Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

И Павел рассказал своим слушателям, как в одиночной камере в подвале на Лубянке основал единственный в мире, уникальный и неповторимый тараканий цирк!.. Их было пятеро во главе с Людовиком. К сожалению, различать, кто среди его артистов женского пола, а кто мужского, Павел так и не научился, поэтому все они получили у него мужские имена: Чарли, Карл, Фемистоклюс и Ванечка. Чарли очень забавно бегал, Карл был невероятно строг во всех своих проявлениях, Фемистклюс необыкновенно артистичен, а последний, Ванечка, во-первых, был самым маленьким, а во-вторых, обладал явными комическими способностями. Он всё делал невпопад, частенько мешал своим старшим товарищам, но в результате получалось забавно, и его «номера» придавали представлению жизненность и милую непосредственность. Великолепная пятёрка выбегала на стол, ходила цепочкой по кругу в одну сторону и по команде – в другую, собиралась в кучку вокруг Людовика, опять же по команде разбегалась в разные стороны, и наконец!.. Это была вершина дрессуры Павла! – играла в «пятнашки». Как они понимали, кто «водила», так и останется тайной, но недаром же тараканы считаются древнейшими насекомыми на планете и насчитывают в своей родословной миллионы лет!..

Поводом к созданию тараканьего цирка послужил сущий пустяк. После очередной уборки в камере на полу осталась выпавшая из веника веточка, от нечего делать Павел поднял её и стал щекотать усы Людовика, и тот в ответ вдруг стал слушаться: шёл туда, куда его подгоняли. Так у Павла появился первый цирковой реквизит, и обыкновенная веточка стала палкой наподобие той, что всегда держит в руках дрессировщик хищников. Тигров или львов.

– Я с наслаждением занимался своим цирком и уже начал задумываться над тем, как и, главное, из чего, соорудить арену для моих артистов… Как вдруг пришла беда!.. – на глаза его навернулись слёзы.

– Какая?.. – с дрожью в голосе спросила Капитолина.

– Поморили моих товарищей… Дустом или иной какой гадостью, но вся труппа моя погибла!.. Последним скончался Ванечка… Он по обыкновению выбежал на стол, но, видимо, успел уже наглотаться отравы… Не сумел пробежать и трёх шагов, упал на спину и очень смешно задрыгал своими ослабевшими ножками… Последний комический трюк его оказался трагическим финальным аккордом… Красивая смерть настоящего артиста!..

Капа, не стыдясь своих слёз, горько заплакала:

– Но ведь это же… Безчеловечно!..

– Да, – согласился Павел Петрович. – Я был в отчаянье и решил: теперь-то точно – конец!.. Меня и так мало что связывало с жизнью, а тут лишили последнего. Но случилось чудо: у меня в камере перегорела лампочка!.. Погас свет… Только, пожалуйста, не смейтесь!.. Я сидел на полу и наслаждался этим нечаянным счастьем – темнотой, а это случалось в моей тюремной жизни так редко!.. Вдруг щеки моей нежно коснулось слабое дуновение ветерка, и я услышал… Честное слово услышал!., запах цветов на лугу и скошенной травы… Поднял голову и ахнул от изумления и восторга!.. Надо мной раскинулось бездонное голубое небо… и ватные белые облака бежали одно за другим… и журчал студёный ручей… И шелестела, шепталась о чём-то трава… а на лепестках полевых цветов звенели капли хрустальной росы… И кто-то склонился надо мной, и я ощутил тихую ласку, которая коснулась моей души. И радость, необыкновенная радость переполнила моё существо. Всё во мне ликовало и пело!.. Я узнал Её!.. Да, это была Она!.. Она – матерь всех скорбящих, отчаявшихся… Такой неземной любви я ещё никогда не испытывал!.. Я не знал, что можно так безконечно любить!..

Павел замолчал. Он опять перенёсся туда, в подвал на Лубянке, где испытал ни с чем не сравнимое счастье. Потом низко опустил голову.

– Ну, а потом… я очнулся. Кислый запах гнилых зубов и дрянного табака ударил мне в нос… Тяжёлая надзирательская лапа молотила меня по лицу… Кровь стекала по подбородку и капала на войлочный пол… Новая лампочка невыносимо резала глаза… надзиратель хрипло выплёвывал из себя слова: "Стоять сволочь!.. Стоять гадина!.." И другие – позабористей и похлеще!.. Как он меня ненавидел!.. А мне хотелось обнять его и расцеловать: так я его любил!.. Потому что знал – я теперь не один!..

– Счастливый вы!.. – вытирая бегущие по щекам непослушные слёзы, тихо проговорила Капа. – К вам Богородица приходила!.. Какое же это счастье!.. А ко мне никто не приходит. Ну, то есть совсем никто… Даже во сне… Я ведь тут тоже, как в тюрьме… Только не в такой страшной, как у вас, но… Всё одно: в тёплой, уютной, сытой, но в тюрьме… Друзей у меня: Матюша да Тамарка из молочного… Да и ту я вижу через день и всего по десять минут. Разве это жизнь? – и она пригорюнилась на своей табуретке.

