Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

Увлекая нас вперед, Бхимасена прорывался к Дроне, по пути убив нескольких сыновей Дхритараштры. Но тут пламя его устремленности взметнулось и опало, разбившись о поток холодной силы, создавшей невидимую плотину в сердцах наших врагов, уже почти обратившихся к поиску спасения.

Меж копий забилось на ветру знамя, несущее изображение слоновьей подпруги. Карна, обещавший Дурьодхане защищать его братьев, встретил могучего Пандаву на правом фланге. Оба грозных противника кипели гневом и смеялись в предвкушении поединка. Поднял свой лук с позолоченной тыльной частью могучерукий Бхимасена. Стрела с оперением цапли полетела по лучу брахмы прямо в сердце Карны, стоявшего на колеснице в ореоле золотистого сияния. Стегнул коней возничий, и стрела Бхимасены прошла мимо. Карна в ответ начал метать стрелы с такой быстротой, что почти догоняли они в полете друг друга. Его непрестанно сгибаемый лук был подобен колесу, а удары тетивы о защитный ремень звучали грозным барабанным боем.

Взбесившиеся кони влекли колесницу Бхимасены в сторону от ровного места. Повозка влетела в канаву и с грохотом опрокинулась. Дхарма кшатрия запрещала Карне продолжать бой с пешим противником, оставаясь в колеснице. Но он продолжал нагонять Бхимасену, заставляя свою повозку выписывать замысловатые круги среди обломков других колесниц и лошадиных трупов. Поблизости не было ни одной нашей колесницы, а пешие воины в страхе разбегались в разные стороны, стараясь не попасть под ливень стрел, извергаемых Карной.

И тут я снова увидел властелина Анги, пред которым раздвигалась стена копий с золотистыми наконечниками, подобно созревшим побегам риса. Он был так же тверд и ловок в движениях, как в тот день, когда принимал нас с Латой в своем дворце. Наверное, так же великолепно выглядел он в своих доспехах и в тот день, воспетый чаранами, когда на сваямваре прекрасная Кришна Драупади решала, кому отдать свое сердце. Впрочем, нет. Не было тогда вокруг бездонных глаз глубоких морщин — следов тигриной лапы времени.

Ни торжества, ни опьянения битвой не было в этом лице. Карна больше походил на земледельца, устало выполнявшего работу. Лишь на мгновение воплотился я в его мысли, движимый совсем неуместным здесь чувством сострадания…

Этот человек отрешился от богатств и славы. Его не слепили страсти и надежды. Если даже мы с Митрой не могли заставить себя ненавидеть Кауравов, то тем сложнее было великому дваждырожденному, прозревающему сердца друзей и врагов, сражаться с Пандавами. Он воплощался и раньше в мысли Юдхиштхиры и, конечно, не сомневался в искренности и чистоте помыслов своего врага. Как же трудно ему было стрелять в нашу сторону. И что-то еще… Какая-то недоступная моему восприятию мелодия звучала на самом дне его сердца, закованного в доспехи воли. Я почти не мог в это поверить, но любимый ученик Дроны, отдаваясь битве, все еще продолжал обдумывать какую-то стороннюю мысль. Зеркало его духа потеряло ясность, значит, щит брахмы не мог быть неуязвимым.

Карна вскинул голову и повел глазами по нашим рядам, изощренным чутьем ощутив прикосновение моей брахмы. Лук с неотразимыми стрелами застыл в руке. Медленно, словно во сне, двигалась его колесница. Без сил к сопротивлению смотрел я на мелькание спиц в золоченых колесах. Одинокая ледяная вершина вне людских страхов и надежд. Безжалостное солнце, творящее и сжигающее свои творения.

Карна опустил лук. Подобие холодной улыбки тронуло его тонкие губы — солнечный блик на леднике. И вот он уже отвернулся от нас и следил за Бхимасеной. Я перевел дух и поискал глазами Митру, желая удостовериться в том, что и мой друг прикоснулся к мыслям Карны. Но Митра, воспользовавшись передышкой, перестраивал ряды, погрузившись в майю собственных страстей, озвученных проклятиями. Впрочем, какое имело значение в безумии битвы случайное смешение мыслей, в прошлом служивших залогом нерасторжимости цепи братства? По неведомому замыслу богов вершилась эта битва. И не дано было нам, смертным, пытаться поколебать их невидимую волю.

По-счастью, Бхимасена добежал до убитого слона, чье огромное тело преградило, подобно утесу, дорогу колеснице. Видя, как вздыбились кони перед непреодолимой преградой, закричал сын суты:

— Отправляйся в лес, сын Кунти, ибо неискушен ты в битве. Ты уместен перед грудой пищи. Совершай покаяние в обители риши и не поднимай руки на кшатрия.

