Зеркала и лица: Солнечный Зайчик (СИ) - Екатерина Оленева

– Ты действительно думаешь, что меня может это расстроить – отсутствие возможности стать чудачкой и уродкой?

Туни, Туни…

С тобой ли мы делили все – от шоколадки до мечты? Ты отдавала Лили свою порцию сладостей, защищала от бродячих собак, мальчишек и ночных кошмаров. Ты была первой, кто учил Лили читать и рисовать. Ты делилась любимыми мелодиями и книжками…

Никто не сможет ударить так больно, как человек, который знает о тебе все. Который для тебя – всё.

Петуния, охваченная злым духом, не желала тормозить:

– Ты ведь урод, Лили. Ты не понимаешь, тебе никогда не стать нормальной. Уродка! Уродка! – с каким–то сладостным исступлением шептала сестра.

– Я не уродка…

Снейп смотрел на них. Лили затылком чувствовала на себе его взгляд. Кожей ощущала холодную ярость, направленную на её сестру. Ледяные, опасные щупальца, протянутые через пространство…

Лили постаралась выставить щит.

«Не смей!», – мысленно кричала она своему другу. – Не суйся. Я сама разберусь!».

– Ты едешь в спецшколу для уродов. Это к лучшему, что вас станут держать подальше от нормальных людей. Это делается для нашей безопасности.

Лили отвернулась.

Родители оглядывали платформу с видимым удовольствием.

«Уродка…для нашей безопасности! Уродка, ты уродка! Уродка!», – гремели в ушах сказанные с ненавистью слова сестры.

– Вряд ли ты думала, что это школа для уродов, когда писала директору и клянчила, чтобы тебя приняли, – жестко сказала Лили.

– Клянчила?! – визгнула Петуния. – Я не клянчила!

– Клянчила. Ещё как. Просилась стать уродкой…

Сестры стояли так близко. И никогда не были так далеки друг от друга.

– Будь. Ты. Проклята! – сказала сестра.

И, развернувшись, пошла прочь.

«Если тебе станет страшно, а меня не будет рядом, просто досчитай до ста. И прежде, чем скажешь «сто», – я буду рядом», – говорила ей в детстве Туни.

Лили изо всех сил старалась не разреветься.

Туни можно понять…

Ей просто очень больно, очень обидно. Если бы все было наоборот…

Если бы все было наоборот, она, Лили, никогда бы так не сказала!

«Мне плевать на то, что ты хочешь! Ты для меня умерла!

– Ты едешь в спецшколу для уродов. Это к лучшему, что вас станут держать подальше от нормальных людей. Это делается для нашей безопасности.

– Будь. Ты. Проклята!...».

Никогда бы не сказала. Никогда! Никогда – никогда!!!

Не отдавая себе отчета, Лили принялась считать:

«Раз, два, три…»

Мама и папа улыбаются, а Северус так внимательно смотрит на неё. На Лили.

«Десять, одиннадцать, двенадцать…».

Туни вернётся. Она просто погорячилась. Чего в гневе не скажешь? Она опомнится. Она вернётся. Они помирятся. Они не могут вот так расстаться!

«Тридцать три, тридцать четыре, тридцать пять…»

– Если станет страшно… – сорок четыре, сорок пять, сорок шесть, – …а меня не будет рядом… – пятьдесят семь, пятьдесят восемь, пятьдесят девять… – … ты просто досчитай до ста… – семьдесят, семьдесят один, семьдесят два, – …прежде, чем скажешь «сто»… – восемьдесят девять, девяноста один, девяноста два, – …я буду рядом…

СТО!

Петуния не вернулась. Не пришла.

То, что случилось, уже не изменить.

Чаша разбилась…

Взгляд Лили скользил по платформе. По кошкам, совам в клетках. По школьникам, большинство из которых уже надели длинные черные одежды. Кто–то грузил чемоданы в ярко–алый паровоз, кто–то приветствовал друг друга после долгой разлуки.

– Ты чего загрустила, Лилия моей души? – обнял отец. – Не грусти. Мы будем часто писать тебе.

– Вы что? Поссорились с Туни? – нахмурилась Роза.

– Мы не ссорились, – соврала Лили.

Отец в последний раз поцеловал её.

Лили по железным ступенькам взобралась в алый поезд.

Паровозный гудок разнёсся над перроном.

Глава 10

«Хогвартс–Экспресс»

Лили брела по коридору, надеясь отыскать пустое купе, где можно спрятаться. Оно отыскалось ближе к концу последнего вагона.

Устроившись у окна, она могла видеть своих родителей, мечущихся по перрону. Отец и мать старались её разглядеть, Лили это понимала, но с какой–то мстительной радостью не подавала знака.

Парадокс: обидела её Петуния, а злилась Лили на родителей.

