будто застыло и вытянулось. Все его тело – натянутая тетива. А стрела – душа. Скоро-скоро ее обещали выпустить. Да в цель бы, а не в пустоту. Была бы цель, стрела бы полетела.

Рехи упрямо напоминал себе, для чего идет: он не просто убегал от гнева Лойэ и самого себя, нет, он шел к Разрушенной Цитадели, чтобы все исправить. Но отчего делалось так больно? И оставалось так мало веры в свои силы! Явление бессмертного в лохмотьях лишь подтачивали их.

– Мы все отравлены этой жизнью, в которой цена чудес – чья-то смерть, – вздохнул Сумеречный, пряча лицо в скрещенных руках и превращаясь в неприметный черный валун. Рехи же вновь закружился на месте от бессильного гнева, крича пустоте:

– Митрий! Ты все это начал! Что? Ты хотел, чтобы я стал таким же, как ты? Чтобы я тоже потерял все? А знаешь что? Плохо ты сражался за свою семью, если потерял ее в том далеком мире, в своем Бенааме. Плохо! Не в полную силу!

Он рассек воздух взмахом меча, но потерял равновесие, повалился ничком и скатился с бархана, едва не напоровшись на собственный клинок. Несколько минут казалось, что уже не поднимется – слишком долго шел. Рехи приподнялся на дрожащих руках, когда услышал сдавленный голос:

– В полную. Поверь уж. Только я командовал войсками на передовой. А враг зашел с тыла, атаковал мирных жителей в эвакуации… Быть в двух местах одновременно я так и не научился. Это просто невозможно.

Митрий вышел из ствола обугленного дерева. Много таких скелетов осталось на пустоши. «Великий вестник добра» ныне напоминал очередного призрака, бродящего в сгоревшем лесу. От крыльев остались костяные остовы, от них исходил удушающий запах жженого пера.

– Так почему не воскресил их потом? – спросил Рехи, отплевывая песок.

В первую встречу Митрий явился в прекрасном сиянии. Тогда он обманул, спас в последний момент. Теперь же Рехи поднимался сам, а собеседник стоял у дерева, чтобы не упасть, неловко обнимая ствол. Сажа оставляла черные пятна на некогда белом одеянии.

– Это один из законов мироздания, – едва слышно отозвался он, пряча глаза. – Первый: нельзя обращать время вспять. Второй: нельзя воскрешать мертвых. То, что сделал Вкитор… скорее всего, он вдохнул жизнь в только что умершего. Да и то вышел монстр.

– Оправдания! Всё оправдания своего бездействия! – прорычал Рехи и вновь потянулся к мечу. Он представил, как обрубит Митрию крылья, вернее, их остатки, чтобы семаргл никогда не взлетел. Снедала досада: если даже бессмертные проиграли, то пустынному эльфу возле Цитадели и подавно ничего не светило. Но последние слова Сумеречного Эльфа не шли из головы. И вновь все существо трепетало от безотчетного ожидания.

– Рехи… Я понимаю, очень больно! Больно! – охнул Митрий, почти искренне, почти с участием, но тут его голос пронзило покровительственное осуждение: – Однако ты