Посмертные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Сэмми, — сказал мистер Уэллер, — надень на меня шляпу. Живей!

И лишь только Самуэль нахлобучил своего родителя, старый джентльмен вытащил Стиджинса из дверей в коридор, из коридора на крыльцо, с крыльца на двор, со двора на улицу, продолжая все это время давать ему пинки, один другого сильнее и беспощадней.

Уморительно и вместе с тем отрадно было видеть, как красноносый джентльмен кувыркался, метался, барахтался и хрипел в могучих объятиях раздраженного старца, который, наконец, в довершение потехи, погрузил его голову в корыто, наполненное водой для утоления жажды лошадей.

— Вот тебе, пастырь, вот тебе! — сказал мистер Уэллер, поддавая окончательного туза в спину мистера Стиджинса. — Скажи всем этим своим негодным товарищам, лицемерам, тунеядцам и ханжам, что я боюсь, при случае, перетопить всех до одного, если не в корыте, так в помойной яме.

— Пойдем домой, Сэмми. Налей мне стаканчик бренди. Совсем измучился с этим негодяем.

Глава LII. Деловое утро адвоката на Грэйском сквере и окончательное выступление на сцену господ Джингля и Иова Троттера

Когда, после приличных приготовлений, мистер Пикквик известил Арабеллу о неудовлетворительных последствиях своей поездки в Бирмингем и начал уверять ее, что нет покамест ни малейшего повода к огорчению или печали, молодая леди залилась горькими слезами и выразила в трогательных терминах свою жалобу, что она, по непростительной ветрености, сделалась несчастной причиной охлаждения и, быть может, вечного разрыва между сыном и отцом.

— Вы совсем не виноваты, дитя мое, — сказал мистер Пикквик трогательно, с нежностью. — Заранее никак нельзя было предвидеть, что старый джентльмен будет питать такое неожиданное предубеждение против женитьбы своего сына. Я уверен, — прибавил мистер Пикквик, взглянув на ее хорошенькое личико, — он и понятия не имеет об удовольствии, от которого отказывается теперь с таким безрассудством.

— Ах, добрый мистер Пикквик! — сказала Арабелла. — Что нам делать, если он не перестанет сердиться на нас?

— Авось все это перемелется, мой друг, и выйдет мука, — сказал мистер Пикквик добродушным тоном; — посидим покамест у моря и подождем погоды.

— Но ведь вы рассудите сами, мистер Пикквик: что будет с Натаниэлем, если отец откажется помогать ему?

— В таком случае, мой ангел, я могу предсказать, что, вероятно, найдется у него какой-нибудь друг, который готов будет оказать ему всякое содействие и помощь.

Арабелла быстро поняла и сообразила настоящий смысл и значение его ответа. Поэтому она бросилась в объятия мистера Пикквика, поцеловала его очень нежно и зарыдала очень громко.

— Ну, полно, полно! — сказал мистер Пикквик, пожимая ее маленькую ручку. — Мы вот подождем здесь несколько дней и посмотрим, что вздумает он написать вашему мужу. Если вдруг он не переменит своих мыслей, в голове у меня вертится по крайней мере полдюжины планов, из которых тот или другой составит ваше счастье, — успокойтесь, мой ангел.

Затем мистер Пикквик порекомендовал ей осушить свои глазки и не огорчать прежде времени своего супруга. Прелестная Арабелла, кроткая и послушная, как благовоспитанное дитя, уложила свой платочек в ридикюль и, к возвращению мужа, вызвала на свое личико целый ряд лучезарных улыбок, которые оказывали столь могущественное влияние на его чувствительное сердце.

— Признаться, я не вижу впереди никакого добра для этих молодых людей, — сказал мистер Пикквик, одеваясь поутру на другой день. — Пойду к Перкеру и посоветуюсь с ним.

План идти к Перкеру и посоветоваться с ним насчет финансовых обстоятельств возник в голове мистера Пикквика еще прежде. Теперь он позавтракал на скорую руку и отправился на Грэйский сквер с великой поспешностью.

Еще не было десяти часов, когда он взошел на лестницу по направлению к апартаментам, занимаемым канцелярией адвоката. Писари еще не явились. Мистер Пикквик, для препровождения времени, принялся смотреть из окна галереи.

Живительный свет прекрасного октябрьского утра весело отражался даже на грязных домах этого околодка. Конторщики и писари длинной вереницей выступали по скверу, ускоряя или замедляя свои шаги при взгляде на башенные часы. И лишь только пробило десять, каждый из них, с необыкновенной торопливостью, поспешил к месту своей ежедневной службы. Разнообразные голоса раздались со всех сторон, замки защелкали, двери застучали, головы повыставились из каждого окна, привратники один за другим стали на своих постах, почтальон суетливо начал перебегать из дома в дом, и деятельность закипела своим обычным чередом во всех этих юридических палатах.

— Раненько пожаловали вы, мистер Пикквик, — сказал чей-то голос позади этого джентльмена.

— А! Мистер Лоутон, — сказал мистер Пикквик, оглядываясь назад. — Как ваше здоровье, сэр?

— Так себе, покорно вас благодарю, — отвечал Лоутон, вытирая пот со своего лица. — Бежал чуть не со всех ног. Думал, что опоздаю. Устал как собака. Хорошо, по крайней мере, что пришел раньше него.

Утешив себя этим размышлением, мистер Лоутон вынул из кармана ключ, отпер дверь, взял письма, опущенные почтальоном в ящик, и ввел мистера Пикквика в контору. Здесь в одно мгновение ока он скинул свой фрак, надел поношенный сюртук, повесил шляпу, взял пачку бумаг, воткнул перо за ухо и потер руки с величайшим наслаждением.

— Вот я готов, как видите, — сказал мистер Лоутон. — Канцелярское платье у меня всегда тут остается, в конторе. Нет ли у вас табачку, мистер Пикквик?

— Нет, я не нюхаю табаку.

— Жаль, очень жаль. Ну, да так и быть, я пошлю за бутылкой содовой воды, будет все равно. Как вы думаете, в глазах моих нет ничего странного, мистер Пикквик?

Мистер Пикквик отступил на несколько шагов, обозрел внимательно все черты вопрошающего джентльмена и объявил утвердительно, что никакой особенности он не замечает в его глазах.

— Рад слышать это, — сказал Лоутон. — А мы, знаете, вчера вечером немножко покутили в заведении «Сороки», и голова у меня покамест все еще не на месте. Авось пройдет. — А, кстати, Перкер уж начал заниматься вашим делом.

— Каким? Издержками вдовы Бардль?

— Нет, покамест еще не этим. Я разумею вот этого голубчика, за которого мы, по вашему желанию, заплатили десять шиллингов на фунт, чтобы выручить его из тюрьмы. Теперь ведь, знаете, идет речь об отправлении его в Демерару.

— Ах, да, вы говорите о мистере Джингле, — воскликнул мистер Пикквик. — Ну, так что же?

— Ничего, все идет как следует, — сказал Лоутон, починяя перо. — Мы уж обделали эту статью. Ливерпульский агент сказал, что из благодарности к вам он очень рад посадить его на свой корабль по вашей рекомендации. Ведь вы ему, говорит он, оказали какие-то благодеяния, когда сами состояли на действительной службе?

— Безделица, любезнейший, безделица. Так он согласен взять Джингля?

— Согласен.

— Это очень хорошо, — сказал мистер Пикквик. — Мне приятно это слышать.

— A этот другой парень, должно быть, удивительный прощелыга! — заметил Лоутон, продолжая чинить перо.

— Какой парень?

— Ну, да, как его, слуга, что ли, друг, однокашник или собутыльник этого Джингля?

— Вы говорите о Троттере?

— Да. Вообразите, мистер Пикквик, ведь и он тоже просится в Демерару!

— Неужели!

— Именно так. Он отказался наотрез от выгодных предложений, которые Перкер сделал ему от вашего имени.

— Как? Отказался от восемнадцати шиллингов в неделю?

— В том-то вот и штука. Не нужно, говорит, мне никакого места, если разлучат меня с моим другом. Нечего было делать: мы принуждены были вести, по его милости, новую переписку, и он согласен ехать на правах конвикта в Новый Южный Уэльс.

— Глупый парень! — сказал мистер Пикквик с радостной улыбкой. — Глупый парень!

— A подите вот толкуйте с ним! — заметил Лоутон, обрезывая кончик пера с презрительной миной. — Заладил одно и то же. Один, дескать, друг и есть у него в этом мире, и уж он не расстанется с ним до гробовой доски. Дружба хорошая вещь, нечего сказать, да только благоразумный человек должен во всем соблюдать меру. Вот, например, мы все друзья и приятели за общим столом «Сороки», где каждый платит из собственного кармана за свой пунш; но осудить себя на добровольную ссылку с кем-нибудь из этих приятелей — нет, наше почтение, черт бы их побрал! У всякого человека, сэр, только две искренние привязанности: первая — к самому себе, вторая — к хорошеньким леди. Это уж по нашей части. Ха, ха!

В эту минуту послышались на лестнице шаги мистера Перкера. Лоутон замолчал, схватил бумагу и принялся писать с замечательной скоростью.

Приветствие между мистером Пикквиком и его адвокатом имело самый искренний и дружелюбный характер. Но лишь только Перкер усадил своего клиента, в дверях послышался стук, и чей-то голос спрашивал: здесь ли господин адвокат?