Предвечный трибунал: убийство Советского Союза - Алексей Кофанов

2000 – переворот в Белграде. Американцы свергли С. Милошевича.

2001, 11 сентября – американские спецслужбы организовали подрыв башен-близнецов, приписав это «арабским террористам». Погибло 2977 человек.

2001 – вторжение в Афганистан. Массовое уничтожение мирных жителей, пытки, применение обедненного урана.

2002 – проамериканский переворот в Венесуэле, сместивший президента Уго Чавеса. Но на следующий же день началось народное восстание в поддержку президента, Чавеса вызволили из тюрьмы и вернули на пост.

2003 – вторжение США и их союзников в Ирак с целью свержения Саддама Хусейна.

2003 – переворот в Грузии при политической и финансовой поддержке США.

2004 – проамериканский переворот на Украине.

2008 – подготовленное Штатами нападение Грузии на республику Южная Осетия. На стороне грузинских агрессоров американские военные специалисты.

2011 – бомбардировки Ливии, зверское убийство Муамара Каддафи.

2013–2014 – второй проамериканский переворот на Украине.

* * *

После оглашения списка тишина длилась необыкновенно долго. Потом я добавил:

– Зачем я это прочитал? Во-первых, следует знать, какая страна сейчас миром помыкает, кому все кланяются. Во-вторых, Штаты проявляли агрессию и к Советскому Союзу; именно они стремились уничтожить нас путем холодной войны, и убийство Союза – их победа. Вовсе он не «самораспался вследствие внутренних проблем», его развалили враги; и подсудимый был их послушной куклой.

– Что вы слушаете, это бред полный! – выкрикнул невидимый зритель. – Если б американцы хотели разрушить совок, они бы это сделали уже в 1945-м, когда монопольно владели атомной бомбой!

Я даже засмеялся:

– Вот именно: бомбой. Точнее, двумя…

– Истец, уточните, – потребовал Судья.

– Сейчас. Планы атомного нападения разрабатывались постоянно, но у Штатов всегда недоставало бомб для гарантированной победы. Что-что, а считать прибыли и убытки янки умеют хорошо… Секретарь, у вас наверняка есть цифры – вы не могли бы их назвать?

– Пожалуйста, – мигом откликнулся тот, кого я просил. – В декабре 1945-го американские стратеги подсчитали, что против СССР достаточно двадцати бомб – но в наличии имелось лишь две. План «Пинчер» (июнь 1946-го) предполагал удар пятьюдесятью бомбами по 24 городам – но в запасе было девять зарядов. В 1947-м бомб стало тринадцать, в 1948-м – пятьдесят шесть; но в 1949-м СССР уже получил собственную бомбу[91]. Напасть американцы просто технически не могли.

– Какие «планы нападения»? – прорезался тот же голос. – Американцы миролюбивы, они защищают в мире демократию и свободу!

Я развел руками:

– М-да… Значит, и такие реликты до сих пор встречаются. Я надеялся, что бандитские налеты на Ирак, Ливию и Сербию включат даже самые кондовые мозги…

А Судья решил:

– Перерыв.

Включилась долгожданная вентиляция. Чтение последнего документа наполнило воздух парами предательства и агрессии, дышать стало трудно. Очень хотелось эту атмосферу очистить.

Я снова вышел прогуляться по коридору, который, будто рама картину, охватывал зал. Зрители по двое-трое негромко что-то обсуждали. На меня поглядывали отчужденно, со смесью страха и уважения. Близко никто не подходил.

Неясна моя персона, мне самому в первую очередь: вроде член судейской команды, главный обвинитель! Но почему не имею понятия, куда в перерыве деваются юристы, и сам хожу среди обычных зрителей? И чем объяснить отчуждение? Они ведь зачастую поддерживают мои реплики, согласны со мной – но сейчас будто стенка между нами…

Я свернул за угол; эта часть коридора оказалась безлюдной, невдалеке стояли лишь двое крепких парней. По-деловому как-то стояли, и сердце сразу кольнула тревога. Шагнул назад, но они подскочили, и я получил тяжкий удар под дых, согнулся невольно, красные полосы замелькали перед глазами.

– Слышь, ты, литератор, – услышал я. – Чтоб сегодня забрал обвинение и процесс прекратил! А то на ножи поставим!

– Вы за демократию или за свободу слова? – сумел я прохрипеть, сползая по стене. Тут в коридоре, видимо, появились зрители, так что бандитам пришлось отшатнуться.

– Ты все понял, козел? – сказали напоследок борцы за либерально-демократические перемены. – Не сделаешь – уроем.

Исчезли. Даже лиц не успел разглядеть…

Постепенно я встал и раздышался. Черт, обидно: всего двое! Вроде стараюсь себя в форме поддерживать, гантельками машу – и не смог ничего… Даже удар не блокировал. Наверное, профессионалы, сработали по заказу.

