Разговоры о (не)серьезном - Юлия Поселеннова

с миром и…

— Паш, ну что ты, на старости лет, полетать задумал? Слазь, высоко же, еще упадешь, а кто тогда твои любимые вареники с вишней есть будет? Я их целую кастрюлю наварила.

— Варенька, да я так, посмотреть на город решил, — промямлил Павел Иванович, слезая, и такая теплота у него в душе разлилась, что подумал: «Брошу пить, на фиг, и поеду жене на даче помогать. Надо быть ближе к природе, и к вареникам»…

Про любовь

Сегодня Коля бросил Катю. Катя, наверно, это предчувствовала, но не хотела верить интуиции. Знаете, как бывает — чашка треснула, но еще целая, выкидывать жалко, да и чай из нее был особенно вкусный, но она с вооот такой трещиной. Да, наши бабушки и мамы хранили треснувшую посуду, но мы-то можем сейчас позволить себе пить из целых чашек. Но Катя упорно хранила, и вот она, наконец, разбилась, разлетелась на сотни осколков, даже не выпав из рук.

И, как ни странно, она испытала облегчение. Как будто эта чашка давно просилась в мусорное ведро, но выкинуть было жалко. Катя стояла у окна, смотрела на играющих во дворе мальчишек и думала, что с ней, наверно, что-то не так, раз она не испытывает горя от утраты любимого человека. Может, случись это лет 10 назад, когда она была эмоционально неустойчивым подростком, девушка бы и переживала, и плакала, и оплакивала отношения, но теперь на душе было пусто, словно вместе с Колей из нее вымели весь мусор и оставили чистой и свежепроветренной.

Кате нужно было собираться на работу. Она открыла шкаф, наполовину опустевший после ухода парня, и стала думать, что надеть. И тут она вдруг поняла, нет, не поняла, она ощутила ветер свободы. Она может надеть ту нелепую блузку в горошек, и Коля не станет кривить нос и менторским голосом отчитывать ее за отсутствие вкуса, она может съесть булочку, и он не станет напоминать ей, что она поправилась, она может, наконец, пойти на танцы, а не в этот вонючий фитнес-клуб, пахнущий кислыми щами и еще чем-то непонятным и отталкивающим, она может купить себе ту помаду, ту самую ярко-алую, о которой думала весь месяц. Но тут она остановила поток мыслей, как будто стрела, выпущенная с огромной скоростью, вдруг воткнулась в сердце. Она ощутила, что теперь вся ответственность тоже принадлежит ей, и все, что она делает, будет откликаться тоже только ей. Не будет крепкого плеча, которое решит все и поможет.

— Надо с чего-то начинать! — сказала сама себе Катя и начала есть булочку, открыто, стоя обнаженной у окна.

Собравшись и выйдя из дома, Катя вдруг обнаружила, как красиво растут деревья по обеим сторонам дороги возле дома. Начиналась осень, но в этот день светило по-летнему, и девушка надела легкую курточку и ту самая нелепую блузку с совершенно не подходящей под нее бежевой юбкой с оборками. Она шла, и наблюдала, как малыши играют в песочнице и чувствовала соленый вкус того самого чувства, когда «я сама себе принадлежу». Все это время она будто жила не свою жизнь, делала только то, что от нее ожидают, особенно тяжело было ходить к престарелой матери Коли, которая была уверена, что Катя — прост… женщина со сниженной социальной ответственностью, и ничего хорошего у сыночка с ней не выйдет. «Вот и не вышло» — улыбнулась Катя.

— Девушка, — вдруг окликнул ее незнакомый голос. — Можно с вами познакомиться? Вы такая …светящаяся.

— Нет, нельзя, я уже влюблена.

— Простите, кому-то очень повезло.

— Да, мне, ведь я наконец люблю себя.

Четыре килограмма

— Боже мой, я такая толстая! — ревела я белугой, стоя на весах в одних кружевных трусах и золотой цепочке, чтобы оные не показали вес одежды, а только мой.

— На тебе еще грамм двести трусов, — посмеялся муж.

— Трусы столько не весят, — улыбнулась я, но тут же, вспомнив про цифру на весах, снова изобразила плач Ярославны.

— Давай отталкиваться от логики, — предложил мужчина. — Сколько у тебя «лишних кило»?

— Четыре — провыла я.

— Физиологическая норма сброса веса — 500 граммов в неделю. Два месяца — и ты снова няш-стройняш.

— Я хочу тортик, — глотая слезы, промямлила я.

— Тогда не ной, ешь тортик, и будь моей аппетитной булочкой.

— Не хочуууу.

— Тогда не ешь тортик.

Я слезла с весов, пнула их обратно в угол и пошла одеваться. Мной был разработан план по быстрому сбросу этих четырех килограммов. Во-первых — только пить воду, и ничего не есть. Во-вторых — тренировка, хорошая, силовая, с двумя пятикилограммовыми гантелями и резинками для фитнеса. В-третьих, вместо ужина пробежать пять километров вокруг дома. Я чувствовала себя Томом Крузом в «Миссия невыполнима» от масштабности проекта и его награды — снова стройного тела.

Муж на кухне вовсю уплетал приготовленные мной вчера, когда я еще не знала о предательских килограммах, блинчики с сыром и ветчиной. Я, с лицом, полным презрения к бренной пище, налила воды и ушла из кухни. Муж усмехнулся и громко зачавкал. Но я была непоколебима.

— Ты что, решила сделать косплей на сардельку «Папа может»? — спросил муж, увидев меня, обмотанную пищевой пленкой для большей эффективности тренировки.

Я окинула его презрительным взглядом и притащила гантели из коридора. Я убивалась час, ну как убивалась — делала два упражнения и падала на пол, чтобы передохнуть. Надо сказала, отдыхала я гораздо больше, чем убивалась, но все равно чувствовала себя, как минимум, Чудо-Женщиной.

Снять пленку оказалось тяжелее, чем отдыхать с гантелями на полу. Пока я разматывалась, муж все это снимал на камеру с диким реготом и угрозами выложить в сеть, но я была горда и неприступна, насколько это может человек, сдирающий в позе зю с попы остатки пленки.

На обед муж чавкал опять же вчера приготовленным мясом с картохой. Я снова налила воды и хотела уйти.

— Посуду помой, это еще минус 200 калорий.

Я промолчала, но, поняв, что он прав, принялась ожесточенно скрести губкой тарелку, как будто от этого зависела судьба детей в Африке.

Вечером я не решилась снова обматываться пленкой, помятую о застрявшем между ягодицами полиэтилене и не желая вызвать насмешки соседей. Хотя они и так были, пока я изображала промышленный вентилятор, наматывая круги вокруг дома, и дыша, как возбужденный лось.

Наконец я увидела радугу и единорога на ней и он, обдав меня водой, заговорил со мной человеческим голосом:

— Вера, блин, ты очнешься или