Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Первая встреча, длившаяся три часа, началась на мрачной ноте, когда Черчилль, сразу перейдя к делу, заявил, что второго фронта во Франции в этом году не будет. Любая попытка открыть сейчас второй фронт окажется провальной и не поможет России. Скорее всего, в результате все войска на побережье будут уничтожены. Но в 1943 году, сказал Черчилль, союзники будут готовы высадить на побережье двадцать семь дивизий, половина из которых танковые.

Сталин, сообщил Гарриман Рузвельту, «принял это предложение в штыки». Сначала он прочел Черчиллю лекцию о необходимости рисковать, чтобы выигрывать войны, и затем заявил, что «не следует так бояться немцев». Черчилль, сохраняя хладнокровие, ответил, что британские налеты на Германию были успешными и что с участием американцев Германия будет превращена в руины. Тут Сталин несколько оживился, посоветовав подвергать борбардировке не только фабрики и заводы, но и жилые дома. Черчилль не согласился, сказав, что разрушения «домов рабочих» были побочным результатом бомбардировок промышленных объектов. Затем Черчилль перешел к обсуждению операции «Факел», которая, заявил он, фактически была вторым фронтом. Затем, чтобы проиллюстрировать свои разъяснения, Черчилль «нарисовал крокодила и объяснил Сталину с помощью этого рисунка, как мы собираемся нанести удар в мягкое брюхо крокодила и одновременно в его злобную морду». Сталин проявил большой интерес к операции и задал множество вопросов, перед тем как назвать операцию «Факел» обоснованной с военной точки зрения. А потом добавил: «Дай бог, чтобы это предприятие удалось». Странно было услышать такое от лидера атеистической диктатуры (он учился в духовной семинарии, прежде чем посвятил себя революции и убийствам). После нескольких сталинских вопросов об Африканской кампании (в том числе о необходимости привлечения де Голля) встреча закончилась. В целом начало было продуктивным[1403].

На следующий день встреча была назначена на поздний вечер, чтобы Брук, Теддер и Кадоган успели добраться до Москвы. Совершив одиннадцатичасовой перелет из Баку, они появились на черчиллевской даче к ужину. Судя по записям, на всех произвело впечатление богатое убранство дачи, мраморные полы, деревянные панели, бесчисленное количество комнат, огромный аквариум с тропическими рыбками (которых Черчилль захотел покормить) и кусты малины со спелыми ягодами в окруженном стеной саду. Но больше всего их поразила еда, разнообразная и обильная, какой они не видели за последние три года. По мнению Кадогана, все это было «довольно пошло». Перед ужином Черчилль рассказал Теддеру о встрече со Сталиным, назвав его «крестьянином», с которым можно иметь дело. Теддер обмер; все, кроме Черчилля, знали, что комнаты напичканы жучками. Теддер написал записку и протянул Черчиллю; она гласила: «Méfiez-vous» («Осторожно»). В Кремле, предупредил Теддер Черчилля, тоже полно жучков. Тогда Черчилль повернулся к стене: «Мне сказали, что русские вообще не человеческие существа. Они стоят в шкале природы ниже орангутангов. [sic] Теперь пусть запишут и переведут на русский»[1404].