Нет, ребята, я не терминатор бесстрашный. Конечно, испугался. Живот льдом обдало, когда они подкатили… Но я давно усвоил: гаси страх на взлете, сразу, пока не разросся! Иначе он тобой овладеет, и превратишься в чмо бессильное.

Как гасить? О, вот это проблема! Лично я для себя нашел лишь одно: верить Богу.

Тут ход мысли такой:

1. Мир создан Богом. Иного варианта я не вижу – слишком сложная и гармоничная конструкция для случайного-то самозарождения.

2. Мир стабилен и в целом добр. Не все в это верят, кто-то видит стакан полупустым – но я предпочитаю видеть его наполовину полным.

3. А раз так, то Создатель доброго мира никогда не издевается. Он дает лишь те испытания, которые нам по силам, – и чаще для нашего вразумления. Стряслось что-то – подумай, в чем ты не прав! Ну а если упорствуешь в непонимании намеков, они усиливаются, покуда не поймешь.

Причем и намеки каждому даются лишь те, какие он способен понять в меру своего нынешнего развития. Однако понимание все равно требует усилия над собой (суету отодвинуть, приподняться хоть чуть-чуть над бытом); многие ленятся… Вот и я пока не вижу, что Бог хотел мне сказать этим ударом в брюхо. Позже осмыслю. В первый момент важно было страху не поддаться.

Когда накатывает паника, главное – успеть подумать «все, что происходит, ведет к моему благу». Сейчас успел.

Зрители близко не подходят, избегают в мою сторону смотреть, так что осталось непонятным: видели ли они то, что произошло?

Вкус крови на губах. Хорошо бьют, резко.

Как быть?

Не сдаваться, конечно, – тут и вопроса нет. Но экстремисты в зале, надо бы начальству сообщить, чтоб они с другими зрителями чего не учудили! Однако лиц не помню… Как их вычислишь?

Демократия

Перерыв кончился, все вернулись в зал. И Прокурор спросила:

– Подсудимый, почему вы считаете, что Советский Союз был империей зла?

– Прежде всего потому, что он был недемократичным.

Я поднял руку, чувствуя затылком нечто вроде лазерного прицела. Мнительность? Или правда?

– Михаил Сергеевич, давайте уточним термины. В ранней Античности слово «демос» означало вовсе не народ, а узенькую элитную прослойку рабовладельцев. Все остальные назывались «охлос». Соответственно, «демократия» означала власть элиты над подавляющим большинством. Вы понимаете демократию в этом смысле? Или в смысле власти народа, большинства?

Горби ответил не задумываясь:

– Безусловно, как власть народа.

– Какого «народа»?! – воскликнул кто-то из зрителей. – Демократия – это диктатура демократов!

Хохотнули – те, кто помладше. Старшие подавили вздох.

– Тонко подмечено, – похвалил я, – в 90-х так и было. Причем «демократами» почему-то стали функционеры КПСС… Но я сейчас о другом. Пригласите, пожалуйста, свидетеля Заславскую.

Явилась пожилая женщина, отрешенно глядевшая перед собой. Она тоже ничему не удивлялась, поскольку уже год, как пребывала в иных сферах, а не среди живых…

В 80-х она возглавляла Всесоюзный центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ). Прокурор понимающе взглянула на меня и попросила:

– Татьяна Ивановна, огласите, пожалуйста, итоги социологических опросов, касавшихся перестройки.

Женщина с массивной головой и крупными чертами лица ответила:

– Итогов много было… Например, в 1989 году мы предложили опрашиваемым выбрать желаемый тип трудовых отношений. Вариант ответа «Небольшой, но твердый заработок и уверенность в завтрашнем дне» подчеркнули тогда 45 процентов, вариант «Иметь собственное дело, вести его на свой страх и риск» – 9 процентов. Аналогичный опрос 1994 года дал результаты соответственно: 54 и 6 процентов.

Видно было: профессионал. Спустя столько лет цифры прочно сидели в ее памяти.

– Как вы можете это прокомментировать?

– По-моему, ответ очевиден: подавляющее большинство отвергало капитализм. Интересно, что так проголосовали даже предприниматели.

– Результаты других опросов это подтверждают? – продолжала спрашивать Прокурор.

– Абсолютно. В первые ельцинские годы советский период считали «тяжелым и бесполезным» лишь около пяти процентов населения. В 1995 году только 10 процентов выбрали ответ, что «дела идут в правильном направлении», а 2/3 россиян предпочли бы вернуться в доперестроечное время[92]. Напомню также о Всесоюзном референдуме 17 марта 1991 года. 76,43 процента участников тогда поддержало сохранение Союза.