Багдадский вор. Посрамитель шайтана. Верните вора! - Андрей Олегович Белянин

развеялся бы, а не упал. Неужели…

Лев всё равно не мог ответить, потому что считал ослов. Вроде бы сначала их было восемь, но серый так вертелся и подпрыгивал, исполняя сальто, что ещё дополнительно троился в глазах. Такие сложные математические заключения были уже не под силу пришибленной голове бывшего помощника прокурора.

– Лёвушка-а, – опускаясь на колени и обнимая его, но разумно не делая попыток поднять, прослезился Насреддин. – Я даже боюсь спрашивать: ты ли это? Потому что когда мусульманин задаёт вопросы с очевидным ответом, то значит, что он не верит своим глазам, а чему же тогда ещё верить?! Конечно, весь город видел, как ты сгорел в страшном пламени, все очень огорчились, многие плакали, даже стражники не скрывали своего горя, ибо твоя голова дорого стоит, а мешок золота на дороге не валяется-а…

Лев понимающе кивнул, и оба ослика восприняли это как сигнал к действию, с двух сторон кинувшись «умывать» бедолагу языками. Тот, кого хоть раз вылизывал сумасшедший от радости ишак, подтвердит, что это удовольствие куда ниже среднего…

– Да, да, о алмаз моих очей, видишь, как они рады? Даже эмир! А уж он-то мог бы и воздержаться от столь открытого проявления чувств, свойственного больше простолюдинам. Я бы тоже охотно покрыл твои щёки братскими поцелуями, но мне почему-то кажется, что ты не обрадуешься. Давай я ещё раз тебя обниму, а потом станцую на радостях «бум-балаки-дон».

– Сначала… психов этих слюнявых… убери, – кое-как попросил Оболенский, не в силах выдержать тройного дружеского напора.

С помощью Ходжи ему удалось встать, морщась от боли, сесть на гордого Рабиновича и под тихие приплясывания домулло отправиться в долгое путешествие на другой конец города. Нет, по идее, наверное, проще и разумнее было бы остановиться у друзей, в палатке Ахмеда. Ходжа так и предложил, но Лев был категорически против. Как москвич, он очень критически относился к гостям-полуночникам и отнюдь не горел желанием сам становиться таким же.

Согласитесь, в тот день могучая Ирида и её щуплый муж столько пережили: драку, пожар, чудесное спасение маленькой дочери, гибель (пусть иллюзорную) верного друга и тому подобное. Наверняка взрослые выпили вина, успокоили нервы, выплакались, отревелись, помирились, а тут заявится наша парочка, разбудят ребёнка – и всё пойдёт по второму кругу?! Надо же хоть иногда иметь совесть и давать отдохнуть от себя, любимого…

Пусть выспятся люди, завтра-послезавтра всё равно придётся подключать их к хитроумным планам Насреддина, а пока домулло радостным шёпотом делился с другом последними событиями. Их было немного, но все такие яркие…

Глава 33

Институт религии сродни финансовой пирамиде – чем больше адептов, тем богаче Я!

Рон Хаббард о дианетике

– Стражи Шехмета доложили ему, что Зейнаб со своей мамой учинила жуткий пожар на постоялом дворе в центре города. На храбрую Ириду аль-Дюбину никто не возложил вины, все знают о плутнях старухи Далилы, и люди только рады, что кто-то посмел выступить против их семейки. Говорили, что сам шайтан дал голой Зейнаб коленом под зад, сбрасывая её с крыши. После такого позора обе женщины спрятались во дворце визиря, ибо на улицах Бухары их осыпают насмешками и свистят вслед. Господин Шехмет делает вид, что недоволен этим, но ты же помнишь, как он ненавидит и старуху, и её дочь…

Вот тут, кстати, не стоило расслабляться. Да, глава городской стражи не одобрял женитьбу своего единственного племянника, с готовностью закрывая глаза на унижения его супруги и тёщи. Но это отнюдь не значило, что он стал хоть на грош лояльнее к ворам и возмутителям спокойствия. Попадись к нему в руки Лев и Ходжа уже по второму разу, без специального приказа эмира, он бы, не раздумывая, повесил обоих своей властью!