Закрывшись легким кожаным щитом и подняв меч, молча ждал Бхимасена последней атаки. Пешие воины прекратили сражение и просто смотрели. Лишь несколько шагов отделяли не знающего промаха Карну от ненавистного противника. Возница тронул поводья, и колесница медленно объехала тело слона. Весь мир Бхимасены сузился до размеров сияющего на солнце наконечника стрелы. Неподалеку яростно трубил в свою раковину Арджуна, спешащий на помощь брату, но успеть он уже не мог. Бхимасена больше не делал попыток бежать. Кшатрийская доблесть была в нем сильнее, чем страх за собственную жизнь. Он готовился принять смерть как подобает лицом к врагу.

Колесница приближалась. Карна опустил лук и, протянув руку, коснулся его концом щита Бхимасены. И засмеявшись, сказал герой в непробиваемом панцире брахмы:

— Ступай под защиту Арджуны. Я не хочу твоей смерти.

Кони унесли Карну подальше от приближающейся белоконной упряжки Арджуны. Еще не совсем осознав случившееся, мы радостно закричали и бросились навстречу врагам, чтобы закрыть стеной щитов нашего чудом спасшегося полководца.

К Бхимасене, слепо бредущему в сторону лагеря, подъехала колесница, и он взошел на нее, безучастный к вновь закипевшему сражению.

Вернулись в лагерь и мы, уступив место свежим акшаукини.

* * *

На вершине холма вновь собрались братья Пандавы, царь ядавов Кришна и дваждырожденные командиры отрядов, вышедших из битвы.

— Там творится невообразимое, — прокричал Накула, — люди умирают не только от стрел, но и от жажды. Одни мечутся взад и вперед, пытаясь найти глоток воды для раненых друзей, другие расстаются с жизнью в столпотворении у прудов. Раненые заползают на вязкий берег и тонут в тине, так и не успев напиться. Надо остановить битву.

— Мы отбросили Карну, но по-прежнему, как скала среди волн, возвышается среди наших врагов Дрона. — поддержал брата Сахадева. — Неотвратимы его стрелы, ведомые огненной волей. Они прожигают страшные бреши в сплоченных рядах наших кшатриев. Я видел патриарха! От нагнетания брахмы его фигура кажется сотканной из золотых, ослепляющих лучей. Теперь лишь наделенный истинной отвагой Сатьяки, да Дхриштадьюмна с луноподобным щитом решаются подводить свои колесницы вплотную к наставнику. Надо прекратить битву.

— Надо убить Дрону! — крикнул подъехавший на колеснице Дхриштадьюмна.

— Это невозможно — он наш Учитель! — воскликнул Арджуна.

Дрона! Высокая пальма, расколотая молнией. Глаза, подобные черным алмазам. Говорят, не из материнского лона вышел этот брахман на свет. Глиняный сосуд породил его. Боги дали ему власть над огненной силой брахмы. Лишь они в силах забрать свой дар, когда время настанет. Ведома ли эта грань Юдхиштхире?

— Бесполезно даже пытаться, пока он защищен своей брахмой, — спокойно добавил Накула.

Тогда Бхимасена, в котором пылали и жар битвы, и обида от только что перенесенного унижения, прорычал, подобно тигру:

— Мы знаем твою доблесть, Арджуна, и уважаем стремление Юдхиштхиры не преступать границ нравственного закона. Поистине, вы подобны океану, не выходящему из берегов. Вы ищете справедливости даже сейчас, когда там, на поле, Дрона убивает наших людей. Но, разве справедливо отправили нас в изгнание? Помогла нам добродетель, когда Шакуни плел сети майи в Высокой сабхе? Наша беда в том, что мы пытаемся оставаться и кшатриями, и брахманами одновременно. Дхарма брахмана предписывает жертвоприношение, обучение и раздачу даров. Разве Дрона сейчас занимается этим? Он прибег к силе брахмы, чтобы убивать.

— И я так скажу, — поддержал Бхимасену Дхриштадьюмна, — Дрона убил Вирату, Дхриштакету, убил моего отца. Оттесните братьев Кауравов от Дроны. Откройте мне путь. Я сам выполню свой долг.

— Патриарх неуязвим, пока его сердце полно ратного пыла, — тихо сказал Кришна, — надо порвать его связь с Высокими полями, разрушить его внутреннее равновесие.

— Нашей брахме не разбить панцирь его духа, — возразил Накула.

— Есть одна брешь в его доспехах, — заметил Кришна, — любовь к сыну Ашваттхаману. Пусть кто-нибудь объявит Дроне, что его сын убит. В этом многоголосии мыслей и кипении страстей никто не в силах различить даже стук собственного сердца. Дрона не сможет достичь Ашваттхамана своим лучом и поверит нам.

— Нет, — быстро сказал Арджуна. Юдхиштхира нахмурился и быстро отвел глаза.