Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада - Генри Хаггард

В глазах Чаки тоже отражается смерть. Смерть и убийство. Вот он поднял свое копье, и сразу наступила тишина, только эхо песни еще перекатывается по вершинам холмов.

— Где же дети Цвида? — громко спросил Чака, словно бык проревел.

— Там, внизу, отец! — отвечали воины. Копье каждого воина указало на долину.

— Что же они не выступают? — снова закричал он. — Не стоять же нам здесь до старости!

— О нет, отец! — ответили все сразу. — Начинай! Начинай!

— Пусть отряд Умкланду выступит вперед! — закричал он в третий раз.

И в ту же секунду черные щиты Умкланду выдвинулись из рядов войска.

— Идите, дети мои! — воскликнул Чака. — Вот неприятель. Идите и больше не возвращайтесь!

— Мы внемлем, отец! — прокатилось по рядам, и они двинулись по откосу, словно бесчисленное стадо со стальными рогами.

Вот они перешли поток, и только тогда Цвид как бы проснулся. Ропот пронесся по его войску, копья засверкали в воздухе.

— У-у, вот они идут! У-у, они встретились. Слышен гром их щитов! Слышны звуки воинственной песни!

Ряды колышутся взад и вперед. Воины Умкланду отступают — они бегут! Они кидаются назад через поток — правда, только половина их, — остальные мертвы. Рев ярости несется по рядам, один Чака улыбается.

— Расступитесь! Расступитесь! Дайте дорогу «красным девицам» Умкланду! — и с поникшими головами они возвращаются.

Чака шепотом говорит несколько слов своим приближенным. Они бегут и шепотом передают приказание Менциве — полководцу и остальным начальникам отрядов.

Вслед за этим два отрада стремительно спускаются с холма, другие два отряда бегут направо, еще два отряда — налево. Чака стоит на холме с тремя остальными.

Снова звенят сталкивающиеся щиты. Вот это воины! Они не бегут! Один неприятельский отряд за другим кидаются к ним, а они все стоят. Они падают сотнями, тысячами, но ни один не бежит. Павшие лежат друг на друге. Отец мой! Из этих двух отрядов ни один воин не остался в живых. Это были все мальчики, но все дети царя Чаки. Сам Менцива погребен под грудами своих мертвых воинов. Теперь больше нет таких людей. Все убиты, все успокоились.

Однако Чака все еще стоит с поднятой рукой. Он зорко смотрит на север, на юг. Смотри! Копья блестят среди деревьев!

Передние отряды нашего войска сошлись с крайними отрядами неприятеля. Они убивают, их убивают, но воины Цвида многочисленны и храбры! Мы начинаем проигрывать сражение.

Тогда Чака опять говорит. Военачальники слушают, воины вытягивают шеи, чтобы лучше слышать.

— Вперед, дети племени зулусов!

Рев, топот, копья сверкают, перья развеваются, и, подобно реке, выступающей из берегов, мы обрушиваемся на врагов. Они спешно строятся, готовясь встретить нас. Раненые приподнимаются и подбадривают нас. Мы топчем их. Что нам до них? Они не могут больше биться. Навстречу нам стремится Цвид, мы сталкиваемся, подобно двум стадам разъяренных быков.

Фу! Отец мой! Больше я ничего не помню. Все окрасилось в багровый цвет. О, эта битва! Эта битва!

Нам удалось одолеть врага. Немногие спаслись бегством, да некому было и бежать. Мы пронеслись над ними, как огонь, и уничтожили их. Наконец, мы остановились. Все были мертвы.

Войска Цвида не существовало больше. Началась перекличка.

Десять отрядов видели восход солнца, — и лишь три увидели его закат: остальные ушли туда, где солнце не светит.

Таковы бывали битвы во времена царя Чаки!

Вы спрашиваете, что сталось с отрядом Умкланду, обратившимся в бегство? Расскажу, отец мой!

Когда мы вернулись в крааль, Чака выстроил этот отряд и сделал перекличку. Он говорил с ними ласково, благодарил за службу, прибавил, что находит естественным, что «девушкам» делается страшно при виде крови, и они бегут назад. Но он приказал им не возвращаться, а они вернулись! Как ему поступить?

И Чака закрыл лицо руками.

Тогда воины убили их всех — около двух тысяч человек — убили, осыпая насмешками и упреками!

Вот как поступали в те времена с трусами, отец мой.

После такого примера ни один зулус не бежал, даже если бы десять человек вышли на него. «Бейтесь и падайте, но не бегите», — таков был наш девиз.

Никогда больше при жизни царя Чаки ни один побежденный отряд не переступал порог царского крааля. Эта битва была лишь одной из многих. С каждым новолунием свежее войско отправлялось обмывать свои мечи. Возвращались лишь немногие, но всегда с победой и множеством захваченного скота. Избежавшие ассегая составляли новые отряды, и хотя ежемесячно умирали тысячами, но войско царя Чаки все-таки оставалось многочисленным.

Вскоре Чака остался единственным вождем в стране. Умсудука пал, а за ним и Мансенгеза. Умциликази отогнали далеко к северу, Мастеване совершенно уничтожили. Тогда мы ринулись в Наталь.

Когда мы появились здесь, нельзя было счесть народа, когда же ушли — кое-где можно было встретить человека, прячущегося в пещере, вот и все!

Мужчин, женщин, детей — всех стерли с лица земли, никого не осталось в стране. Затем настал черед Уфаку — вождя аманондосов.

Ах, где-то теперь Уфаку?

И так продолжалось долго, пока сами зулусы устали воевать, самые острые мечи затупились.

Глава VI

Рождение Умелопогаса

Чака имел много жен. Но каждого ребенка, рождавшегося от одной из его «сестер», немедленно убивали, так как царь опасался, чтобы его сын не сверг его и не лишил власти и жизни. Таково было его правило.

Вскоре после рассказанных событий сестре моей Балеке, жене царя, пришло время рожать. В тот же день и моя жена Макрофа разрешилась близнецами. Это случилось через восемь дней после того, как Анаиди, моя вторая жена, родила сына.

Когда царь узнал о беременности Балеки, он не приказал тотчас умертвить ее, потому что по-своему любил. Он велел мне быть при ней, а когда ребенок родится, принести показать мне его труп: он лично должен был убедиться в его смерти.

Я склонился перед ним до земли и пошел исполнять приказание. Тяжело было у меня на сердце, но я знал непреклонность Чаки. Неповиновения он не допускал. Следовало покориться.

Я отправился в Эмпозени — жилище царских жен — и объявил приказание царя стоявшей у входа страже. Воины подняли свои копья и пропустили меня, я вошел в шалаш Балеки, где жили и другие царские жены. Но они ушли: закон не позволял им находиться в моем присутствии. Я остался наедине с сестрой. Балека лежала молча, но я заметил, что она плачет.

— Потерпи, милая! — сказал я. — Скоро страдания твои закончатся!

— О нет! — ответила она, поднимая голову, — только начнутся. О жестокий человек! Я знаю, зачем ты пришел: умертвить моего младенца!