Alouette, little Alouette… - Юрий Никитин

Она охнула.

– Разве так можно?

– Ты в каком плане? – спросил он с подозрением. – В этическом?

– Нет, – поспешно сказала она, понимая, что этика – это что-то ругательное, – это в самом деле сделать можно? Подправить?

– Мы это уже делаем, – ответил он гордо. – А заведует всеми чудесами, меняющими мир, наш великий Максим! А ты – жиголо, жиголо…

Она вскрикнула виновато:

– Не напоминай, а то прямо тут сквозь землю!

– Не надо, – сказал он деловито. – Этажом ниже резервуары с жидким гелием. Ты знаешь, сколько это стоит?

– Бессовестный, – упрекнула она. – А меня совсем не жалко?

– Жалко, – сказал Френсис, глядя на нее честными бесстыжими глазами. – Но жидкий гелий, ты же понимаешь, нам нужен предельно чистый…

Меньше всего Максим ожидал увидеть после работы лимузин Фирестоуна, но тот обогнал его и остановился впереди в пяти шагах.

Магнат вышел, мощный и уверенный, такие были на море пиратами, а на суше ковбоями и грабителями дилижансов, широко улыбнулся замедлившему шаг Максиму.

– Я же говорил, – сказал он дружески, – еще увидимся.

Максим пробормотал:

– Не думал, что так скоро.

– Я тоже не думал, – признался магнат. – Но тут и минута свободная выдалась, и Аллуэтта ведет себя очень странно, а это любимая дочь и, увы, единственная.

Максим нехотя ответил на рукопожатие, пальцы у отца Аллуэтты крепкие, словно постоянно держит реальные вожжи, смиряя коней ретивых, а голос звучит еще напористее и увереннее, чем в прошлый раз.

– Странно? – переспросил он. – Может, тогда ее сразу в психушку?

Магнат ухмыльнулся.

– Да уж, по современным меркам… Но я застал времена, когда такое поведение, как у нее сейчас, не показалось бы странным. Для него существовали другие определения, теперь почти исчезнувшие.

Максим промолчал, спрашивать о таких определениях чревато, не хотелось бы о них слышать вовсе.

Магнат махнул автомобилю, и тот послушно покатил рядом с бровкой, не обгоняя и не отставая, а сам Фирестоун пошел рядом с Максимом.

– Да, конечно, – сказал он с иронией, но в то же время как-то доверительно, – я сволочь и свинья уже потому, что у меня семьсот миллиардов долларов, не так ли?

Максим сдвинул плечами.

– Я разве говорил именно так?

Фирестоун снова ухмыльнулся.

– Ты не политик и не бизнесмен, чувства скрывать не привык. Что думаешь, то у тебя на лице, в глазах, жестах, мимике… Но в то же время считаешь Гейтса, Джобса, Цукермана, Стивенберга, Дормана… заработавшими свои миллиарды честно? Представь себе, так можно и в торговле, строительстве, да в любом виде деятельности. Ты ж понимаешь, я все эти деньги не проем, просто правильнее трачу то, что остальные просрали бы, пропили, пустили бы по ветру… Я трачу с пользой! Хотя я, конечно, не Берт Ласкастер, у того два триллиона долларов, но и мои семьсот миллиардов что-то значат в наше время.

Максим увидел, что воротила смотрит на него с ожиданием, вздохнул и ответил нехотя:

– Да, к сожалению. Но не в моем мире. Так что извините.

Он хотел было ускорить шаг и оторваться от мультимиллиардера, но Фирестоун ухватил его за рукав.

– Погоди, парень. Я даже знаю, что ты подумал, было в твоих глазах что-то нехорошее. Дескать, и эти электронные деньги вскоре уйдут вслед за бумажными.

– Я этого не сказал, – произнес Максим вежливо.

– Но подумал, – сказал магнат. – Но пока они есть, давай пользуйся!

– Нет, – сказал Максим.

Фирестоун сказал настойчиво:

– Погоди! Ты не понял. Я не собираюсь для своей дочери что-то делать особенное. Напротив, я очень доволен, что у вас ее заставили работать уборщицей. Это здорово! Я бы сам так хотел ее нагнуть, да у меня не получилось бы.

Максим смотрел угрюмо и с ожиданием.

– Ну?

– Ты заставил ее работать, – сказал Фирестоун – Вы все там заставили! Первые дни, когда нагружали ее так, чтобы бросила и ушла, она приходила без сил и едва доползала до кровати. Сейчас уже втянулась.

– У нее оказалось больше выносливости, – буркнул Максим – чем все ожидали.

– Я от нее далек, – сказал Фирестоун, – но присматриваю. Аппаратура следит за ее здоровьем, а я за характером. Не скажу, что ей нравится, как с нею у вас поступают, но пока что держится. Не знаю, насколько хватит духу, но я хотел бы, чтобы ты сумел держать ее вот так… в черном теле или как-то еще, но я вижу, что в ней что-то начинает выправляться.