– Но скажи же, наконец, и моему исстрадавшемуся сердцу, о вечная боль моей души и язва желудка, каким чудесным образом тебе удалось спастись? Ведь все видели, как на твою голову обрушился целый дом!

– Бабудай-Ага вытащил. Не по своей воле, конечно, но появился вовремя.

– Не по своей? О Всевышний, неужели это опять происки Хайям-Кара?!

– Угу… На этот раз старый хрыч пожелал видеть меня лично. Наговорил кучу всякой ерунды, обзывался, вёл себя самым невежливым образом…

– Да, да, он такой. Чтоб шайтан каждое утро подставлял ему свою порочную задницу для глубокого поцелуя!

– Предложу, как встречу, – зевнув, пообещал задрёмывающий россиянин. – Ну, короче, потом мы там цапнулись на разночтениях дедушкиных рубай, и я… дал ему разок с левой в кость!

– Ты знаешь, как красиво закончить дипломатическую беседу на любом уровне! – похвалил домулло, снял халат, укрыл засыпающего друга и взглядом попросил осликов цокать потише.

Утомлённый за день Оболенский вырубился почти мгновенно, даже звёзды притушили свой свет, а луна ушла за вершину минарета. В ту короткую ночь никто не встретился им на дороге, ночные сторожа стучали своими колотушками где-то далеко, дозоры городской стражи сами спали, укрывшись щитами и не имея ни малейшего желания шастать по неосвещённым улицам. Страшные пустынные гули, одинокие иблисы, кровожадные городские дэвы в ту ночь ходили другими кварталами, а может, тоже честно дрыхли под землёй, ни к кому не приставая. Просто ночь, просто тишина, просто сон, как же нам иногда не хватает просто этого…

В дешёвый караван-сарай они пришли уже за полночь. Насреддин сгрузил друга на ковёр в отведённый им уголок, поставил ослов в стойло и честно завалился спать. Вот только ненадолго, ибо…

– Ходжа-а… Ходжа-а… Не спать на посту, Родину проспишь, – с громким шёпотом Оболенский беззастенчиво растолкал сладко сопящего друга и силой развернул к себе лицом. – У меня есть план!

– А я больше не курю.

– Вот не можешь ты не нарываться, да? Мазохизм прёт и суицидные наклонности на пике? Короче, кажется, я знаю, как нам остановить Хайям-Кара!

– Разбудишь, как меня, посреди ночи и доконаешь безумными речами? – буркнул домулло.

– Ты меня не слушаешь…

– А ты не даёшь мне спать!

– Да пошёл ты… знаешь куда?! – рявкнул было Оболенский, но опомнился и, зажав себе рот, от души пнул соучастника коленом в пузо, хотя оно у Ходжи было непробиваемое.

Герой народных анекдотов демонстративно развернулся спиной и захрапел.

– Ладно, гад, тогда я тебе ещё колыбельную спою, – мстительно поклялся бывший помощник прокурора. – Спи, моя радость, усни-и! В доме погасли огни, мышки турум-пум-пум-пум, рыбки ти-рям-пам-пам-пам…

– Замолчи, о шепчущий столь неподобающим голосом, что и сам шайтан устыдился бы подобного ослиного пения! – сорвался Насреддин, столь же быстро оборачиваясь и отвешивая коленом ответный пинок приятелю.

Кстати, в отличие от Льва, уж он-то попал, куда целился. Багдадский вор заткнулся, выпучив глаза и лихорадочно хватая ртом воздух.

Убедившись, что они никого не разбудили, оба приятеля выползли из-под навеса и взяли друг друга за грудки.

– Ты что-то говорил о плане против