Вот чему они радуются, сплавляя дочку с рук? Наверное, Туни единственный человек в их семье, способный сохранять здравомыслие. Только больно, бесконечно больно, что зависть в ней оказалась сильнее любви.

Все, не думать. Не думать! А то начнешь плакать и уже не остановишься.

А плакать нельзя, потому что в любой момент может зайти кто–нибудь…

Дверь с шумом ушла в сторону, будто от хорошего пинка.

На пороге в картинной позе застыл мальчик. Её ровесник. Взгляд его сначала уперся в окно, потом скользнул к Лили. Потом неизвестный вздохнул, словно признавая, что покрасоваться–то тут особо не перед кем. И шагнул вперёд.

– Я здесь сяду, – заявил он, словно был кинозвездой и решил осчастливить сиянием маленькую фанатку.

Лили приподняла брови, от всей души надеясь, что выражение её лица в данный момент хоть отдалённо напоминает Северуса.

Никакого эффекта.

Мальчишка точным движением забросил чемодан на место, предназначенное для хранения багажа, и плюхнулся на сиденье, скрестив на груди руки и картинно вытянув ноги.

Лили отметила, что костюм на нём дорогой: брюки со стрелками, пиджак, застегнутый на все пуговицы, белый крахмальный жесткий воротничок рубашки. Цвет у костюма был необычный: не черный, не темно–синий, а серый и какой–то блестящий, словно мерцающий.

Костюм Лили понравился. Мальчик – нет.

– Меня зовут Джеймс, – растягивая слова, почти как Люциус Малфой, произнес он. – Джеймс Поттер.

Будь Лили в другом настроении, она посмеялась бы над ним от души. Ведёт себя, как записной красавец, а похож на лягушонка. Глаз за очками не видно, нос, скулы, подбородок резкие и острые, какие–то летящие, и незапоминающиеся вовсе, губы – узкие, а рот такой величины, что Пиноккио обзавидуется! Сними с него костюм, и в толпе этого Поттера ни за что не отыщешь.

– Я буду учиться в Гриффиндоре, – снова подал мальчик голос. – А ты?

– Тебя это не касается, – ответила Лили.

Лицо мальчика дрогнуло, на губах вспыхнула злая, кривая улыбка:

– Хаффлпафф, однозначно. Магглорожденных принимают только туда.

– А с чего ты взял, что я магглорожденная?

– А в среде волшебников все девочки воспитаны.

Дверь снова отошла в сторону. На сей раз спокойно и плавно, как занавес перед представлением. Лили открыла рот от изумления. Потому что таких красивых мальчиков ей в жизни видеть не доводилось.

Стильный!

Волосы темные, вьющиеся, будто на бигудях всю ночь спал, а утром укладывал волосы часа два, не меньше. Длинные глянцевые локоны, спадающие на плечи, казались черными. Но под солнечными лучами вспыхивали темно–красными огоньками. Кожа смуглая.

Раньше Лили считала Северуса изящным, но теперь поняла, что ошибалась. Изящным был этот мальчик. Плащ на нём был пижонский, длинный, до самых щиколоток. На черной водолазке блестело серебряное украшение.

Потом Лили встретилась с ним глазами… Ужас! Смотришь и пугаешься.

Во–первых, девочка ожидала, что они окажутся карими, а не полуночно–синими. А во–вторых, взгляд злой и одновременно обреченный, печальный…

«Как корка льда над вулканом», – подумала про него Лили

Мальчик весь был такой: жуткий и красивый – глаз не оторвать.

– Места свободные есть? – тихо спросил красивый мальчик.

– Да сколько угодно! – узел, сплетенный из рук на груди блистательного Поттера, расплелся. – Я здесь, можно сказать, один…

Новенький притворил за собой дверь и сел.

– Сириус Блэк, – представился он.

– Джеймс Поттер. Классный прикид. Правда, будь у меня твоя физиономия, я бы такое носить не стал…

– А с твоей он точно гармонировать не будет, – холодно парировал Блэк.

Повисла пауза.

Поттер снял очки и протер их обшлагом белоснежной рубашки, выступающим из–под пиджака на классические сантиметры–миллиметры. Небрежно так, наплевательски вытер.

Без очков глаза его выглядели огромными, странными, какими–то совиными.

Дверь снова распахнулась.

В груди Лили разлилось тепло – на пороге стоял Северус.

Друг уже успел переодеться в школьную робу, избавившись от нелепых «маггловских», как он называл их, одежд. Новенькая мантия была застегнута на все пуговицы. Снейп выглядел очень строго, будто учитель. Эффекту не мешали даже длинные волосы, спадающие вдоль худых щек. Кожа на скулах казалось такой тонкой, что почти просвечивала. Встревоженный взгляд черных холодных глаз обратился к Лили: