Научи меня желать (СИ) - Снежинская Катерина

– Алика, отпусти сестру, дай ей хоть отдышаться, – велела подоспевшая женщина.

– Ну тётушка, – законючила девчонка. – Ну я просто радовая, что сестрица приехала!

– Алика?

Недил отодрала, наконец, от себя девицу, отодвинула, рассматривая. Вот эта вот чумазая, нечесаная, с грязными ногами, обломанными ногтями, в грубом крестьянском платье с подоткнутым подолом, её Алика?!

– Тётушка?

Разве эта старуха может быть её тёткой? Да ладно! Она всегда была в теле, если не сказать толстой, женщина же, стоящая перед ней, худая, как палка и лицо у неё похоже на мордочку грустной мартышки.

– К сожалению, я не могу сказать: «Добро пожаловать домой!». Потому что в твоём доме теперь правят суконики. – Тётя скорбно поджала синеватые губы. – Но мы всё равно рады тебя видеть.

– Я тоже… рада, – промямлила Леора.

– Убирайся вон, ты, отродье Левого! – истеричный визг резанул по ушам, эхом отдавшись под аркой ворот. – Чтоб ноги твоей!.. Даже думать не смей приближаться к моим дочерям! Убирайся, слышишь?

Недил против собственной воли попятилась, больно наткнувшись лопаткой о раскрытую дверцу кареты.

– Мама? – пробормотала растерянно.

– Ты мне не дочь! Моё чрево никогда бы не выносило такую тварь! Ублюдочное создание!

Вот мать изменилась мало. Конечно, если не считать того, что супруга властителя Краснодолья не то что визжать, голоса повышать себе не позволяла. Эта же женщина орала, дико выкатывая глаза, в уголках её рта пузырилась самая настоящая пена, как у бесноватой.

– Рейла, уведи мать, – приказала тётка, не оборачиваясь, вперившись взглядом в кадета.

Рослая девица с постным лицом старой девы, неприязненно глянула на Недил, точно как тётушка, поджав губы. Подхватила вопящую под локоть, потянула к дому, что-то нашёптывая ей на ухо.

– Мама… – едва выговорила Леора, облизав пересохшие губы. – Она больна?

– Не больше, чем мы с тобой, – заверила тётя. – Не знаю, на какой приём ты рассчитывала. Твоё… Пресветлый Отец! Я даже слов подобрать не могу! Это не предательство, это во сто крат хуже! Ты подкосила всех нас, девочка. Тебе не понять, как это жить с постоянным позором, не осмеливаясь людям в глаза смотреть. Впрочем, у нас ещё будет время обо всём поговорить. Одна заблудшая, но искренне раскаявшаяся овца Отцу милее, чем десять праведников.

– Тётя, я…

– Потом, всё потом, – решительно перебила тётка, складывая руки на впуклости живота. – Прости, но для такого роскошества у нас места нет. Да и лишней еды тоже.

Тётя указала подбородком, украшенным большой родинкой, из которой торчал чёрный жёсткий волос, то ли на карету, то ли на кирасиров.

– Они сами о себе позаботятся, – промямлила Леора. – Не здесь, а в деревне, – добавила поспешно.

– Это очень хорошо. Ну всё, пойдёмте в дом. Алика, прекрати реветь. Вспомни о достоинстве. Так распуститься перед псами самозванца! Стыдись.

– Я не реву, – прогундосила сестрёнка и, послушно устыдившись, спрятала лицо в передник из ряднины.

***

Ужин не удался настолько, насколько может быть неудачным семейный ужин, разве что не отравили никого. И дело не в гороховой каше с огромными кусками жёсткой солонины – в корпусе Леоре и не такие «деликатесы» есть приходилось, хотя сейчас она варево только по тарелке размазывала, опасаясь за свои продырявленные внутренности. И не в обеденном зале, продуваемом всеми местными сквозняками и больше напоминающем ледник, чем столовую. И не в сальных свечах, жутко дымящих и ещё более жутко воняющих.

Дело, конечно, в родственниках.

К счастью, мать, выбрала единственно правильную тактику – старшую дочь она просто не замечала. Ну вот не было за столом никакой Леоры Недил – и всё. Средняя сестрица вовсю пыталась подражать маменьке, правда, получалось плоховато. Младшая то и дело шмыгала носом, виновато посматривая на кадета. Тётушкины дочки-близняшки сидели куклы куклами, кажется, ни разу взгляда не подняв. Зато сама тётка вещала за всех скопом.

