Дневник шпиона - Смирнов Николай Николаевич

— У вас опять были воры?

— Хуже. Стаут попал под трамвай и оставил на рельсах ногу, ботинку и ведомость снабжения белых армий.

— Не может быть. Разве ногу не нашли?

— В том-то и дело. Я сам бегал на место происшествия. Как хотите, невозможно объяснить случайностью такую вредную для нас историю. Когда у человека крадут ногу, предварительно отрезав ее механическим способом, смешно не искать преступника. Во всяком случае, вы премного меня обяжете, если прекратите свои посещения.

— Как вам угодно, полковник. Я никогда особенно не стремился встречаться с вами и, конечно, больше не приду. Но позвольте на прощанье дать вам один совет: сходите к хорошему психиатру. Ваша подозрительность совершенно ненормальна. Расскажите ему поподробнее о ноге, и он вам пропишет режим.

Келли махнул рукой и пошел, не простившись. Потом повернулся и злобно сказал:

— Мы примем меры к тому, чтобы обезвредить вас, лейтенант.

— Капитан, — поправил я. — Сегодня вышел приказ о моем производстве.

— Да? Вероятно, за победу на трамвайных путях…

3 января 1920 г. Мои дела ухудшаются. Я только что вернулся от мисс Мальмер. Вероятно, мы никогда больше не увидимся.

Она приняла меня ласково, как всегда. У нее были две дамы. Мы пили шоколад и разговаривали о новом годе. Когда гостьи ушли, Мабель приблизилась ко мне и положила руки на плечи, чего никогда не делала. Я думал, что она заговорит об ускорении срока нашей свадьбы, и заулыбался. Но она необыкновенно нежно сказала:

— О, Эдди, я получила сегодня по почте ужасное письмо, написанное на машинке. Там сказано, что вы близки к политическому шпионажу и что я должна иметь это в виду. Как хорошо, что наша помолвка не объявлена. Прежде вы мне должны доказать, что письмо лжет.

Ее руки лежали на моих плечах. Пользуясь этим, я хотел поцеловать ее: мне казалось, что это будет лучшим аргументом против моего участия в шпионаже. Но она подняла руки, сделала прыжок в сторону и оказалась далеко от меня.

— Об этом не может быть и речи, — сказала она, немного побледнев. — Конечно, я не верю анонимным письмам. Но вы должны доказать мне сейчас же…

— Где это письмо?

— Я сожгла его.

Я начал говорить о том, что верить анонимным письмам не принято, что их пишут в шутку или из мести.

— Все это верно, — сказала Мабель. — Но вы должны опровергнуть возможность вашего участия в Интеллидженс Сервис. Помните, что я — член Рабочей партии, и активные консерваторы для меня враги.

Мне так и не удалось убедить Мабель, несмотря на все мои старания. Мы простились сухо. Я решил не ходить к ней до тех пор, пока она сама меня не позовет.

10 января. Сегодня Мабель прислала мне письмо:

"Я уезжаю из Лондона на неопределенное время. Буду гостить у моей тетки в Брайтоне. Предполагаю заниматься японским языком и курением. Говорят, что выучить японский язык можно только в четыре года. Я не говорю, что не приеду в Лондон до этого времени. Но вопрос о наших дальнейших отношениях зависит всецело от Вас. Может быть, я придаю слишком большое значение письму. Но я имею право быть щепетильной. Сделайте, что я Вас прошу, и тогда все будет хорошо. М.".

Какие доказательства я могу привести ей? Она сама не знает, чего просит. Мне остается только поставить крест на моей личной жизни. Я стараюсь представить себе мою любовь незначительным эпизодом по сравнению с той работой, какую я веду. Мне это удается только отчасти. Нельзя сказать, чтобы настроение у меня было хорошее. Лондон утратил для меня весь интерес.

20 января. Я чистосердечно рассказал майору Варбуртону всю свою историю — разговор с Келли и разрыв с Мабель. Майор кажется мне человеком опытным в таких делах. Кроме того, он относится ко мне хорошо. Он выслушал мое сообщение очень серьезно.

— Вы, что называется, сели, — сказал он авторитетно. — Конечно, оставаться вам дальше в Лондоне трудно. Надо, чтобы вас забыли. Келли не остановится перед тем, чтобы устроить вам публичный скандал, тем более что он теперь силен, как никогда. Деникин отступает с быстротой молнии, все наши надежды провалились. Черчилль положительно не знает, что делать… Конечно, Келли воспользуется всем этим и усилит травлю. Комиссию придется свернуть наверное. Но вы не унывайте. Я переговорю с министром, и он найдет вам дело. Он считает вас способным работником и что-нибудь для вас придумает.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

1 февраля. Майор Варбуртон сообщил, что говорил обо мне с Черчиллем. Министр намечает послать меня в Россию с секретной командировкой.

ПОДГОТОВКА К КОМАНДИРОВКЕ В РОССИЮ

8 февраля. Я имел длительную беседу с Черчиллем. Вот человек, который никогда не унывает. Первый его вопрос был:

— Слышали ли вы, капитан, что Колчак вчера расстрелян большевиками?

Ничего похожего я не слышал, и удивление на моем лице было самое подлинное. Черчилль в это время хохотал как сумасшедший. Откровенно говоря, этот смех меня поразил больше, чем смерть неудачливого адмирала. Ведь так реагировать на расстрел человека, который долгое время был нашим союзником, все-таки неудобно. Черчилль, перестав смеяться, сказал:

— Да, да, они расстреляли его, как обыкновенного офицеришку! Это хороший урок для всех белых генералов и для нас, конечно. Мы делали на него ставку, как на добрую лошадку. А он не сумел даже унести ноги. До чего трудно отсюда из Лондона следить за событиями! Теперь не знаешь, кому можно верить. Играть приходится вслепую. А миллионы летят…

Министр сделал маленькую паузу и от повествовательного тона перешел к строго официальному.

— Такое положение мне не нравится. Эти русские генералы один хуже другого. Я вас прошу в ближайшее же время выехать на юг России и представить мне подробный отчет о положении дел. Наши военные агенты пишут мне черт знает что, и я ничего не могу понять. Каким образом произошло отступление Деникина? Ведь он хотел быть в Москве к Рождеству, а вместо этого очищает Украину. Нельзя ли как-нибудь поправить дело? Если же сделать ничего нельзя, пусть генерал Деникин едет сюда. Хоть он и скверный полководец, но у него есть размах. Может быть, мы тут вдвоем что-нибудь и придумаем.

Он довольно долго и обстоятельно высказывал мне свои пожелания. Кое-что я успел записать в книжку. В заключение министр сказал:

— Вам, как свежему человеку, будет виднее, что там происходит. Главное, выясните секреты успехов большевиков. В чем загвоздка? Дисциплина и техника у нас, а они лупят белых вдоль и поперек. Одним словом, вы меня поняли. Майор Варбуртон сообщит вам все необходимое для офицера в заграничной командировке.

Министр крепко пожал мне руку, и мы расстались.

Майор Варбуртон прежде всего указал мне, что подготовиться к такой ответственной командировке не так-то легко. Между прочим, он спросил меня, приходилось ли мне бывать в русском отделе Интеллидженс Сервис?

— Нет, — ответил я. — Я вообще ни разу не был в помещении службы.

— Вам придется походить туда дней десять. Нужно, чтобы вы узнали технику дела. Ведь помимо поручений министра, вам будут даны задания от службы. Завтра в девять часов вечера будьте на Даунинг-стрит, 10. Вас проведут в русский отдел. Но вы не заходите к начальнику отдела, а пройдите прямо к помощнику.

— Что я должен сказать ему?

— Он будет предупрежден.

Наконец-то я удостоился чести быть приглашенным в учреждение, о котором ходит столько легенд! Как трудно заслужить доверие своей собственной службы! Только мое несчастие дало мне право проникнуть за эти заповедные двери.

9 февраля. В девять часов вечера я, в достаточной степени изменив свою внешность, стоял под воротами дома № 10 на Даунинг-стрит. Услужливый человек, нисколько не похожий на констебля, проводил меня по лестнице в коридор и указал кабинет помощника начальника русского отдела. Не без некоторой робости я постучал. Мне ответил знакомый голос:

— Войдите.

За столом сидел тот же майор Варбуртон и со словарем разбирал русскую газету "Правда". Я выразил удовольствие в том, что встретил здесь майора. Но он дал мне понять, что бывает здесь всегда, так как является помощником начальника русского отдела.