Весь Карл Май в одном томе - Карл Фридрих Май

пробудет в Константинополе, он ответил:

— Сиди, наверное, скоро уеду. Аллах позволил мне обнаружить одно важное имя.

— Какое же?

— Не говорил ли ты как-то, что этот Абу эн-Наср когда-то звался Хамд эль-Амасатом?

— Говорил.

— Я обнаружил здесь человека по имени Али Манах бен Баруд эль-Амасат.

— И кто же он?

— Молодой дервиш из монастыря, который ты только что посетил. Я побывал там, чтобы поговорить с ним в его келье и все разузнать, но увидел тебя, и на него не осталось времени.

— Али Манах бен Баруд эль-Амасат! — воскликнул Исла так громко, что привлек внимание посетителей кофейни. — Так это же сын того самого Баруда эль-Амасата, который продал мою жену! Я сейчас же вернусь в монастырь и поговорю с ним!

— Не спеши, — сказал я. — Амасат — распространенное имя, вполне может статься, что этот Амасат не имеет никакого отношения к тому человеку. Но даже если и так, нужно быть осторожнее. Может, ты мне позволишь сходить туда?

— Да, эфенди, сходи ты. Только прямо сейчас. А мы тебя подождем здесь.

Я продолжал допытываться:

— А как ты узнал, что дервиша зовут Амасат?

— Я ехал с ним и одним его спутником в конке в Бахаривекей Коди. Они разговаривали, и один назвал другого по имени. Было темно, и я пошел за ними. Они остановились возле одного дома, он был заперт. Они ждали, когда откроют, а когда ворота открыли, там спросили: «Кто там?» Они ответили: «Эн-Наср». Мне пришлось ждать несколько часов, пока они не вышли. С ними были еще несколько мужчин, они входили и выходили, и все они произносили одно и то же слово. Понимаешь, сиди?

— У них были при себе лампы?

— Нет, не было, хотя ночью без лампы ходить запрещено, но рядом не было ни одного хаваса. Я проводил обоих до самого монастыря дервишей.

— Ты точно расслышал слово «Эн-Наср»?

— Абсолютно точно.

Рассказ Омара навел меня на глубокие размышления. Мне вспомнились слова Абрахим-Мамура, когда она связал меня в развалинах Пальмиры. Он считал меня тогда покойником и выболтал много лишнего, в том числе и то, что является главарем шайки убийц. Если это правда, то она должна действовать на территории Турции, а связи иметь в Дамаске и Египте. Константинополь же никогда не был в стороне от преступных троп, а в это время особенно. В последние месяцы здесь часто находили опустошенные квартиры без жильцов — люди бесследно исчезали. В бухте Золотой Рог и в Босфоре вылавливали трупы людей, погибших явно насильственной смертью; в разных концах города вспыхивали пожары, причем дома перед этим грабились, а людей убивали; по улицам шныряли темные личности без фонарей, а когда на них натыкались патрули, завязывались настоящие бои. Однажды взяли целую банду, и султан отправил их в Триполи; через некоторое время капитан судна вернулся и доложил, что потерпел крушение у берегов Триполи; все преступники, бывшие на борту, утонули. Дело закрыли. Через несколько дней «утопленники» появились на улицах города…

Мои мысли прервал Омар, сообщивший, что дервиш Али Манах живет в пятой келье от входа. И я снова отправился в монастырь. Недолго думая, я прошел через двор и зашел в первую залу. Дверь в большое помещение была открыта. Дервиши находились в своих кельях. Я медленно прошел по коридору, заглядывая внутрь каморок, но ни один человек не обратил на меня внимания.

В пятой келье сидел молодой дервиш лет двадцати с небольшим, он смотрел в окно и перебирал 99 шариков своих четок.

— Салам! — сказал я проникновенно.

— Алейкум-ас-салам! — отозвался он. — Что тебе нужно?

— Я приехал из дальней провинции и незнаком с обычаями этого дома. Я видел ваш танец и хочу поблагодарить вас за зрелище. Ты можешь принять от меня дар?

— Могу. Давай же!

— Как велик он может быть?

— Чтобы мог донести любой дервиш.

— Тогда прими.

Я вручил ему некую сумму, по моим скромным средствам. Он, мне показалось, остался доволен, ибо произнес:

— Благодарю тебя! Это для меня или ордена?

— Для тебя.

— Тогда скажи мне свое имя, чтобы я знал, кого мне благодарить.

— Пророк говорит, что дар от неизвестного удваивается, так что позволь мне скрыть свое имя, но скажи свое, чтобы я знал, с каким верным сыном ислама разговаривал.

— Меня зовут Али Манах бен Баруд эль-Амасат.

— Где же ты родился?

— Искендерия — моя родина, — ответил он.

Совпадало! Исла еще в Египте рассказывал мне, что Баруд эль-Амасат, продавший Зеницу, жил в Скутари.

Я задал еще вопрос:

— Члены твоей достойной фамилии все еще живут там?

— Нет.

Больше спрашивать было нельзя, иначе бы я возбудил его подозрения, поэтому я что-то сказал из вежливости и распрощался. У Каведжи меня с нетерпением поджидали Омар и Исла.

— Что ты узнал? — спросил Исла.

— Он сын того самого Баруда эль-Амасата. Родом из Скутари, и, скорее всего, Хамд эль-Амасат, называвший себя Абу Эн-Наср, — его дядя.

— Эфенди, он должен сказать нам, где его отец.

— Должен? Как мы его заставим?

— С помощью кади.[1111]

— Тогда он назовет вымышленное место, или если скажет правду, то заранее предупредит его. Нет, надо соблюдать осторожность. Сначала необходимо осмотреть дом, где он был вчера. К тому же, надо сходить с Омаром в Бахаривекей, а уж потом решать, что делать дальше.

— Ты волен поступать как знаешь, эфенди. Мы сейчас расстанемся, но потом ты приведешь Омара бен Садика, он будет жить у нас, хватит ему служить хаммалем.

Исла пошел домой, а я с Омаром направился к воде, где мы взяли лодку и поплыли в Золотой Рог и чуть позже пристали к Эюпу. Отсюда пешком пошли в Бахаривекей — северо-западный квартал Константинополя. То был удручающий марш-бросок через кучи мусора и нечистот, по узким улочкам, мимо смрада и грязи.

На дом мы взглянули, проходя мимо, чтобы не привлекать внимания. Это было, на первый взгляд, небольшое здание с выдающимся первым этажом, но, как видно, довольно обширное внутри. Дверь была обшита железом, а вся передняя стена являла собой, кроме небольшого входа, сплошную глухую стену. Это я заметил, просто пройдя по улице. Стоящий рядом дом был похожего вида, на его двери была прикреплена грязная бумажка со словами «Арарим бир кираджи».[1112] Недолго думая, я взялся за ручку двери и вошел внутрь. Омар — за мной, удивленный тем, что меня здесь могло заинтересовать. Мы оказались в небольшой прихожей, откуда вела вверх лестница. Потом — еще одна дверь, и я вышел во дворик шириной локтей восемь, а длиной — немногим больше. Три