Наука убийства - Стив Айлетт

— Хотя нет.

Но когда она крутнулась, чтобы выстрелить, Спектр уже стоял, подняв руки вверх, Дорожный Блокиратор на выбеленной земле. Брут Паркер протягивал узкий пистолет армани к улыбке адвоката.

— Тебе не стоило стрелять леди в спину, Гарпун Спектр.

— Так я же и не выстрелил? — спросил адвокат.

— Ты мне не нравишься, — объявил киллер без выражения.

— Знаешь, вот на эту тему я действительно бешусь, — заметил Спектр, когда Роза спихнула его винтовку в пропасть.

— Ты носишь бежевые трусы, — объявил Паркер.

— Тоже ищешь Локтя?

— Расскажи, что ты об этом знаешь.

— Сиё не надежда лазарита, Паркер. В наше время бума на ужас цена ясности стала бременем, неподъемным ни для кого. Я тебе так скажу. Ответь на простой вопрос, я это учту. — Он поднял четыре пальца. — Сколько пальцев я показываю?

Паркер отстрелил один.

— Три.

7. На большое представление

На большое представление главный зрительный зал забился до отказа, между тем предыдущий оратор потихоньку закруглился. «…Без всякого сомнения продемонстрировав, что рынок сбыта для снайперского капитализма неотличим от земледельческой общины. Благодарю за внимание». Под вежливые аплодисменты выступающий покинул кафедру, и после паузы туда восшествовала другая фигура, спелёнутая клоункостю-мом. Присутствующие снайперы поприветствовали Керни уважительными аплодисментами.

Возбуждённый хитрованами, Энтропийный Малыш сорвал маску шута, спёртую из подвала Джонса, и, говоря сильным, ясным голосом, обратился к собранию с накалом отваги и обаяния, едва ли выносимым в этой шее мира.

— Да, это я, именно я всё время дурачил всех и каждого ублюдка, вырядившись клоуном. И почему, Господи, можете спросить? Где евангелическая бойня, что сделала этот город американской столицей насилия? Где смелые программы бесценного пандемониума, что мы привыкли воспринимать как должное? Где Панацеи, Дизели, Атомы? Криминальные студии выпускают сплошь римейки и ретроспективы. Посмотрите на себя — укрепляете свой затасканный мачизм хитрыми устройствами и постфутуристическими обобщениями. Вы уволены. Да, вы все, и я пришёл сюда, чтобы объявить об этом. Прямо сейчас, 17 июня, — уволены.

То, чем вы занимаетесь, — это не искусство. Любезно стреляя сверху, вы доказываете, что не понимаете значения честного обмена. С мирным великодушием умащивая свою вину единственной похвальбой — что вы могли бы умереть с лучшими из них. Что здесь это значит? Осталось ли хоть что-нибудь важное в мире, где жизнь и смерть решаются броском костей вашей лажовой целкости? Я здесь не для того, чтобы помогать вам притворяться, мол, вы чем-то отличны от братства. Я тот скелет, что вы пытаетесь скрыть в своём теле. Ваша притворная мораль мне вдоль дула, уверяю вас. Инфантильные антигосударственные банальности — «Церемония является сценой для неожиданного выстрела», — и что? Можете взять свою избитую племенную арифметику и затусовать себе в очко. Я главный клоун среди приговорённых за то, что досталось им в наследство — этот дурацкий рай монотонных правонарушений, негодяев-хлеборезов, баллистической невоздержанности и пустяковых выстрелов в голову. Причины столь глубоки, что утонули и погибли. Если хоть один из вас, быкорукие акушеры бессмысленной гибели, отрастит себе мозг, вы обрубите все хвосты, но вас останавливает самомнение ваших жалких мафиозных династий. Вы и всё преступлитное поколение можете пойти и бомбочкой прыгнуть в говенное болото вашей посредственности.

Вдруг Малыш украсился красной гвоздикой из собственной плоти. Он опустил на неё взгляд, в котором разгоралось понимание, и созвездие пулевых отверстий начало распахивать его. Он сделал шаг назад, запуская кровяные вымпелы Пекинпа на стенд с графиками. Выстрел обнажил каллиграфию его мозговых извилин. Из головы выплеснулось что-то вроде свернувшегося молока, растёкшись по задней стене. Аудитория подскочила на ноги, мешанина выстрелов артикулировала её ответ. Пламя выстрелов стробировало на румяных лицах, и искры опилками клубились в воздухе. Пустые скорлупки ракушками звенели по полу. Кафедра раскололась пополам. Малыша вбило в стену, и он сполз отдохнуть в кровавое озеро, по форме похожее на штат Флорида. По всему его лицу растеклось умиротворение.

Огонь утих от задних рядов зала к передним, пока по центральному проходу, устилая свой путь обрывками ленты заграждения, шествовал человек. Присутствующие снайперы умолкали, когда до них доходило, что новоприбывший — ни кто иной, как Керни, раздетый до антишоков и угорающий над своим мёртвым двойником.

Дайс «Киллер» Эгню, бывший сокамерник Малыша, вышел на сцену и продолжил расстреливать тело. Что же до Керни, тот ничего не знал о своей прежней личности и был более-менее похож на человека. Он модифицировал свою Кафкаклеточную пушку так, чтобы вид с глаз жертвы передавался даже после смерти: когда он убивал, на него обрушивалось гипнотизирующее зрелище загробной жизни. Но когда он стрелял и перестреливал в искрошенный труп Малыша, он не видел ничего, кроме серой статики. Левый клоун, кем бы он ни был, уже покинул их, суицидировав на следующий уровень. Керни использовали. Значит, на его долю выпало лишь пострелять в зрителей.

Блинк швырнул трубку.

— Проблемы на встрече оружейных зануд, Бенни. Каждый божий год. Я заставлю тебя понять лучше, чем я сам, эти космо-обезьяны хватают свою единственную тупую идею и носятся с ней, пока не приходится принимать изысканные меры. Ты знаешь, что они продают обоймы с маленькими бумажными зонтиками? Опупеть. И они зовут это преступлением, словно купили понятие. Чёрт побери, я отдам ударную руку, чтобы увидеть в наших краях настоящее преступление — ни от кого ни звука со времён того дерьма в Молоте, ограбления на Торговой и взрыва, что снёс нижний округ. Двенадцать с хреном часов пенопластового кофе, пончиков, занавешенных штор, криков «ты отстранён от дела» блудным копам и прочая рутина — но к братству я присоединился ради другого, Бенни, мне нужно наблюдать за насилием. Вроде бойни, что устроил Нелюбимый пару лет тому, помнишь? Этот парень знал, как отвесить воркуху.

И никогда мне не нравилась эта берлога. Это ракето-непробиваемое оргстекло на фасаде — это ж гадское приглашение, вот что это. Куда ни тыкнись, везде войска — видишь там сзади арсенал? Герион молодец, но шесть-два-и-ещё его ребят не знают, как стрелять из блуперов. И пока я зеваю на эти передистические компьютерные пробы из верхнего округа, какой-то идиот влез в представление Керни, и тот слетел с нарезки, расстреляв жизнь в зрителях. Ну, я думаю, он сэкономил нам вагон проблем с этими снайперами — я тебе уже говорил, каждая заказанная угроза несёт в себе противоядие.

Арестуй жертву, Бенни, это основной момент — упакуй её, как подарок на сочельник. А если жертва окажется куклоглазой и покойной, на этом наша работа закончится и мы сможем тихонько спать дальше. Думай как бандит, Бенни, и ты не ошибёшься — вот есть два чувака, совсем одинаковые, одни и те же отпечатки пальцев, вся фигня, как они могут это использовать, чтобы жульничать и лгать? Что до меня, я бы решил собрать и перестрелять всех собак, но у тебя могут быть другие идеи. Помнишь парня, который пошёл и вырезал крошечные антикоповские заявления на кончиках пальцев? Заставил ребят в дактилоскопической лаборатории безумно скакать. В остальном отпечатки гладкие, если я верно помню, выжженные. Прошло время, и ребята осознали, что сообщения несут эдакое завуалированное уважение, первое для них за ’ многие годы. И не скоро они заметили жуткие грамматические ошибки и поняли, что это работа копа, — помнишь, Бенни? Бенни?

Блинк внезапно огляделся, осознав отсутствие. Как раз в этот момент Бенни и Кори прорвались через пост копов в Терминальном Штате и с хохотом неслись к бункеру Молота.

Кровь стекала по величественным каменным ступеням Зала Собраний на Площади Маккена — окрестный Светлопив всегда будет грустить над муниципальным фонтаном. Керни вышел с дымящимся пулемётом Гатлинга и спустился по красному ковру лестницы. На нулевом уровне он глянул на часы, показывающие цифровую картинку разлагающегося серфера. Час ночи.

Мимо проулюлюкал угонщик, и Керни выстрелил, удары пробарабанили по боковой броне и сквозь кабину — на него нахлынул вид с глаз кричащего водителя, звёзды трещин заполнили лобовое стекло, и машина обвалилась в черноту, нить души, пойманной и распутывающей плоть водителя, пока на руле не остались лишь белые костяшки пальцев. Лишь свист ветра в рёбрах — вид померк.

Это, конечно, отличное развлечение, но никто ещё не заработал на жизнь посещением съездов. Керни разобрал винтовку и сложил части в шёлковый мешок в горошек, нашёл в куче машин свою и закинул мешок на заднее сиденье. Потом захлопнул дверь с надписью «ДЕТСКИЙ АРТИСТ» и отправился назад на западное побережье.