Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

Бхуришравас медленно опустился на колени, поднял левой рукой отрубленную кисть и бросил ее под колеса колесницы Арджуны. Медленно сын Сомадатты начал разбрасывать по земле стрелы, оставшиеся в колчане. Рядом с перевернутой колесницей и поверженным в прах знаменем, несшим изображение жертвенного алтаря, кшатрий готовил себе достойное смертное ложе. Согласно давней традиции «прая» воин может расстаться с жизнью, отвратившись от битвы и как бы воплощаясь в отшельника, придающегося йоге. Многие кшатрии верили, что для проигравших это единственный путь, сохраняющий дхарму и позволяющий достичь небес. Бхуришравас, будучи одним из нашего братства, должен был понимать, что это не так. Тогда почему он не молил о пощаде и не пытался спастись? Устремив свои мысли к Высоким полям и застыв в медитации, он не видел, как Кришна развернул колесницу Арджуны навстречу новым отрядам врагов.

Тут пришел в себя Сатьяки, чей разум был все еще затуманен ожиданием близкой смерти. Слыша лязг оружия вокруг себя, видя топчущиеся в пыли ноги, он поднял меч и снес голову ненавистного врага, не осознавая, что поединок уже закончен. И свои, и чужие кшатрии, видевшие это, не смогли сдержать горестного крика, ибо нет более позорного поступка, чем убить того, кто уходит из жизни по обету прая. Качаясь как пьяный, Сатьяки смотрел то на голову Бхуришраваса, то на ложе из стрел, постепенно осознавая содеянное. Слезы сожаления прочертили серые борозды по грязным щекам. Он мог бы стать легкой добычей врагов, если бы я с несколькими воинами не прикрыл его щитами, из последних сил отбивая атаку кшатриев Бхуришраваса, жаждущих праведной мести. В пылу битвы понятия дхармы начинали казаться все более бессмысленными, и надо было просто спасать друзей и собственную жизнь.

На беду поблизости оказался и сам Сомадатта — великий брахман, запоздало ринувшийся на помощь сыну. Бахлики на конях и колесницах обрушились на нас с яростью ракшасов. Нас чуть было не смяли. Я приказал трубить призыв о помощи. Мои кшатрии рубились с обреченностью отчаяния, понимая, что в этом случае пленных не будет. Кровь, пролитая с той и другой стороны, прорвала плотину законов, казавшуюся незыблемой в залах Высокой сабхи.

В ответ на призывный клич наших раковин вернулась сияющая колесница Арджуны, а следом за ним искусный возничий Дарука пригнал новую колесницу для Сатьяки. И вовремя! Сметая и своих, и чужих, к нему рвалась боевая повозка Сомадатты. Могучий старец был одет в сияющие доспехи и держал разукрашенный золотом лук. Пылающими от ненависти глазами смотрел он на убийцу своего сына и кричал:

— Как же ты, дваждырожденный, предался дхарме разбойника!? Как смог ты нанести удар совершающему обет прая? Лишь двоих ядавов уважал я до сегодняшнего дня — Прадьюмну и тебя…

— По воле кармы не удалось твоему сыну отомстить мне за твои унижения, — бесстрастно ответил Сатьяки, — а убит он был давно, в тот момент, когда бросил ты сам в душу сына семена ненависти к нашему племени.

И вновь ударили тетивы луков о кожаные браслеты, и понеслись по небу оперенные стрелы, словно вереницы гусей, скорбно перекликаясь с душами тех, кого звал в царство Ямы их страшный полет. Несколько позже я увидел, как, погоняя коней, искусный возничий Дарука мчал торжествующего Сатьяки Ююдхану в новую битву. Вернулась ли в лагерь колесница Сомадатты, я не знал.

Солнце миновало зенит и двигалось на запад. Арджуна сплачивал нас для последней атаки. Из рядов, застывших напротив, навстречу выехал сам Дрона.

— Куда ты направляешься, о Пандава? Не правда ли, что, не победив своего врага в сражении, кшатрий не вернется с поля?

Горько смеясь, ответил ему Арджуна:

— Ты мой наставник, а не враг. Сокровенные сказания гласят, что ученик подобен сыну. Нет во всем мире такого человека, который смог бы победить тебя в бою. Лучше пожелай мне благополучия, о патриарх! По твоей милости я хочу проникнуть в ваш строй и убить царя Синдху.

— Не победив сначала меня, невозможно будет тебе встретиться с Джаядратхой, — спокойно ответил Дрона.

Может быть, мне только показалось, но в его голосе звучала гордость за Арджуну.

Тут Кришна ударил коней хлыстом, и, уклонившись от Дроны, белоконная упряжь ринулась вглубь войска Кауравов. На Дрону обрушились панчалийские конники. Критаварман и правитель Камбоджей Судакшин выехали навстречу Арджуне. Пешие воины не спешили втягиваться в битву, предоставив великим царям самим испытывать зрелость плодов кармы. Воздух наполнился гудением. Панчалийцы пытались ливнем стрел погасить яростное пламя брахмы, окутавшее Дрону. Патриарх был неуязвим, но он не мог преследовать Арджуну. Драгоценной диадемой, серьгами, браслетами и узорным панцирем украсил себя перед боем царевич Камбоджей храбрый Судакшин. Метнул он в Арджуну великолепный дротик, просиявший на солнце, как луч пламени. Затем прозвенела тетива Гандивы. Схватился царевич рукою за грудь в том месте, где из панциря торчало белое оперение стрелы. Кони еще несли колесницу, а сам Судакшин уже рухнул, подобно древесному стволу, на взбитую землю. Критаварман, видя это, развернул колесницу на панчалийцев, окруживших Дрону. Вступив с ними в единоборство, он открыл путь патриарху и заодно избежал верной смерти от руки Носящего диадему.

Поднятая пыль скрыла от нас великих ратхинов и вновь заставила вернуться к тяжелому ратному труду. Вечерело. Раковина Девадатта неистовствовала где-то глубоко в тылу наших врагов, заставляя гадать о кровавом пути Арджуны. Мы уже почти не видели лица тех, с кем еще продолжали обмениваться ударами. И вдруг новым торжественным звуком возопили раковины Арджуны и Кришны. Громкий крик «Царь убит!» взлетел на крыльях их победной мелодии, ширясь, подобно кругам по воде, охватывая все стороны света.

Попятились наши враги. Опустили свое оружие и мы, не в силах испытывать ни радость, ни облегчение. С грохотом пронеслась мимо нас стая колесниц. Над передней, как знамя без древка, сиял кровавый отблеск заката. Арджуна возвращался из боя.

Нам еще предстояло, упав на теплую землю вокруг лагерных костров, услышать рассказы о том, как ворвался он в самый центр войска Дроны, сопровождаемый Сатьяки и самыми отчаянными ратхинами ядавов. Ююдхана вступил в поединок с Дурьодханой, Бхимасена опрокинул колесницу Дроны. Отбросив Ашваттхамана, Карну и Шалью, Арджуна достиг колесницы Джаядратхи. Первым рухнуло в пыль нарядное знамя с серебряным вепрем, следом покатилась голова, которую оно осеняло. Последний луч солнца кровавым ручьем излился на поле, доказывая верность Арджуны принятому обету.

Курукшетра. Битва ракшасов

Непроглядный мрак душной тропической ночи. Сон, глубокий, как смерть, как небытие. Он помогает забыть о потере друга. Куца перенеслась теперь сияющая сущность Кумара? Он жил ярко и бесстрашно, питая зерно своего духа познанием и жертвой. Он много успел понять и многое претворить в своем сердце, служа людям, как божеству. Значит; надлежало мне петь и смеяться, глядя, как погребальный костер окутывает тело моего друга черным пламенем дыма. Сейчас пред ним открылись врага Высоких полей, и колесо кармы своим новым поворотом забросит зерно духа в новую плодородную почву В каких временах мы снова встретимся с тобой, Кумар?

* * *

Пробуждение по внезапному ужасу было близко к первому мгновению рождения. Тело, сотрясаемое дрожью, не находило опоры в разуме. Кони чувств неслись бешеным галопом. Первый крик входящего в жизнь так похож на вопли теряющих ее.

Если в этот момент был кто-то, готовый только слушать, а не метаться, потеряв голову от страха и отчаяния, то он бы сошел с ума от мутной, все повергающей волны грохота, лязга, барабанного боя, воплей ярости, победы и гнева, что накатилась на наш лагерь из взвихренного, разорванного мрака.

Жуткий первобытный ужас всколыхнулся в недрах моего сознания, заполнил земное пространство, сковал ледяным холодом руки и ноги, подавил волю. Я не соображал, что происходит, не видел своих воинов, не понимал, откуда накатывается смерть. И тут голос Крипы произнес в моем мозгу:

«В минуту страха мужи, одаренные силой видения, ищут связи с Единым. Пока горит во тьме искра сознания, ты найдешь опору в этой мантре:

Кто достиг потока вселенского закона? Крепкий на месте крепкого камня, чей поток входит в живое? Кто, струясь вперед, распространяет свет? Тысячеглазый — одари силой видения! Великий силой духа еще нарастил свою мощь, заполнил земное пространство. Вдавил огонь в небеса…»

И ужас отступил. Невидимый луч силы пробился сквозь муть отчаяния, даря ясность мысли и силы противостоять. Сердце перестало биться, как бешеный барабан Индры, унялась дрожь в руках и ногах. Тогда я понял, что еще жив, и это само по себе — чудо. Вокруг меня шла ночная битва. Кто-то пытался подбросить в затухающие костры хворост, чтобы разглядеть врага, кто-то бежал во тьму, чтобы спасти жизнь, иные метались в поисках доспехов и оружия, оглушенные воплями и стенаниями тех, кому оружие уже не понадобится.