Разговоры о (не)серьезном - Юлия Поселеннова

на вчерашнего визитера не увидела.

Несколько дней она носилась с идеей выяснить, кто принес ей кофе. Арина даже начала шутить: «Твоя жизнь настолько скучна, что это главная твоя загадка?», но Маша будто зациклилась. Но решение так и не приходило, и знакомого лица, кроме тех, что захаживали каждый день, она так и не увидела. Она помнила, что парнишка — коротко стриженный брюнет, глаза широко открыты и улыбаются, но больше ничего из памяти не смогла выудить. «Может, ты уже видела его сотни раз, но не узнала» — говорила она себе. И решилась на отчаянный шаг — обойтись один день без кофе и посмотреть, принесут ли его снова.

В тот день Маша ждала до 11 утра, не отходя от своего места ни на шаг, но, так как девушка не была роботом и естественные потребности взяли верх, ей пришлось покинуть свой пост. Вернувшись, она обнаружила горячий дымящийся стаканчик с прекрасным утренним ароматом.

— Кто его принес? — накинулась она на Арину.

— Я почем знаю, я ногти красила, а он мгновенно поставил стаканчик и ушел.

— Как он выглядел? — не унималась Маша.

— Отвяжись, сумасшедшая — отмахнусь Арина, всерьез надув и без того надутые губы.

Маша пила кофе и думала, что на следующий день повторит практику. Но что ей делать, памперсы для взрослых купить, что ли?

История повторилась, но теперь с новыми подробностями. Менеджер Саша принес девушке кофе, сказав, что ему его передали. Парень себя не назвал, просто просил передать «рыженькой, в зеленом платье».

— Брюнет, со смеющимися глазами? — чуть не за грудки схватила Маша несчастного менеджера.

— Я на внешность парней не смотрю. — Обиделся тот, поставил кофе на стойку и пошел дальше работать.

— Ты, я смотрю, совсем со своим кофе в дурку ляжешь. Переходи, как я, на жасминовый чай. — заметила Арина.

Маша промолчала. Маша думала.

Всю неделю Маша игнорировала кафе, и всю неделю к ней приходил ее любимый кофе. В пятницу она получила свой стаканчик от девочки-подростка в желтой бейсболке, которая передала ей дозу любимого напитка и записку. В записке было напечатано: «Надеюсь, Вас не уволят за опоздания. Сегодня я добавил в кофе кардамона».

Девочка испарилась так же быстро, как парень в первый свой визит, пока Маша читала записку.

— Да что ж это за «Амели»? — крикнула Маша в ухо ничего не подозревающей коллеге.

— Может, ты просто перестанешь обращать на это внимание? — потерла оглохшее ухо Арина. — Хотя, может, это твоя судьба. Ты ведь до сих пор после Артема не нашла никого? Или, может, это он так над тобой прикалывается? Мстит за то, что ты его бросила, хочет тебя до дурки довести.

— Нет, Артем слишком жадный, он бы денег пожалел. — Задумалась Маша. А на следующий день кафе закрылось.

Она не верила своим глазам. Маша прожужжала все уши всем, кто попадался, о том, как ей теперь плохо без кофе. Саша, тот самый менеджер, пожалел ее, и приносил термос, но это было не то. Да и понятно, что на работу кофе ей никто не приносил. Она уже выкинула историю из головы и привыкла к той бурде, что приносил Саша, так как за неимением королевы все средства проснуться хороши.

Однажды Маша, возвращаясь домой, почуяла аромат того самого, горьковатого, свежесмолотого кофе, который так любила. Она попыталась понять, откуда идет этот аромат и поняла, что он сочится из-под ее двери. Она с настороженностью и ожиданием чуда открыла дверь.

Квартира была полна волшебного запаха. На кухне, в фирменном переднике кафе, стоял парень в футболке-поло, и разливал из кофемашины в чашки божественный напиток.

— Вы кто? — спросила растерянная Маша.

— Я ваш ангел-хранитель. Ваша мама впустила меня сюда.

— А откуда здесь кофейная машина?

— Я выкупил ее, чтобы сделать вам сюрприз. Я давно за вами наблюдаю, кофейная нимфа.

— Дочка, садись пить кофе, — мама вышла в кухню и потянула носом яркий аромат. — Я вам плюшек напекла. И мне бы чашечку. — Обратилась она к гостю.

Маша сняла огромные каблуки и вздохнула с облегчением. То ли ноги от каблуков устали, то ли почувствовала надвигающееся счастье.

Сказка про жизнь

Лето. Вечер набухает спелой ягодой за окном. С ногами забравшись в плюшевое кресло, словно на спину пантере, я слушаю бабушкины сказки. Ее рассказы нельзя назвать выдумкой, но и правдивостью они вовсе не отдают. Словно из глубин старческой, набрякшей со временем, памяти выползают полулегендарные образы, сами позабывшие, существуют ли они на самом деле.

Особенно одна история полюбилась бабушке. Она рассказывала ее с настойчивостью лектора, наверное, потому что я девочка. У нее был только сын — мой папа и она была в свое время лишена возможности женского нравоучительства. Я помню ее наизусть, так как детская память, словно губка для посуды, вбирает в себя все самое замысловатое и менее всего нужное.

«Я была молода, когда началась война — полушепотом говорила бабушка, сложив руки на животе на манер Будды. — Тогда я еще не знала, что такое любовь, и какая любовь самая настоящая на свете. Я говорю не о любви мужчины и женщины, нет. Эту любовь испытывает большинство или думает, что испытывает. Я говорю о любви, доступной только женщине. Ей одной дано испытать подобное.

Меня забрали санитаркой на фронт. Я плакала на плече матери, а она говорила, что все мои сестры уже там и я должна выполнить свой долг перед отечеством.

Нас погрузили в огромный, словно кит, поезд, отражавший на своем боку копоть и смерть. Я забилась в угол вагона и сидела тихо, как мышка, прижав к груди скромные пожитки.

Его я увидела сразу. Он вошел, словно герой кинофильма. Статный, русые волосы аккуратно, по-киношному, пострижены, квадратный волевой подбородок, орлиный нос. Он бросил на меня усмехающийся взгляд и сел рядом.

Не скажу, что я была красавицей. Наверное, это было не так. Но у меня были некоторые черты, которые так ценились в наше время — толстая коса до пояса, румяные щеки, раскрасневшиеся еще больше от волнения, и большое, сочное тело.

Мы болтали с ним до ближайшей станции. Потом нас выгрузили, как дрова, и заставили перейти куда-то на ночь. Там все и случилось.

Он пах березой. Не смейся — это родной наш запах, запах нашей земли. Он был, словно только что срубленное дерево, не ставшее еще поленом, но уже и не живое. Он двигался, словно автомат — точно, четко, по плану, известному ему одному. Я не боялась, я