Максим сказал мрачно:

– Я не воспитатель.

– Меня жизнь воспитывала, – сказал Фирестоун, – потому многое узнал позже, чем мог бы.

– Вы наверстали, – пробормотал Максим.

– Аллуэтта, – сказал Фирестоун, – может узнать раньше, чем довелось мне. Уже узнает другую жизнь… Я эгоист, для меня важнее то, что ты делаешь с моей дочерью, чем твоя работа, хотя, слышал, она ценится очень высоко.

– Спасибо.

Фирестоун всмотрелся в его лицо, чуть качнул головой.

– Ты мне нравишься, парень.

– Польщен, – буркнул Максим.

– Ладно, – сказал Фирестоун дружелюбно, – мы же не враги. Давай действовать заодно. Мужчины мы или кто?.. Должны действовать сообща. Тем более у нас есть возможность совместными усилиями сделать доброе дело.

– Выкрутить руки Аллуэтте? – сказал Максим. – Но это как-то гадко. Ваша позиция понятна, но моя какая-то подленькая.

– А тебе ничего и не надо делать, – сказал быстро Фирестоун. – Раз уж ей так хочется заполучить тебя, то ты просто держись и не поддавайся.

Максим сказал недовольно:

– Думаете, это трудно?

– У меня нет следящих камер в вашем институте, – сказал Фирестоун. – Так что скажу сразу: не знаю.

– Она и не пытается меня нагнуть, – сообщил Максим. – Или как-то еще поймать, покорить, захомутать, подчинить…

– А что делает?

– Ничего, – отрезал Максим.

Фирестон покачал головой, в его глазах появилось и начало разрастаться изумление.

– Правда? Неужели так серьезно?

– Что серьезно?

– Моя девочка, – проговорил Фирестоун странным голосом, – наконец-то все-таки влюбилась… Неужели влюбилась?

Максим вздрогнул.

– Бросьте эту песню.

– Но если она, – сказал Фирестоун, – довольствуется тем, что находится в одном помещении с тобой? Ну да, она же вся в меня…

Максим сказал резко:

– Прекратите! Я не хочу ничего об этом слышать.

– Почему? – спросил Фирестоун с интересом. – Не готов, как говорят у молодежи, к серьезным отношениям?.. Знаешь, на самом деле никто к ним не готов. Особенно те, кто говорит уверенно, что вот теперь-то готовы. Это всегда цунами… Подхватывает тебя, как щепку, и несет, и несет…

– Это вы что-то несете, – отрезал Максим. – Я не из таких, кого может что-то подхватить из тех инстинктов, что достались нам от динозавров. Но я обещаю не увольнять Аллуэтту, пока она сама не захочет уйти!

Фирестоун кивнул.

– Прекрасно, – сказал он деловым тоном. – Это я и хотел услышать. Еще увидимся!

Он хлопнул, подмигнул заговорщицки, словно они в одном тайном обществе, и быстро пошел к автомобилю, послушно притормозившему у самой кромки дороги.

– Сомневаюсь, – пробормотал Максим, но магнат уже сел и сам, по старинной привычке, закрыл дверцу. Максим не знал, услышал ли его этот напористый делец с запоздалой программой перевоспитания взрослой дочери.

Глава 14

В дальнем углу огромной лаборатории сложены 3D-принтеры, ими еще приходилось пользоваться: новейшее оборудование из-за уникальности стоит дорого, приобрести не по карману, а вот так, по старинке, удается сделать то, что можно быстрее и дешевле на хай-тековском оборудовании..

Максим посмотрел, как Джордж и Евген, чертыхаясь, вручную настраивают одну старинную установку, сложную и медлительную, такое было с теми же видеомагнитофонами, что, едва появившись, моментально завоевали мир невиданной революционной технологией, каждый смог дома смотреть любой фильм, но так же быстро они исчезли полностью, уступив место более совершенным возможностям цифровой записи.

Так же ушли и принтеры, уступив новой волне хай-тека, а потом вообще придут наноботы и будут делать вроде бы то же самое, но на качественно ином уровне.

У Георгия на экран выскочила с бравурной музыкой, чуть ли не маршем, реклама, что такой-то выиграл в национальную лотерею США миллиард двести миллионов долларов и сегодня получает этот крупнейший за всю историю выигрыш.

– Что, – спросил Френсис, – тоже примериваешься?

Георгий надменно фыркнул.

– Я не считаю себя таким уж полнейшим ничтожеством.

– А что, – спросил Френсис обиженно, – так уж все, покупающие лотерейные билеты, ничтожества?

– Все, – отрезал Георгий.

– Ну ты даешь…

– Все, – повторил Георгий с такой категоричностью, что, судя по лицу Френсиса, тому даже восхотелось хрястнуть его по самодовольной роже. – Мы вот не надеемся на счастье для дураков, мы сами работаем, зарабатываем?

Френсис сказал раздумчиво, то ли протролливая, то ли всерьез: