Война мага. Том 4: Конец игры - Ник Перумов

Ну, чего тянете? Начинайте, у меня уже затекает спина.

Злое нетерпение. Губы жестоко изломало — я знаю, белая перчатка не подведёт. Главное — не упустить момент. Тот момент, когда моя грудь раскроется под взмахом жертвенного клинка. Не раньше и не позже. Я знаю это так же точно, как и перелётная птица, умеющая отыскать зимовку за тысячи лиг.

Но закутанные фигурки, умеющие парить над полом и не открывающие лиц, отчего-то не торопились. Вернее, торопились, но совсем в ином смысле — беспокойно шныряли туда-сюда. Жертвоприношение предполагает торжественность, а тут суета только усугублялась. У всебесцветных что-то пошло не так? Сежес сумела отразить колдовскую атаку и сама пошла в наступление, а за ней — и легионы Клавдия?

Не дай разгореться надежде, правитель Мельина, не дай укорениться постыдной жажде выжить. Ты здесь вовсе не для этого. Путь закончен, дорога упёрлась в крепостные ворота. Ты помнишь, как следует поступать с ними.

Да что ж вы медлите-то? Или решили помучить, сломить иссушающим жилы, словно вампирий укус, ожиданием? Вам требуется моё отчаяние? — не дождётесь. Это последнее оружие, оставшееся у меня — если не считать белой перчатки, конечно.

Как следует вести себя обречённому, чтобы не вызвать подозрений? Выть, грозить, умолять, или же просто тупо цепенеть?

Едва ли здешние хозяева не знают, что именно надето у Императора на левой руке. Конечно, знают — однако даже не попытались снять перчатку. Значит ли это, что нергианцы не могут так просто лишить правителя Мельина его последней надежды, надежды на столь же последний удар? Может, им нужны особые обряды, заклинания, ритуалы?..

Главное — не упустить момент, как заведённый твердил Император.

…Там, на холме, на одинокой вершине среди бесконечного туманного моря, могучий воин в алом плаще по-прежнему протягивал руку, пытливо вглядываясь во мглу, ожидая его, Императора, надеясь и веря.

Я не подведу тебя, поклялся правитель. Ни тебя, ни самого последнего пахаря в пределах моего мира.

А вокруг него всё носились нергианцы, словно муравьи в куче, задетой медведем. Как-то даже недостойно столь загадочного и таинственного Ордена; впрочем, тайны редко оказываются достойны собственной славы.

Что-то у них пошло не так. Даже совсем не так.

Император улыбается.

Грохот.

Он обрушивается разом, со всех сторон, словно подземелья Нерга стали обваливаться под тяжестью наступившей стопы неведомого исполина, словно в сердце земных недр разразилась внезапная гроза, осыпая молниями стены и тщась вырваться из каменной темницы.

Император хохочет.

Смех, живой и искренний, исходит из самого сердца.

Нашлась и на вас управа, бесцветно-безликие. Сежес пробилась-таки вниз и сейчас она…

Но тогда я не смогу — не смогу исполнить задуманное — нет, она не должна, не может, это уже ни к чему!..

Рычание. Зелёный свет меркнет, грохот сменяется жалобными скрипами и скрежетами, словно оседают расколотые плиты, стирая в кровь — каменную пыль — неровные края разломов.

Однако твердыню Нерга крушит совсем не Сежес. Приближение чародейки Император почувствовал бы сквозь скалы, и лёд, и огонь. Это не она.

Но тогда кто же?!

…Кто бы это ни оказался, нергианцам он (она, оно) явно не по вкусу. Безликие визжат и разбегаются — вернее, разлетаются. Кто-то падает, верещит придавленным котёнком, другие спешно сбиваются спина к спине и плечо к плечу, подземелье гудит от свивающейся в тугую пружину магии; Император ощущает упругие толчки, словно где-то рядом ожил тяжёлый молот, приводимый в движение водяным колесом.

Вновь грохот. Косная материя не выдерживает столкновения двух начал. Вокруг алтаря начинают валиться куски свода, однако ни один не задевает Императора даже по касательной.

Нечто приближается, и оно настолько мерзко, гнусно и отвратительно, что в человеческом языке просто не находится правильных слов. Любое из них ограничено, ибо создавалось, как ни крути, под голубым небом и на вольном ветру. Даже злые, слова отражают ночные звёзды, шёпот трепещущих ветвей — или рокот неистовых штормов. Даже малоприятные для человека змеи, пауки, крысы — лишь часть вечно изменчивой природы, где из великой стены не вырвешь, не вытащишь ни единого кирпича.

Даже мор, приносящий заколоченные дома, где воют оставленные умирать заболевшие — чтобы уберечь ещё здоровых, — даже он — часть сущего и такая же его часть, как небесная радуга, яркое солнце или вольнотекущая река.

Даже вполне мерзкий Нерг, предавший собственную расу, не настолько гадок и гнилостен.

А надвигалась поистине квинтэссенция всего, что ненавистно человеку, обречённому жить и умереть под неисчислимыми звёздами.

Но — не «великое», не «страшное». Врага можно уважать, даже ненавидя до зубовного скрежета и потемнения в глазах. Врага — но не это.

Император повернул голову. Чем бы ни оказалось надвигающееся нечто, оно имело форму, центр, средоточие.

Зелёные блики в ужасе носились по стенам, тяжко скрипел в предсмертной муке каменный свод; нергианцы, из самых храбрых, сомкнули кольцо вокруг алтаря, явно не собираясь расставаться с драгоценной добычей без боя.

«Прочь!»

Не голос, не рычание и даже не шипение. Не слово, не мыслеречь и не озарение. Нечто тупо давящее со всех сторон, колотящееся в костяные бока черепа; удары сливаются в ритм, ритм ходит кругом, круги обретают форму и смысл.

«Прочь!»

Нергианцы дрожат, но не сдаются. С лёгким шелестом, словно нетопыри, со всех концов подземной крепости слетается подмога; Император чувствует, как с хрустом рвётся сущее вокруг надвигающегося Нечто. Правитель Мельина не пытается понять заклятья всебесцветных — нет шансов, настолько они стремительны и сложны. Но противник безликих надвигается всё равно, пусть с некоторым трудом, но отбрасывая всё, на него нацеленное. Он — она, оно, всё вместе — ближе и ближе, пол содрогается, мягко, словно по нему ступает кошка — но весящая больше, чем весь Мельин вместе с катакомбами и дворцовой скалой.

Последних нергианцев расшвыривает, уносит, словно сухие листья осенним ветром; зелёное свечение почти угасает, держится еле-еле, и в его лучах Император видит…

Тайде. Сеамни Оэктаканн. Или нет — Агата. Рабыня Агата в руках господина Онфима, владельца бродячего цирка «Онфим и Онфим». А в глазах — безумный блеск Иммельсторна, Деревянного Меча, проклятия сотворившего зачарованный клинок народа Дану.

Император усмехается. Сеамни далеко. Она наверху, в полной безопасности — насколько это возможно, когда идёт битва, да ещё и с таким врагом, как Всебесцветный Орден. Очередной морок — уж сколько их было!..

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});