Взлёт над пропастью. 1890-1917 годы. - Александр Владимирович Пыжиков

периферии научной жизни США. Положение изменилось с приходом на пост президента Ф. Рузвельта, провозгласившего социальную эру в американской истории. Представителей висконсинской школы стали привлекать в различные федеральные комиссии, поручать им разработку страхового законодательства для рабочих и т. д., и можно сказать, что они подготовили ту почву, на которой оформился «новый курс» Рузвельта. Их идея усиления роли государства в социально-экономической жизни во многом предвосхитила кейнсианство.

В России конца XIX — начала XX столетия немецкую историческую школу как будто игнорировали; кажется, германский опыт абсолютно не затронул отечественную интеллектуальную жизнь. Хотя, как показывает знакомство с источниками, влияние немецкого новоисторического направления было, напротив, весьма сильным и значимым. Представители российского научного мира присутствовали уже на Эйзенахском съезде 1872 года. Речь о молодом ещё тогда М.М. Ковалевском, впоследствии видном участнике общественной и научной жизни. В своих воспоминаниях он воспроизвёл атмосферу того форума, передал энтузиазм, которым буквально горели собравшиеся[317]. Большим поклонником немецкой исторической школы зарекомендовал себя и А.И. Чупров. Этот начинающий московский профессор в 1874 году одним из первых в России издал брошюру, содержащую развёрнутую характеристику нового течения в европейской мысли. Особенно он подчёркивал его противоположность космополитизму либералов и социалистов и примат в изучении конкретного социально-экономического развития[318]. Чупров до конца жизни высоко оценивал научный вклад немецкой школы, что запечатлено в его неоднократно переиздававшемся труде по истории политической экономии[319]. Близкие взгляды к немецким профессорам разделял И.И. Янжул; его публикации о рабочем законодательстве в разных странах напрямую навеяны деятельностью Л. Брентано, которого тот высоко ценил. Кстати, именно Янжул был среди первых фабричных инспекторов в царской России[320]. Проводником идей катедер-социалистов в стране считался также и князь А.И. Васильчиков — известный популяризатор кооперативного движения среди городского и сельского населения[321]. Для издателя популярного в России «Вестника Европы» М.М. Стасюлевича лучшей рекомендацией для желавших сотрудничать с журналом являлось знание лекционных курсов Вагнера, Шмоллера и др.[322]

В 1880-1890-х годах немецкая историческая школа буквально на ура принимается в России[323]. В университеты Германии началось настоящее паломничество жаждущих ближе познакомиться с творчеством немецких учёных[324]. Вот как вспоминал атмосферу Берлинского университета той поры учившийся там русский экономист В.Ф.Тотомианц: «Передо мною, как сейчас, стоит на кафедре колоссальная фигура экономиста и финансиста Адольфа Вагнера. Громким голосом, не глядя в записи, он произносил свои лекции в большой аудитории, в которой вмещалось около 1000 человек. Тишина в этой аудитории была необычайная, никто даже из задних рядов не решался раньше времени уйти»[325]. На лекциях всегда присутствовало немало русских, внимавших речам этого «разумного консерватора», как называет его Тотомианц. Вагнер обосновывал вмешательство государства в экономику и высказывался за огосударствление многих отраслей хозяйства[326]. Кстати, ранее он преподавал в Дерптском университете и знал немного по-русски[327]. Кумиром молодёжи был и Шмоллер. В отличие от Вагнера он представлял собой «очень осторожного учёного», увлечённого преподавательской работой; Шмоллер любил подчёркивать культурность немцев[328]. В то же время лидеры исторической школы отнюдь не напоминали наших славянофилов, противопоставлявших себя европейскому миру; ни Вагнер, ни Шмоллер, ни Брентано этого не делали. Вот, например, как описывал Брентано один из российских почитателей этого учёного: «По духу и воспитанию солидный англичанин, по красноречию — блестящий француз… дипломатичен как итальянец и в патриотизме не уступает древнему германцу»[329].

Целая плеяда отечественных общественно-политических деятелей воспитана на лекциях и семинарах немецких профессоров. И.И. Иванюкова, одного из ведущих публицистов популярного журнала «Русская мысль», привлекала в них как критика либеральных доктрин, так и антимарксистская риторика о невозможности заменить хозяйственный интерес полным отказом от частной собственности, рентных доходов[330]. Другой научный деятель, сформировавшийся в русле немецкой исторической школы, В.А. Гольцев, свою диссертацию по экономике посвятил Вагнеру[331]. Современники отмечали, что Гольцев «внимательно прислушивался к проповеди катедер-социалистов», как и они, считал невозможным мириться с одной только формальной свободой и его не пугало вмешательство государства в сферу труда и капитала[332]. Будущий депутат Государственной думы кн. В.А. Оболенский перед поступлением на службу в Министерство земледелия также решил пополнить образование в Берлинском университете на лекциях тех же профессоров[333].

Любопытно, что влияния немецкой исторической школы не избежал и известный политик А.И. Гучков. Будущий лидер октябристов не просто прослушал лекционный курс, но в 1890 году выступил на одном из шмоллеровских семинаров с докладом о кустарной промышленности в России и её значении для экономики в целом. Об этом малоизвестном факте рассказал П.Б. Струве в своём некрологе знаменитому учёному в 1917 году. Узнав о смерти профессора, Гучков поделился воспоминаниями о его личности, в которой «поражало и очаровывало необыкновенное обилие знаний и широта кругозора. Каждый доклад в семинарии Шмоллера давал ему повод выдвинуть тему доклада в широкую рамку сравнительно-исторических сопоставлений, поднять обсуждение на высоту, с которой открывались неожиданные перспективы в самых различных направлениях»[334]. Через увлечение немецкой исторической школой прошёл последний министр финансов России П.Л. Барк, в начале 1890-х годов стажировавшийся в Германии и посещавший курсы Шмоллера и Вагнера[335]. Огромное идейное влияние оказали эти учёные на С.И. Тимашева — будущего главу Госбанка и министра торговли и промышленности: он в течение двух лет слушал их лекции в Берлинском университете[336]. Самым серьёзным образом изучал германский опыт в финансово-экономической сфере и урегулировании трудовых отношений профессор И.Х. Озеров, которого за приверженность к индустриальному развитию называли «трубадуром русской промышленности»[337]. Его диссертация, выполненная на немецком материале, называлась «Главнейшие течения в развитии прямого обложения в Германии»[338]. В эту картину вписывается и Витте. Расставание со славянофильским имиджем как раз проходило у него на фоне усиления интереса к немецкой исторической школе. Особенно «модернизатор всея Руси» выделял Вагнера, который пользовался в его глазах неоспоримым авторитетом в области финансов[339]. Доказывая Николаю II преимущества перехода на золотой рубль, Витте, не знавший немецкого языка, попросил составить ему всеподданнейший доклад с позитивными отзывами Вагнера о предстоящей русской денежной реформе[340].

Но внедрять наработки новоисторического направления в управленческую практику России начал не кто иной, как глава российского Минфина 1880-х годов Н.Х. Бунге, сочетавший в себе качества учёного и чиновника[341]. Его идейной эволюции от увлечения либеральной классикой до прагматичного, а не доктринёрского её использования в значительной мере способствовали труды Вагнера, Шмоллера, Брантано и др., причём