Стенать об утраченном величии она прекращала только для того, чтобы предать анафеме сукоников, ну а проклятье прерывались лишь перечислением нужд, которые вынуждены терпеть «достойные люди»: замок разваливается, потому что все деньги уходят на налоги. Дров нет – леса отданы на откуп ушлым крестьянам, глядящим на господ свысока и им же продающим дрова втридорога. Девочки остаются без образования, потому что послать их просто не к кому, да и другие высокие рода принимают у себя лишь «платных гостей» – неприлично, а что ж поделать, надо выживать. И коровы стали давать горькое молоко.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

А во всём этом виновата Леора. Потому что навлекла на семью позор и разорение. О том, как она почти пять лет подряд им деньги регулярно умудрялась посылать, не было сказано ни слова. Эта мелочь даже намёком не упоминалась.

– Представь себе, намедни в храме я передала список для заздравной службы. И, конечно, упомянула твоё имя, хотя, сама понимаешь, чем больше молитв, тем дороже выходит. Но для спасения твоей души, девочка, я готова ходить голой и босой, – вещала тётка, наставительно пристукивая ложкой. – И вот служка меня и спрашивает, кто, мол, такая девица Леореса, а сам смотрит нагло. Я готова была со стыда сгореть! Даже какой-то мальчишка нас презирает по твоей милости.

– А сколько лет служке? – ковыряя ложкой напрочь остывший гороховый монолит, поинтересовалась Леора. – Может, он просто обо мне никогда не слышал.

– Утешай себя! – фыркнула тётка. – Оправдание удел слабых духом! Ты виновата…

– Я виновата, – протянула Недил, не замечая, как сжимает кулаки по обеим сторонам своей тарелки. – Я виновата в том, что высокие рода решили поднять бунт и умудрились всё банально про… профукать. Я виновата, что отец сбежал, нимало не интересуясь дальнейшей судьбой собственной семьи. Я виновата, что мой дядя, ваш муж, дал ему возможность унести ноги, и сам погиб.

– А ты бы, конечно, предпочла, чтобы папенька тоже оказался в земле? – попыталась съязвить Рейла, забыв, что Леору нужно игнорировать.

– Да, – ответила Недил, подняв голову, глядя на сестру, – тогда бы, по крайней мере, мне было за что его уважать.

– Как ты можешь? – вспылила тётка. – Он достойнейший человек, человек чести!

– По-вашему, оставлять жену с детьми фактически от голода умирать – это честь?

– Для гордых бедность не упрёк! А ты погналась за грехом, потому как он слаще. И теперь выслуживаешься перед самозванцем.

– А мне плевать, какие у императора права на трон, – Леора понимала, что почти орёт, а этого делать не стоило, с какой стороны не посмотри. Но ярость клокотала кипятком – не удержишь. – Да нам нужно его величество каждый день благодарить, что по его милости у нас отобрали только титул и земли, а могли бы перевешать как семью предателей. Это вам в голову не приходило? А папеньке моему, когда он в эмиграцию подался?

– Я тебя ненавижу! – взвизгнула Рейла, вскакивая, бросила штопанную-перештопанную салфетку на стол. – Из-за тебя и таких, как ты, я никогда не выйду замуж! Я никому не нужна!

Сестра, разрыдавшись, выбежала из зала.

– Главное, чтоб самой себе нужна была, – пробормотала под нос кадет, остывая.

– Ну и чего ты добилась? – поджала губы тётка. – Между прочим, она права, Рейле уже семнадцать, если ты не помнишь.

– А мне почти двадцать, – буркнула Недил.

Злость схлынула, оставив едкий осадок.

– Ты себя, греховодницу, с ней не сравнивай. Рейла чистая девушка, строго себя блюдущая. И, пожалуйста, выйди из-за стола. На сегодня, думаю, твоих спектаклей достаточно.

Леора встала, отодвинула стул, громко скрипнув ножками по ничем не прикрытому каменному полу, поклонилась по-военному, по-мужски.

А мать так ни слова и не сказала. Казалось, что скандал вообще мимо прошел, она и не заметила.

Лечь спать пришлось рано, всё равно делать было решительно нечего. Но уснуть никак не удавалось: одеяло воняло псиной и совершенно не грело, да ещё бок разнылся. Ну и, конечно, мысли одолевали.