Все романы в одном томе - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

многолюдные вечеринки, – сказала Джордан, переменив тему с чисто светской неприязнью ко всякой конкретике. – А мне они нравятся. Здесь так уютно. На небольших приемах негде уединиться и побыть одной.

Раздалось буханье большого барабана, и звонкий голос дирижера вдруг взлетел над гвалтом веселившихся в саду гостей.

– Дамы и господа! – воскликнул он. – По просьбе мистера Гэтсби мы исполним для вас последнее произведение мистера Владимира Тостоффа, которое столь благосклонно приняли в Карнеги-холле в мае прошлого года. Если вы читали газеты, то знаете, что оно произвело настоящую сенсацию. – Он улыбнулся добродушно-снисходительной улыбкой и добавил: – Ну просто сенсацию! – После чего все дружно рассмеялись.

– Пьеса называется, – торжественно объявил он, – «Джазовая история мира». Автор – Владимир Тостофф!

Я не смог оценить глубокий смысл опуса мистера Тостоффа, поскольку после первых же тактов вступления вдруг заметил Гэтсби, в одиночестве стоявшего на мраморных ступенях и одобрительным взглядом осматривавшего одну группу гостей за другой. Я не заметил в нем ничего зловещего: гладкая кожа на лице, покрытая ровным загаром, аккуратная короткая стрижка, словно его ежедневно посещал парикмахер. Возможно, то, что он ничего не пил, помогало ему некоторым образом отстраниться от гостей, поскольку мне казалось, что он становился все более корректным по мере того, как гостей все сильней охватывало веселое пьяное панибратство. Когда «Джазовая история мира» закончилась, одни девицы стали компанейски склонять мужчинам на плечи свои кукольные головки, другие начали шутливо падать в обморок на руки мужчин и даже просто в середину кружка, уверенные, что их подхватят. Но никто не падал на руки Гэтсби, ни одна головка с короткой стрижкой не склонилась ему на плечо, и ни один импровизированный квартет не пропел ему здравицу.

– Прошу прощения.

Рядом с нами вдруг оказался дворецкий Гэтсби.

– Мисс Бейкер? – осведомился он. – Прошу прощения, но мистер Гэтсби хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз.

– Со мной? – удивленно воскликнула она.

– Да, сударыня.

Она медленно встала, взглянула на меня, удивленно подняв брови, и направилась к дому вслед за дворецким. Я заметил, что в вечернем платье, да и вообще во всех платьях она держалась так, словно на ней спортивный костюм – во всех ее движениях присутствовала некая элегантная небрежность, как будто она училась ходить на лужайках для гольфа ясным солнечным утром.

Я остался один, мои часы показывали почти два. Некоторое время какие-то невнятные и оттого еще более интригующие звуки раздавались из комнаты с множеством окон, расположенной прямо над террасой. Отвязавшись от студента Джордан, говорившего об акушерстве с двумя хористками и старавшегося втянуть меня в эту беседу, я вошел в дом.

Большой зал был полон людей. Одна из девиц в желтом играла на фортепиано, а рядом с ней стояла высокая рыжеволосая молодая женщина из известного хора и пела какую-то песню. Она, очевидно, чуть ранее увлеклась шампанским и теперь, во время исполнения, отчего-то решила, что все вокруг грустно и печально, и ее пение перемежалось плачем. Она заполняла каждый инструментальный проигрыш сдавленными рыданиями и начинала очередной куплет срывающимся сопрано. Из глаз у нее текли слезы, однако они не лились ручьем, поскольку этому мешали ее густо накрашенные ресницы. Из-за этого слезы становились какого-то чернильного цвета и медленно струились по ее щекам грязно-черными ручейками. Кто-то из слушателей пошутил, что она поет по нотам, появляющимся у нее на лице, после чего она всплеснула руками, рухнула в кресло и забылась тяжелым пьяным сном.

– Она поругалась с человеком, который утверждает, что он ее муж, – объяснила стоявшая рядом со мной девица.

Я огляделся. Большинство остававшихся дам занимались тем, что ссорились со своими якобы мужьями. Раздор возник даже в компании Джордан, квартете из Ист-Эгга. Один из мужчин был целиком поглощен разговором с какой-то молоденькой актрисой, а его жена после попыток реагировать на это с насмешливо-высокомерным равнодушием отбросила светские приличия и перешла к фланговым атакам. Время от времени она набегала на него то справа, то слева, сверкая драгоценностями, сама похожая на взбешенный алмаз, и негодующе шипела ему на ухо:

– Ты же обещал, обещал!

Нежелание ехать домой одолевало не только заблудших мужей. Теперь в большом зале оставались двое до неприличия трезвых мужчин со своими донельзя разгневанными женами. Дамы сочувствовали друг другу на слегка повышенных тонах.

– Как только он видит, что я веселюсь, ему сразу хочется домой.

– Никогда в жизни не встречала такого своеволия.

– Мы всегда уходим первыми.

– Мы тоже.

– А нынче мы почти последние, – виновато-покорно возразил один из мужчин. – Оркестр уехал полчаса назад.

Несмотря на полное согласие жен в том, что поведение мужей переходит всякие границы, перебранка закончилась небольшой стычкой, после которой обеих отчаянно упиравшихся дам подхватили под белы руки и утащили куда-то во мрак ночи.

Пока я ждал в холле, когда мне подадут шляпу, открылась дверь библиотеки, и оттуда вышли Джордан Бейкер и Гэтсби. Он что-то взволнованно говорил ей, но тут же обрел прежнюю светскую невозмутимость, как только увидел, что несколько человек направляются к нему, чтобы попрощаться.

Компания Джордан что-то нетерпеливо кричала ей с парадного крыльца, но она задержалась на несколько секунд, чтобы пожать мне руку на прощание.

– Я только что услышала нечто совершенно потрясающее, – прошептала она. – Мы там долго были?

– Ну, около часа.

– Это… просто поразительно, – рассеянно повторила она. – Но я дала слово молчать, и вот – я уже вас дразню… – Она изящно зевнула мне в лицо. – Заходите как-нибудь в гости… Телефон в справочнике… Ищите миссис Сигурни Говард… Это моя тетя…

Последние слова она произнесла почти на бегу, ее загорелая рука небрежно махнула мне на прощанье – и она скрылась среди своих спутников, ждавших ее на крыльце.

Несколько устыдившись того, что мой первый же визит столь затянулся, я подошел к небольшой группе задержавшихся гостей, стоявших рядом с Гэтсби. Я хотел объяснить, что искал его с самого начала вечеринки, и извиниться за то, что не узнал его в саду.

– Не стоит, – добродушно прервал он меня. – Даже и не думайте об этом, старина. – В его непринужденном обращении было не больше фамильярности, чем в ободряющем похлопывании по плечу. – И не забудьте, что завтра в девять утра мы отправляемся в полет на гидроплане.

У него за спиной снова вырос дворецкий.

– Филадельфия на линии, сэр.

– Хорошо, минуту. Скажите, что я уже иду… Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи. – Он улыбнулся – и мне вдруг показалось, что есть некая милая многозначительность в том, что я оказался среди последних гостей, словно он хотел этого с самого