Тульский–Токарев. Том 2. Девяностые - Андрей Константинов

— Лишь бы эта нестандартность каким-нибудь левым мирным гражданам боком не вывернулась, — добавил Василий Павлович, с удивлением для себя отмечая, что сын, против обыкновения, не хочет поддерживать тему о Невидимке. Артем и впрямь пробурчал что-то нечленораздельное и ушел в коридор — звонить по телефону. А позвонил Токарев-младший Лехе Суворову и предложил завтра встретиться. Предложил, в общем-то, безо всякой задней мысли — так, просто пообщаться захотелось. Нет, конечно, Артем собирался предупредить Леху о том, что есть небольшая вероятность активизации того, кто ведром с кирпичами перечеркнул Суворову всю судьбу но педалировать именно эту тему не собирался. Просто Леха на людном месте крутится — вдруг что-то необычное на глаза попадется. Собственно, Суворову все, что надо по этой теме, и раньше говорилось… Нет, Артем просто хотел посидеть со старым приятелем, потрендеть «за жизнь», может быть, выпить немного сухого вина и поцепляться к симпатичным девушкам…

…Леха с энтузиазмом принял предложение и даже замурлыкал в трубку фальшиво мелодию модной тогда ламбады:

— Отлично, Тема, потанцуем!

Договорились встретиться после семи вечера в новом, только что открывшемся баре на углу Среднего и 17-й. У Лешки к этому времени должна была закончиться смена, а у Артема — тренировка. Если бы Токарев-младший только знал, что в этот день с Суворовым захочет свидеться и тот, кто косвенно стал причиной их размолвки с Тульским — если бы… Но Артем, конечно, этого знать не мог…

А Леха на следующий день закончил смену пораньше — и «клиент» под вечер какой-то вялый пошел, да и налопатили они с пацанами за трудовой день уже изрядно.

…После окончания игры на рынке всю добычу собрали в большой холмик на прилавке. Чего только в этой куче не было: и золотой перстень с большим, но безвкусным рубином, и золотые, и серебряные, с крестами и без, цепочки, и часы от «Полета» до «семи мелодий», и просто рублевая масса, включая два полтинника аж от 1924 года. Плюс немного долларов и марок триста «чухонки». Несколько необычным трофеем была вроде как платиновая и вроде как старинная табакерка…

Распределял добычу Юра Шатов — с залихватской улыбкой он разделил ребром ладони кучу малу на две примерно одинаковые части, а потом каждую часть располовинил еще раз. Получились четыре кучки, и их стали разыгрывать через отвернувшегося водящего по старому «морскому» обычаю — кто-то указывал за спиной водящего на кучу и выкрикивал: «Кому?», а водящий вслепую назначал владельца. И кому достался перстень, кому — мусор, а кому — финские марки — это уж как вышло. В общем, все было по-честному и без обмана — и впрямь, как у волшебника Сулеймана…

(В первые лихие годы «наперсточники» делили навар действительно вот так — и по-братски и «по-братански». Примерно так же, наверное, сотни лет назад казаки делили добычу на Дону. Никто не смел считать — кому-сколько. Но пройдет совсем немного времени, и денег станет намного больше — вот тогда их и начнут считать. Так уж устроен человек — буханкой хлеба в голодное время ему бывает поделиться легче, чем снедью из набитого холодильника. Пока же дележка происходила так, что Лехе это все очень нравилось…)

…Насвистывая ламбаду, Суворов отправился в бар, рассудив, что если придет пораньше, то успеет занять рублевые места для себя и для Артема. Настроение у него было такое, что он шел, почти не касаясь асфальта — так хорошо у Лехи на душе бывало нечасто. Может быть, именно из-за своего беспричинно-солнечного настроения Суворов и не обратил внимания на неприметного молодого человека, последовавшего за ним в некотором отдалении от самого рынка…

У входа в новый бар водоворотилась толпа, но Леху на дверях уже знали поэтому он уверенно протиснулся к дверям и шепнул крепкому парню, еле сдерживавшему народный напор:

— Ко мне друг подойдет где-то через полчасика, Артемом зовут — впусти его!

— Нет проблем! — крякнул вышибала, плечом отжимая упрямо напиравшую людскую массу. — Ну куда, куда ты прешь?! Вот, прямо как за кипятком в Гражданскую… Чего?! Кого надо, того и пропустил!!!

…Шедший за Лехой понаблюдал за битвой у входа минут десять, а потом ловко и юрко прошмыгнул к вышибале, назвался Артемом и без препятствий вошел внутрь…

Алексей же тем временем пытался как-то обустроиться — пару раз он вскидывал пятерню, приветствуя каких-то смутно знакомых пацанов, но свободных мест, увы, не замечал.

Наконец, Суворов увидел, что у стойки вроде освободилось одно местечко — Леха успел среагировать раньше всех, обнял высокий стул и начал соображать, как согнать рядом сидящего, чтобы освободить место для Артема. Ничего такого путного, чтобы согнать корректно и залегендированно, в голову не приходило, а жлобом Суворов не был. Поэтому он вздохнул и подумал: «Раз Темка после тренировки, значит, ему сидеть, а мне стоять». Леха хорошо знал, какими усталыми становятся все мышцы после спортзала. Он и сам еще время от времени ходил разминаться все в тот же клуб «Ринг» — в основном, стучал по мешку. Иногда ребята ему предлагали поработать и на ринге но с условием, что бить будут только в корпус. Про Лехино увечье все в клубе хорошо знали и понимали один не самый сильный удар в надбровье — и можно «скорую» вызывать. Суворов соглашался, а потом понимал, что все это — совсем «не та черемуха». На настоящие бои он смотрел с ностальгической тоской, но чувства свои скрывал под шутками. У него даже выработался особый стиль шуток — как у карлика, насмехающегося над своим ростом… Собственно говоря, Леха и в наперсточный бизнес нырнул не столько из-за денег, сколько из-за желания как-то круто переломить свою по-дурацки складывавшуюся жизнь. Он устал чувствовать себя увечным и вызывающим жалость.

…Следивший за Суворовым, войдя в полуподвальный зал, быстро огляделся, просканировал посетителей и проанализировал ситуацию. Люди в баре для него были просто биомассой, так сказать, «кирпичами» для его «архитектурных» планов. Из этих «кирпичей» надо было выбрать нужные… Молодой человек еще раз оглядел зал и остановился взглядом на девушке, зажатой в углу четырьмя нахальными рожами. Рожи были самоуверенны и близки к состоянию осознания себя хозяевами вселенной. Не вызывало сомнения, что девушка пришла не сюда вместе с ними, но она вынуждена была терпеть их общество. Нет, они не хватали ее за руки — ее скорее парализовали нахрапом, ржанием и наглой братанской манерой, то есть, по-русски говоря, запугали не словами, а внешним видом. Поняв ситуацию, молодой человек чуть заметно улыбнулся (не было веселья в этой улыбке, чем-то змеиным от нее веяло) и придвинулся к беззаботно крутившему головой Суворову:

— Здравствуйте… простите, я вас видел на рынке… вы с боксерами работаете… Я не знаю, как это правильно называется…

Он смотрел робко и восторженно, и Леха ответил ему вполне дружелюбно, как заведомо слабому.

— Что надо, старина?

Молодой человек заменжевался, завздыхал и, наконец, решился:

— Я хотел вас попросить… Если вы знаете тех ребят, — он кивнул на компанию «хозяев жизни», — попросите их, пожалуйста, чтобы они девушку отпустили…

Суворов глянул на оккупированный «братвой» угол и все, как ему показалось, понял:

— Твоя девушка?

Парень затряс головой:

— Нет, но… Я сегодня пришел из-за нее… Понимаете, она недавно переехала в наш дом, и я ее случайно увидел и… Я следил за ней, чтобы познакомиться… и увидел, как она сюда зашла.

Леха улыбнулся:

— Понял, дружище: пиковая дама, ах — какая драма. А этих знаешь?

«Влюбленный» только что руками не замахал:

— Нет, что вы! Это же… бандиты…

Суворов засмеялся — ему бандиты ужаса не внушали, для него они были явлением обыденным и даже заурядным:

— Да ты что?! Похоже, дело еще хуже — это не бандиты, это… гангстеры!!! Эх!

Леха спрыгнул с высокого стула, «забив» его зажигалкой и пачкой сигарет, и, лавируя между танцующими, пошел к угловому столику. Молодой человек последовал за ним, но так, чтобы никто не подумал, будто они вместе. Суворов эти маневры заметил, но только мысленно усмехнулся — не всем же дано быть смелыми…

Дойдя до нужного столика, Леха широко улыбнулся:

— Мое почтение, пацаны!

Братаны молча осмотрели его с ног до головы.

— Мы тоже рады видеть тебя без петли на шее, — отозвался за всех не питерским говорком парень по прозвищу Мамочка, чуть вжимаясь в остальных, чтобы освободить Суворову место.

(Мамочка приехал в Ленинград из Альметьевска, что недалеко от Казани примерно с теми же настроениями, с какими девушка с казанской бензоколонки приезжает в Голливуд, чтобы затмить там уже зажженные недосягаемые «звезды». Мечтают тысячи — удается единицам. У Мамочки была уверенность — он считал, что возьмет в Питере верх, поскольку голоднее, а значит, злее. Его мечта воплощалась в конкретный образ: спортивная машина (в марках он еще плохо разбирался) — пусть она будет вытянутой и красной, и с фарами, как бюст у Мэрилин Монро (кто она такая — он тоже не знал). Так вот: сидит он в такой машине на пустом Невском проспекте во время белых ночей, потом отвинчивает набалдашник ручки коробки передач, отсыпает на «торпеду» кокаин, скатывает из стодолларовой купюры трубочку и… и — поехали!!! «Мамочку» застрелит дольщик в 1996 году — сразу после его выхода из тюрьмы.)