Вскоре после десяти вечера 13 августа Черчилль отправился в Кремль на вторую встречу со Сталиным. Она оказалась ужасной. Гарриман предвидел это. В прошлом году, когда они с Бивербруком привезли договор о ленд-лизе в Москву, их первая встреча со Сталиным прошла хорошо, но во время второй встречи Сталин был агрессивен, груб и всех оскорблял. Он был таким и в этот раз, когда начал читать меморандум, в котором, по словам Гарримана, было «множество обвинений» в адрес Черчилля, отказавшегося открыть второй фронт в 1942 году. Сталин потребовал, чтобы фронт был открыт в этом году. Черчилль поступил мудро, пообещав ответить в письменной форме, чтобы приостановить поток взаимных обвинений. Но Сталин продолжал давить на Черчилля, требуя больших жертв со стороны западных держав. Ежедневно погибает 10 тысяч[1405] русских, заявил Сталин. А что делают британцы?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Черчилль принялся расхваливать бомбардировочную кампанию Королевских военно-воздушных сил и пообещал, пока идет война, «разбомбить практически все дома в немецких городах». На это Сталин улыбнулся, но отметил «нежелание» британцев воевать. На самом деле он просто боялся. Он обвинил британцев в краже ленд-лизовских поставок и проворчал, что британцам для разнообразия стоит попробовать сражаться, как это делают русские. Черчилль ответил, что «прощает это замечание только из уважения к мужеству русских солдат». Гарриман, вспомнив прошлогодний опыт, передал Черчиллю записку, в которой просил не принимать Сталина слишком серьезно. Но Черчилль нанес ответный удар и стал говорить так быстро, что переводчик не поспевал за ним. «Вы сказали ему? – спрашивал Черчилль переводчика, и опять: – Вы ему это сказали?» Он хотел, чтобы Сталин услышал каждое его слово. Британцы и американцы не были трусами, и скоро они это докажут. Они с Рузвельтом готовы пожертвовать во Франции 150 тысячами человек, если решат, что это поможет России. Но безрассудством никому не поможешь. «Вы сказали ему это?» – спрашивал он после каждой паузы. По мнению Гарримана, это было «самое блестящее» выступление Черчилля, во время которого он не раз напомнил Сталину о пакте с Гитлером. Сталин наконец облокотился на стол и сказал: «Ваши слова не имеют никакого значения. Что имеет значение, так это ваш боевой дух». Атмосфера стала менее напряженной. Сталин пригласил Черчилля и Гарримана поужинать с ним следующим вечером. В полночь встреча закончилась. Черчилль, ужасно злой, шел по кремлевкским коридорам, «не глядя по сторонам. Он зажег спичку о кремлевскую стену и на ходу закурил сигару»[1406].

Черчилль продержал Гарримана до утра, анализируя перемены в поведении Сталина. «Мне кажется наиболее вероятным, – сказал Черчилль, – что его комиссары в политбюро обладают большей властью, чем предполагали на Западе», и они настояли на том, чтобы Сталин занял более жесткую позицию. Гарриман предсказал, что завтра Сталин опять будет в хорошем настроении.

Вечером Сталин устроил обед на сорок человек в Екатерининском зале Кремля. Прием, по мнению Гарримана, был менее пышным, чем тот, на который они с Бивербруком были приглашены в прошлом году. Позже Черчилль написал: «Рассказывают глупые истории о том, как эти советские банкеты переходят в попойки. Все это неправда». Вообще-то по большей части так оно и было. Брук назвал банкет «оргией» из девятнадцати перемен и бесконечных тостов; в течение первого часа было поднято более десяти тостов. Стол ломился под тяжестью всевозможных закусок, рыбы, цыплят и молочных поросят. Помощник Сталина генерал Климент Ворошилов напился до бесчувствия, как и в декабре на обеде в честь Идена. Когда Ворошилов чокался со Сталиным, Брук был уверен, что генерал видит не один, а шесть бокалов. Но тосты закончились, как и банкет. Обмен шутками был дружеский, но с подтекстом. Сталин вспомнил замечание, которое сделала леди Астор во время визита в Москву: «Ну что же, с Черчиллем теперь покончено». Маршал сказал Черчиллю, что не согласился с ней, сказав: «Я не уверен. В критический момент английский народ может снова обратиться к старому боевому коню».

Это понравилось Черчиллю, и он спросил Сталина, простил ли он его за то, что он был вдохновителем интервенции против Советской России. «Все это относится к прошлому, а прошлое принадлежит Богу», – ответил Сталин. Банкет продолжался более четырех часов. Они покинули Кремль в начале второго ночи, и Черчилль, все еще раздосадованный переговорами, которые имели место накануне, сказал Кадогану, что не понимает, что он здесь делает, и планирует вернуться в Лондон, не повидавшись со Сталиным. «Он был, – сказал Кадоган доктору Уилсону, – словно бык на арене, доведенный до бешенства уколами пикадоров»[1407].