Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада - Генри Хаггард

Я ушел, унося в правой руке циновку с завернутым в нее мертвым ребенком. Узел с лекарствами и живым ребенком я привязал к плечам.

Проходя мимо стражи, я молча развернул перед ними циновку.

— Ладно! — сказали они, пропуская меня.

Но тут начались неудачи. Как только я вышел за ворота, меня встретили три посланных от царя.

— Царь зовет тебя в Интункуму!

Так называется жилище царя, отец мой.

— Хорошо, — ответил я, — сейчас приду, но сперва забегу к себе взглянуть на Макрофу. Вот то, что нужно царю! — я показал им мертвого ребенка. — Отнесите ему!

— Царь не давал нам такого приказания, Мопо! — отвечали они. — Он приказал, чтобы ты сию минуту явился к нему!

Кровь застыла в моих жилах. У царя много ушей. Неужели он уже знает? И как явиться к нему с живым ребенком за спиной? Но всякое колебание послужит моей погибели так же, как страх или смущение.

— Хорошо! Идем! — ответил я, и мы вместе направились к воротам Интункуму.

Надвигались сумерки. Чака сидел в маленьком дворике перед своим шалашом. Я на коленях подполз к нему, произнося обычное царское приветствие «Баете!» и, оставаясь в таком положении, ждал.

— Встань, сын Македама! — сказал царь.

— Я не могу встать, Лев зулусов! — отвечал я. — Я не могу встать, держа в руках царскую кровь, пока царь не дарует мне прощения!

— Где он? — спросил Чака.

Я указал на циновку в моих руках.

— Покажи!

Я развернул циновку. Чака взглянул на ребенка и громко рассмеялся.

— Он мог быть царем! — сказал он, приказав одному из своих приближенных унести труп.

— Мопо, ты умертвил того, кто мог бы царствовать. Тебе не страшно, Мопо?

— Но царь… — ответил я, — ребенок умерщвлен по приказанию того, кто сам царь!

— Сядь-ка, потолкуем. Завтра ты можешь выбрать в награду пять быков из царского стада!

— Царь добр, он видит, что пояс мой туго стянут, он хочет утолить мой голод. Позволишь ли мне царь удалиться? Моя жена Макрофа рожает, и я хотел бы навестить ее!

— Нет, посиди немного. Что делает Балека, моя сестра и твоя?

— Все благополучно! — ответил я.

— Не плакала ли она, когда ты взял у нее ребенка?

— Нет, не плакала. Она сказала: воля моего властелина пусть будет моей волей!

— Хорошо. Если бы она заплакала, то тоже умерла бы. Кто же был при ней?

— При ней была Мать небес!

Чака нахмурил брови.

— Унанда, моя мать? Зачем она туда пошла? Клянусь, хоть она и моя мать, но если бы я подумал… — и Чака остановился. Через минуту он продолжал: — Что у тебя в этой циновке? — он указал концом своего ассегая на узел за моими плечами.

— Лекарства, царь!

— Ты носишь с собой такое количество лекарств? Да их хватило бы на целое войско! Разверни циновку, что в ней!

Скажу вам откровенно, отец мой, что от ужаса у меня кровь застыла в жилах.

— Это «шагаши». Оно заколдовано, мой повелитель. Не следует смотреть!

— Разверни, говорю тебе! — возразил он громко. — Что? Я не могу видеть того, что должен глотать? Я, величайший из царей?

— Смерть есть лекарство царей! — ответил я, взял в руки узел и положил его как можно дальше от него, в тени изгороди. Затем нагнулся, медленно развязал веревки. Капли пота текли по моему лицу, подобно каплям слез. Что, если он увидит ребенка? Я должен буду вырвать копье из рук царя и ударить его. Да, решено! Я убью царя и самого себя. И вот циновка развязана. Сверху — коричневые корни целебных трав, а под ними — бесчувственный ребенок, завернутый в мох.

— Скверная штука! — сказал царь, нюхая щепотку табаку. — Смотри-ка, Мопо, какой у меня верный глаз! Вот тебе и твоим лекарствам! — он поднял ассегай и намерился пронзить им узел, но мой змей внушил царю «Чихни!» Копье пронзило только листья моих целебных трав, не задев ребенка.

— Да благословит Небо царя! — сказал я, как того требует обычай.

— Спасибо, Moпo, это — хорошее пожелание, — сказал царь, — а теперь убирайся! Следуй моему совету. Убивай своих, как убиваю я. Это для того, чтобы они не надоедали мне. Поверь мне, детеныша льва лучше утопить!

Я поспешно завернул узел. Руки мои дрожали. Что, если бы в эту минуту ребенок проснулся и закричал!? Я завязал узел, поклонился царю и, согнувшись вдвое, прошел мимо него. Не успел я переступить порог Интункуму, как ребенок начал пищать. Случись это минутой раньше…

— Что это, — спросил меня один из воинов, — спрятано у тебя под поясом, Moпo?

Я бежал, не останавливаясь и не отвечая, до своего шалаша. Мои жены были одни.

— Я вернул ребенка к жизни! — сказал я, развязывая узел. Анаиди взяла младенца и стала его разглядывать.

— Мальчик кажется мне больше, чем был!

— Дыхание жизни вошло в него и раздуло его! — объяснил я.

— И глаза его совсем другие, — продолжала Анаиди. — Теперь они большие и черные, как у царя!

— Дух мой заглянул в них и сделал их красивыми! — ответил я.

— У этого ребенка родимое пятно на бедре. У моего, которого я дала тебе, такого знака не было!

— Я прикладывал лекарство к этому месту! — ответил я.

— Нет, это другой ребенок, — сказала она угрюмо. — Это подмененное дитя, оно принесет несчастье нашему дому!

Я вскочил в ярости и проклял ее, ибо если не остановить эту женщину, язык ее погубит нас.

— Замолчи, колдунья! — крикнул я. — Как ты смеешь так говорить? Ты хочешь навлечь проклятье на наш дом! Ты хочешь сделать нас всех жертвами царского гнева! Повтори еще свои слова, и ты сядешь в круг, Ингомбоко сочтет тебя колдуньей!

Я продолжал браниться, угрожая ей смертью, пока она не испугалась и, бросившись к моим ногам, не стала молить о прощении.

Признаюсь, однако, я очень боялся языка этой женщины и, увы, не напрасно!

Глава VII

Умелопогас отвечает царю

Прошло несколько лет, и об этом происшествии, казалось, все забыли. Но только казалось. О нем не говорили, но и не забыли, и скажу тебе, отец мой, я очень боялся того часа, когда о нем вспомнят.

Тайна была известна двум женщинам: Унанде, Матери небес, и Балеке, сестре моей, жене царя. Мои жены, Макрофа и Анаиди, подозревали ее. Такая тайна не могла быть сохранена. К тому же, Унанда и Балека не умели скрывать своей нежности к ребенку, который назывался моим сыном, но был ведь сыном царя Чаки и моей сестры Балеки, внуком Унанды! Частенько то та, то другая заходили в мой шалаш якобы к моим женам, брали ребенка на руки и ласкали его. Напрасно просил я их воздерживаться от этих знаков особого внимания к нему, любовь к ребенку брала верх. Кончилось тем, что Чака однажды увидел мальчика на коленях своей матери Унанды.