Живописец смерти (СИ) - Лукарелли Карло

— Боже, мы снова начинаем все сначала! Никто, черт его дери, не хочет ответить прямо ни на один мой вопрос. Как вы считаете, что я собираюсь делать? Я сказала вам, почему хотела узнать, что случилось. Моей дочери было четыре года, когда убили ее отца. Все, что нам сказали, — это то, что его застрелили. Меня даже не пригласили на опознание тела. Вместо меня поехала его мать. И увидела сына, лежащего на земле с дырой от пули в груди. Единственного сына. Она потеряла мужа много лет назад. А потом увидела, что ее сына застрелили, как наркомана. Знаете, что с ней стало? Я расскажу вам. Она умерла от горя, вот так. Она просто не хотела больше жить. Умерла через полгода. Теперь осталась только я. Я и дочь Дэррила. И мы хотим знать, что случилось! И когда я задаю вам простой вопрос…

— Довольно, — перебила Франсес Грей. Ее холодный тон заставил Наташу замолчать. — По всей видимости, вы не понимаете, в каком положении мы находимся…

— В каком положении? Не надо мне этого бреда, мисс Грей! Боже, вы в каком-то положении! А как вы считаете, в каком долбаном положении была мать Дэррила Кинга? Я сейчас вам расскажу. Подумайте, что чувствовала бы его мать, если бы ей сказали, что ее сын помогал полицейским зачищать наркопритоны в Вашингтоне! Вы представляете, что бы она почувствовала, если бы ей рассказали, что он из-за этого погиб?

— Мисс Джойс, пожалуйста. Я пытаюсь войти в ваше положение. Я пытаюсь помочь как могу. Но ваше поведение и отношение никак не способствуют решению проблемы.

— Боже, да вы только послушайте себя! Я пришла сюда, потому что вы мне не перезвонили. Вы забрали меня от администратора. Вы хотели поговорить со мной, хотели помочь мне понять, что произошло, и я прошу лишь одного…

— Сообщать это я не имею права, — сухо заявила Франсес Грей.

— Тогда какого черта мы здесь делаем? Мы ждем, пока придет тот, кто имеет право? Так?

Франсес Грей улыбнулась, но улыбка вышла слегка натянутая.

— Мы закончим нашу беседу, мисс Джойс, и я наведу справки, можно ли предоставить вам эту информацию. Вот чем я займусь.

— И вы мне не позвоните, верно? Так оно и будет. Скажите же, что я ошибаюсь!

Франсес Грей покачала головой. Она собрала бумаги, спрятала ручку, встала из-за стола и направилась к двери. Выйдя в коридор, она терпеливо подождала, пока Наташа последует за ней, и холодно сказала:

— Я провожу вас до вестибюля.

Покорно идя за ней к выходу, Наташа корила себя за горячность, нетерпеливость и вспыльчивый характер.

Отношение к делу… Так и Дэррил говорил: «Отношение, детка. Отношение в любой ситуации. Иногда оно может помочь, а иногда наоборот».

Франсес Грей повторила, что свяжется с ней, как только сможет. Она пожелала Наташе удачного дня, развернулась и ушла, постукивая каблуками по мраморному полу. Наступила тишина.

Администратор улыбнулся ей.

— Надеюсь, что мы вам помогли, — сказал он приятным голосом.

Наташа смущенно улыбнулась.

— Очень, — сказала она смиренно.

И поспешила на улицу, где, пока она разговаривала с Франсес Грей, начался дождь.

* * *

Ричард Хелмс, действующий директор Центрального разведывательного управления, однажды в обращении к Национальному пресс-клубу заявил:

— Вы просто обязаны нам доверять. Вы достойные люди.

Капитан Джордж Хантер Уайт, вспоминая о службе в ЦРУ, сказал:

— Я самозабвенно трудился в виноградниках, потому что это было весело. Где еще мог настоящий американец лгать, убивать, изменять, красть, насиловать и разрушать с одобрения и согласия начальства?

Это было из После…

Это было после истории с матерью и того, что с моей помощью сделал отец.

До того:

Воплощенное терпение. Я стоял возле верстака. Справа от меня располагалась емкость с воском, а слева — ряд полос из шпона. Одна за раз. Гладкая, словно стекло.

— Они тонкие, — сказал отец. — Согни их, и они сломаются, как сухое печенье. Потрудись отполировать их так, чтобы увидеть свое отражение.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Для чего они нужны? — спросил я.

Отец улыбнулся и покачал головой.

— Видишь вон ту доску? — Он ткнул в сторону испачканным в краску пальцем. — Эту доску нужно обрезать и придать ей форму. Когда она будет отполирована до блеска, я нарисую на ней орнамент, потом вырежу в нем углубления, а части шпона, которые ты полируешь, вместе создадут композицию.

— Инкрустация, — сказал я.

Он кивнул.

— Да, инкрустация.

— А доска зачем?

— Зачем? — отозвался он словно эхо. — А зачем что-то? Она нужна для определенной цели. У всего есть цель, и когда ты поймешь эту цель…

— Серьезно, зачем это? — снова спросил я.

Он протянул руку и сжал мое плечо.

— Я расскажу тебе, когда мы закончим.

Я наблюдал за его работой. Он не проронил ни слова.

Позже, вспоминая это, я думал о Кэтрин.

Даже не говоря ни слова, она могла сказать намного больше, чем кто-то, кого я знал.

И снова из После:

Мы поняли, что Рейган мудак.

Главный исполнительный директор федерального правительства, административный председатель исполнительного ведомства, главнокомандующий вооруженными силами. Предполагалось, что он ни перед кем не несет ответственности.

Три ветви правительства Соединенных Штатов — законодательная, исполнительная и судебная. Забудьте о законодательной — там одни адвокаты и бумагомаратели, бюрократы, безликие пешки. Судебная власть включает Верховный суд, который является высшей инстанцией в судебной системе США, занимается «интерпретацией конституции», что бы эта дрянь ни означала, но даже в этом случае мы говорим о председателе и восьми членах суда. И кем же они назначаются? Верно, друзья, лично всемогущим мудаком.

Итак, мы подходим к исполнительной власти. Дружище, это зверь со множеством имен и лиц. Штат, Казначейство, Оборона, Федеральное бюро расследований, Министерство внутренних дел, Белый дом, Совет национальной безопасности…

Этот список можно продолжать очень долго.

И Центральное разведывательное управление, которое само по себе является настоящим оксюмороном, — мы видим этих ребят на самой вершине исполнительной власти. Кто они? Давайте будем честными друг с другом. Они — это секретные и разведывательные операции, тайные казни и убийства, ликвидации, государственные перевороты и путчи и уничтожение чего угодно, что в какой угодно мере противится «великому американскому способу жизни», декларированному президентом Соединенных Штатов. Личная, черт ее дери, армия. Псы войны.

Некоторые сотрудники в ЦРУ были неплохими людьми.

Но недолго.

Это обман. Не может существовать порочная и своекорыстная организация, в которой люди работают из лучших побуждений. Люди оказываются в ЦРУ, и они либо следуют программе, либо понимают суть программы и убираются оттуда как можно быстрее. А иногда, как мы знаем, их убирают силой.

И появляются люди вроде меня.

Я начал еще тогда, после истории с моими родителями. Тогда, когда был молод и понятия не имел, чем буду заниматься в жизни.

Они что-то увидели, эти пастыри. Так они себя называли. Они ходят и вербуют новичков для обработки, тренировок и всего прочего, через что проходят новобранцы. В конце концов отбирают всего несколько человек. Пастыри отбирают.

Значит, они увидели что-то во мне. Одиночка. Неудачник. Человек, который не подходил обществу. Они были хороши. Да, они были хороши. Коварные, умные, хитрые. Поработали со мной. Выяснили, к чему я стремлюсь, что считаю хорошим, что плохим. Узнали мои интересы. Они стали частью университетского городка. Они были там всегда. Лоуренс Мэттьюз. Профессор философии в университете штата Виргиния в городе Ричмонд. Я учился там уже почти год. К тому времени мои родители были два месяца как мертвы. Я поменял профильный предмет. Был скандал. Лоуренс Мэттьюз был терпеливым, понятливым, хорошим человеком. Он понял, что инженерное дело было выбором моего отца, что математика и физика и все такое прочее не для меня. Английский язык и философия — вот куда мне была дорога, и после смерти отца я туда и отправился.