Павел Петрович посмотрел на брата и, словно очнувшись, сказал:

– Кстати, Пётр, а я ведь тебе свой подарок так и не вручил!.. Капитолина, вы не помните, куда я свой портфель засунул?..

Капа тут же вскочила с табуретки.

– Как не помнить?!.. Принесу сейчас, – и быстро вышла из кухни.

– Как мать? – спросил Павел.

– Не спит, – коротко ответил Пётр и осторожно попросил: – Ты бы с ней поласковее.

– И рад бы, да она, по-моему, на это не очень охотно идёт.

Вернулась Капитолина с портфелем Павла в руках.

– Вот он… Тут ваш подарок.

Недаром Павел так надолго задержался у Верещагина-Суздальского: талантливый человек во всём талантлив и, уж коли вызвался помочь, сделает это наилучшим образом. Бездомные шахматные фигурки Вениамина Генкина обрели, наконец, своё законное жильё: две картонные коробочки из-под гуаши Иннокентий Олегович превратил в два лагерных барака с дверью и маленькими оконцами, забранными самой натуральной решёткой. Одним словом, художник постарался на совесть.

– Вот… – Павел аккуратно расставил фигурки. – Извини, шахматной доски не хватает, но это дело наживное. К тому же один из авторов композиции обещал мне подарок доделать, если, конечно, у него со здоровьем всё будет в порядке…

– Какая прелесть! – невольно вырвалось у Петра. – Это ты сам сделал?!..

– Что ты?!.. Что ты?! – Павел замахал руками, – Я такими талантами не обладаю.

– А кто же?..

– Один наш общий знакомый… Правда сейчас он висит в своём дворе на груше.

– Что?!.. Венька Генкин?!.. – казалось, имя это, произнесённое вслух, разнесёт всё вокруг вдребезги, наподобие бомбы. – Этот убийца?!.. – Пётр даже задохнулся от негодования.

– Да, Петя, убийца нашего батюшки.

– И ты принял от него этот подарок?!..

– Принял… Как видишь…

– Как ты мог?!.. Ведь он убил нашего отца!.. Ты, конечно, извини меня, Павел, но с твоей стороны это как бы… предательство. Да, именно так. Ты предал память нашего отца. Нет, это невозможно понять!..

И Алексей Иванович, и Капитолина замерли в испуге: уж очень суровым было это обвинение в адрес Павла. А тот только усмехнулся слегка и ответил брату спокойно, даже чуть иронично.

– Петя, давай мы с тобой уговоримся: не будем бросаться громкими словами. Особенно такими, как "измена", "предательство". Ни к чему хорошему это нас с тобой не приведёт. Тем более, что дарителя уже нет на этом свете.

– Я просто называю вещи своими именами! – в запальчивости выкрикнул Пётр.

– Может быть, и так, но всё-таки… удержись от таких безапелляционных обвинений. А вдруг они окажутся несправедливыми.

– Ну, знаешь ли!.. – младший брат кипел от возмущения и, похоже, успокаиваться не собирался.

– Что ж… Попробую объяснить тебе, почему я так поступил, – Павел чуть помедлил и заговорил с Петром мирно, даже ласково. – Ты говоришь: "Предал!"?.. Верно, Пётр, я, и в самом деле, отца своего предал, но не теперь, когда эти безвредные фигурки в подарок от Вениамина Генкина принял. Много раньше, когда по наущению того же Веньки из дому сбежал и с теми, кто потом его мученической смерти предал, дружбу водить начал. Каюсь. Великий грех на мне. И я за это своё предательство с лихвой получил. Только пойми меня правильно: я не хвастаюсь и не кичусь своими страданиями, а говорю, как оно есть: получил то, что должен был получить. А ты сам?.. Тоже ведь не с монахами из Давидовой пустыни все эти годы дружбу водил, а с теми, кто в той же партии, что и убийца нашего отца состоял. Так что не торопись меня к позорному столбу пригвождать. Мы с тобой по одной дорожке шагаем, и нам с тобой обоим за каждый наш проступок перед Богом отвечать придётся. Вот отчего тревожусь за нас всех и, прежде всего, за тебя. Но об этом мы с тобой после поговорим, не при всех. Это, что касается моего "предательства". Теперь далее. Если бы ты видел самого злодея Генкина!.. От человека одни руины остались. Он всего на год меня старше, а выглядел глубоким стариком. К тому же инвалид: без палки шага сделать не может. И наказание, которое он получил, пострашнее моего будет. Свои – своего!.. Понимаешь?.. Служить не за страх, за совесть, а в ответ получить десять лет лагерей и перебитый позвоночник. Вот почему и нарядил он всех своих прежних кумиров в арестантские робы и поместил их на зону. А закончил свою безславную жизнь вообще на грушевом суку. Я на пересылке своего первого следователя встретил. Помните, я рассказывал?.. "Перепуганного"?.. Он, как увидал меня, бросился ко мне, как к родному: "Вы живы?!.. Слава Богу!.. А то я боялся, что не смогу у вас прощения попросить!.." И повалился мне в ноги: "Простите!.. Не держите зла!.. Это не я – меня заставили!.." Видно было, повредился в уме человек…