Весь Роберт Маккаммон в одном томе - Роберт Рик МакКаммон

сторону.

Черный волк ждал, его мускулы дрожали от напряжения. Боль в голове снова стала невыносимой. Он не собирался сдаваться без боя; услышав его гортанный рев, желтая волчица повела ушами, села и начала разглядывать чужака. Она глядела на него с уважением: черный волк во всеуслышание объявил о своем намерении выжить.

Волчица долго смотрела на него. Старый серый и бурый самцы вылизывали ее мех. В дом вошел небольшой светло-бурый волк, который принялся тут же нервно тявкать, пока наконец она не заставила его замолчать, ударив лапой по морде. Потом она гордо встала, взмахнув пушистым хвостом, подошла к трупу, из которого торчал нож, и начала рвать мясо.

Пять волков, думал он. Это число почему-то тревожило его. Это было темное число, и у него был запах огня. Пять. Воображение рисовало ему песчаное побережье и солдат, выходящих на сушу из морских волн. В небе у них над головами парила огромная ворона, неуклонно летевшая на запад. У вороны были стеклянные глаза, а на клюве виднелись загадочные каракули. Нет-нет, тут же поправил он сам себя. Это буквы. Там было что-то написано. Железный…

Сводящие с ума запахи крови и сырого мяса нарушили ход его мыслей. Волки принялись за еду. Волчица с желтым мехом подняла голову и заворчала, давая понять, что еды хватит на всех.

Он ел вместе с ними, отрешившись от странных мыслей. Но когда бурый волк и красновато-янтарная волчица принялись терзать огромный труп рыжеволосой человеческой самки на полу, ему вдруг стало не по себе, и он вышел из дома, не в силах смотреть на это.

Наступила ясная ночь, на небе зажглись звезды. И тогда, насытившись, волки затянули свою песню. Он тоже пел вместе с ними — сначала нерешительно, потому что не знал их мелодии, а потом и во весь голос, который влился в песнь его новой стаи. Теперь он был одним из них, хотя бурый волк время от времени все еще рычал на него и презрительно фыркал.

Наступил и прошел еще один день. Время казалось теперь чем-то чужеродным. Здесь, в Вольфтауне, оно было лишено смысла. Он дал другим имена: Гольда — золотисто-желтый вожак стаи, она была старше, чем показалось ему вначале; Крысолов — темно-бурый волк, с большим наслаждением гонявшийся за грызунами в заброшенных домах; Одноглазый — замечательный певец; Крикун — единственный волчонок из последнего помета и как будто немного не в себе и Янтарик — мечтательная волчица, которая могла часами сидеть на вершине скалы и глядеть вниз. А потом в их стае появилось пополнение: четыре волчонка Янтарика и Крысолова.

В одну из ночей пошел снег. Янтарик танцевала под кружащимися в воздухе хлопьями и старалась поймать пастью снежинки, а Крысолов и Крикун бегали вокруг нее. Снежные хлопья таяли, едва коснувшись земли, — верный признак того, что лето не за горами.

На следующее утро он сидел на вершине каменистого склона среди валунов, и Гольда была вместе с ним. Она вылизывала ему засохшую кровь из раны на голове. Это был тоже своего рода язык; она давала ему понять, что будет рада его мужскому вниманию. В нем пробудилось желание: у нее был такой роскошный, пушистый хвост. Но когда он поднялся с земли, чтобы доставить ей наслаждение, слуха его достигло монотонное жужжание моторов.

Он посмотрел вверх. В небо поднималась огромная ворона. Нет, понял он, это не ворона. У ворон не бывает моторов. Это был самолет с огромными крыльями. Самолет взлетал в серебристое утреннее небо, и от одного взгляда шерсть у него на спине встала дыбом. Это было ужасное зрелище, и, когда самолет взял курс на юг, он глухо зарычал. Железную птицу нужно остановить. В своем брюхе она несет груз смерти. Он посмотрел на Гольду и увидел, что она ничего не понимает. Почему она не может этого понять? Почему это известно ему одному? Он бросился вниз по склону, устремляясь в сторону гавани. Там он забрался на дамбу и, застонав, остался стоять, глядя вслед исчезающему вдали самолету, пока тот совсем не скрылся из виду.

«Ничего не получилось, я не сумел», — думал он. Но что именно он не смог сделать, вспомнить никак не удавалось, начинала болеть голова, и он старался отрешиться от этих мыслей.

По ночам его мучили кошмары, и убежать или спрятаться от них было невозможно.

В своих страшных снах он был человеком. Человеческим детенышем, еще не успевшим ничего узнать о жизни. Вот он бежит по цветущему лугу, в руке у него туго натянутая прочная нить. И на самом конце этой нити высоко в голубом небе плывет, танцуя и переворачиваясь в воздухе, белый змей. Какая-то женщина зовет его, но имени он разобрать не может. Он следит за змеем, а тот поднимается все выше и выше, и там на него налетает ворона со стеклянными глазами; один из ее пропеллеров начинает пожирать его змея, и на землю падают тысячи обрывков, которые тут же разлетаются по ветру, словно прах. Самолет выкрашен в оливково-зеленый цвет и прошит следами от пуль. Оборванная нить падает на землю, и вслед за ней опускается туман. Седой дым клубится, стелется по земле, и он вдыхает его. Тело его начинает таять, отваливаться кровавыми лохмотьями, и в страхе он падает на колени, глядя на то, как на ладонях и руках открываются дыры. Женщина, некогда красивая, бежит к нему через весь луг, и, когда она оказывается совсем рядом и наклоняется, протягивая к нему руки, он с ужасом видит, что на месте лица ее зияет сплошная кровавая рана.

Днем он часто спускался в гавань и сидел там, глядя на обгоревшие останки бота. Пять, не выходило у него из головы. Почему это число так пугало его?

Шли дни, каждый день представлял собой неизменный ритуал из еды, сна и возлежания под лучами начинавшего пригревать солнца. И вот наступил день, когда мясо с костей трупов было обглодано полностью. Он сел рядом и в который раз принялся разглядывать