Яд или лекарство? Как растения, порошки и таблетки повлияли на историю медицины - Томас Хэджер

между жизнью и смертью уже давно провело христианство. Разница между ними заключалась в присутствии святой силы, божьей искры, которая отделяла мертвые камни от живых существ. Эта идея была не только религиозной; многие ученые около 1800 года, к примеру, верили, что химические вещества, обнаруженные в живых существах – органические, – фундаментально отличаются от всех остальных. Существовали и веские доказательства в пользу этих теорий. Если, например, лабораторные химические реакции в большинстве случаев обратимы, то есть реактивы превращаются в продукты, а продукты – обратно в реактивы, то реакции с использованием химических веществ, производимых живыми организмами, как считалось в то время, обратимыми быть не могут. Нельзя превратить вино обратно в виноградный сок или жареное яйцо в сырое. Считалось, что органические химические вещества, участвующие в процессах жизнедеятельности, должны чем-то отличаться от всех прочих. Их действие не могло быть воспринято или изучено старыми способами, и поэтому их объединили в новую область: органическую химию. В них было что-то уникальное; они работали по другим правилам, их касалось что-то другое – возможно, та самая искра жизни.

Эта идея витализма пронизывала химию в XVII и в начале XVIII веков. Химики придерживались разных точек зрения. Одни считали, что все химические вещества одинаковы и что со временем органические химические вещества будут подчиняться тем же правилам, которые действуют в остальной химии. Не было никакой искры жизни, никакой мистической субстанции, отделяющей живое от мертвого. Другие утверждали, что в химических веществах, входящих в состав живых организмов, несомненно, есть нечто иное, особенное, возможно, божественное.

Большинство целителей того времени продолжали верить, что жизнь проникнута особым духом и что баланс и течение жизненных сил в организме определяют здоровье человека.

Идеи «особых сил» управляли западной медициной на протяжении столетий под общим названием «четырех жидкостей», в Китае это называлось поток «ци». Сегодня эти идеи живут в вере альтернативных целителей в тонкие энергии.

Но не в химии. Представление о нерушимой границе между живым и мертвым получило удар от литературы в 1818 году, когда был опубликован роман «Франкенштейн, или Современный Прометей» Мэри Шелли, главный герой которого доктор, подобно Богу возвращающий жизнь с помощью мертвых тканей. В 1832 году следующую брешь в этой границе пробил немецкий химик Фридрих Вёлер, показавший, что можно синтезировать одно из веществ, которое, как считалось, способны производить только живые организмы, – молекулу мочевины. Он произвел ее в своей лаборатории из комбинации двух неживых химикатов. Сейчас это кажется пустяком, но для той эпохи это открытие было крайне важным. Наука с множеством своих наимощнейших технологий и фактов размывала границу между жизнью и смертью. Ученые переступали этот порог.

Большой друг Вёлера – говорят, что и более великий ученый, – Юстус фон Либих продвинулся дальше. Либих был феноменом в мире науки, истинным гением, великим учителем, который страстно пытался изучить все с точки зрения химии – и особенно живых существ. Этот химик был увлечен тем, как живые организмы взаимодействуют с неживым миром, и больше всего – химией этого взаимодействия. Например, он первым показал, что растениям для развития требуются определенные минеральные элементы – азот, фосфор, калий и так далее. Другими словами, он выяснил, как работают удобрения. Он был отцом сельскохозяйственной химии. И этот непростой, требовательный и убежденный человек всю жизнь также интересовался лекарствами. Он стал вдвойне знаменитым еще и как отец клинический химии, использования химии в медицине.

Фактически Либих доказывал, что питание, рост, процессы самой жизни происходят не исключительно по воле Бога, но в результате химических изменений. Он обобщил свои идеи в книге «Химия животных», написанной в 1842 году.

После Либиха большинство ученых считали, что процессы жизнедеятельности можно свести к серии химических реакций. Организм можно было разбирать на все более и более мелкие части, вплоть до уровня молекул. С тех пор этот редукционистский подход определяет бо́льшую часть исследований жизни. Бог больше не задает условия задачи.

Попутно Либих создал много новых интересных химических веществ. Одно из них, хлоралгидрат, впервые появилось в его лаборатории в 1832 году. Это полностью синтетическое химическое вещество нельзя было найти в организме; насколько известно, оно не существовало на Земле, пока Либих не создал его.

И все же ему суждено было стать лекарством.

Либих никогда не думал о том, чтобы использовать его в качестве медикамента. Он манипулировал молекулами, изучал, что превращает одну в другую. Например, он обнаружил, что может превратить хлоралгидрат в тяжелую, сладко пахнущую жидкость под названием хлороформ, пары которого могли лишить человека сознания. К 1850-м годам хлороформ начали испытывать как средство, усыпляющее пациентов перед операциями. Но с ним было слишком тяжело справиться, он был слишком опасен – пациенты могли вдохнуть чересчур большое его количество, и на операционном столе происходили случайные смерти, – поэтому исследователи отложили его в сторону и начали искать альтернативы. Либих показал, что в своей лаборатории он может превратить хлоралгидрат в хлороформ, так может ли то же самое произойти в организме? Может ли хлоралгидрат быть более безопасной альтернативой хлороформу? Его начали испытывать на животных.

Хлоралгидрат при комнатной температуре представляет собой твердое вещество, но его можно превратить в легко вводимую жидкость, просто смешав со спиртом. В 1860-х годах было обнаружено, что он прекрасно усыпляет людей в любой своей форме, твердой или жидкой. Он существовал слишком долго, чтобы быть запатентованным – его медицинское применение началось только через несколько десятилетий после того, как Либих впервые его синтезировал. Но он производился рядом фирм и широко использовался.

Хотя натуральные средства, такие как опиум, могли вызывать сонливость, они также имели и другие эффекты. Это сделало хлоралгидрат, по мнению многих историков, первым настоящим снотворным, принадлежащим к классу препаратов, которые врачи называют гипнотиками. Небольшое его количество могло успокоить пациента, немного большее – помочь ему заснуть, а большое – вырубить его. К 1869 году хлоралгидрат продавался как снотворное и как способ успокоить пациентов перед операцией. Помимо того что он был первым гипнотиком, он был первым широко используемым полностью синтетическим лекарством.

В течение нескольких лет он превратился в глобальное увлечение. Как и морфий, его принимали и в качестве лекарства, и как рекреационный наркотик. Нервные представители Викторианской эпохи использовали его для успокоения. Страдающие бессонницей поглощали его перед сном. Любители вечеринок играли с его эффектами. Как сообщала газета New York Times в репортаже из Лондона в 1874 году: «Хлоралгидрат – это модный ныне гипнотик, средство, с помощью которого вас околдовывает бальзамический сон».