Предвечный трибунал: убийство Советского Союза - Алексей Кофанов

Яковлев не выносил социалистический строй, с раздражением говорил о колхозах, совхозах, не скрывал однозначного негативного отношения к государственной собственности, но боготворил частную. Весь советский период истории для него – сплошная черная страница.

Я ни разу не слышал от Яковлева теплого слова о Родине, не замечал, чтобы он чем-то гордился, к примеру нашей Победой в Великой Отечественной войне. Меня это особенно поражало, ведь сам он был участником войны, получил на фронте тяжелое ранение…

Каждый волен поступать в соответствии со своими убеждениями. Однако если ты один из руководителей партии, то выход один. Предложи партии свою концепцию, а если она будет отвергнута – уйди! Но Яковлев предпочел скрыть свои подлинные взгляды – говорил одно, а действовал совсем иначе.

Обе зловещие фигуры нашей действительности – Горбачев и Яковлев – одновременно являются и «архитекторами» и «прорабами» перестройки. Они спелись, слились воедино, органически дополняя друг друга. В черной игре они менялись местами, но из чисто тактических соображений.

Казалось бы, уж если провозглашать курс на перемены столь радикального характера, то вся работа должна строиться на основе цельной концепции, отличаться взвешенностью, основательностью. Однако на практике ничего подобного не было. Никакой целостной программы проведения перестройки не существовало даже в проекте – были лишь ее отдельные штрихи, эмоции да сплошное шараханье из стороны в сторону! Всюду царила неразбериха, решения принимались спонтанно, сумбурность и непоследовательность чувствовались буквально во всем.

Теперь стало ясно, что делалось это умышленно[99].

* * *

Судья сказал человеку в бульдожьих складках:

– Господин Яковлев, однажды вы написали: «После XX съезда мы избрали простой, как кувалда, метод: бить Лениным по Сталину» и так далее, вплоть до полного развала страны. Цитату привести?

Вызванный проанализировал ситуацию и понял, что отпираться бесполезно:

– Не нужно, я помню.

– Объясните, пожалуйста, зачем вы убивали страну?

Яковлев молчал неприлично долго, минуты две. Потом выдавил из себя:

– Это я написал в полемических целях…

– То есть соврали? – уточнила Прокурор. – Но если вы признаете свою ложь в данном случае, как можно вам верить вообще?

– Тогда я написал это, потому что того требовала конъюнктура момента, – признаюсь, по малодушию. Но сейчас уверяю вас, что рушить страну не собирался! Почему вы верите моим тогдашним словам и не верите нынешним?

– Опубликованная книга – улика гораздо более веская, чем произнесенные слова, – сказал Судья после небольшой паузы. – Суд считает напечатанное признание доказательством вины. В практических действиях этого человека также наличествует состав преступления. В связи с этим господин Яковлев объявляется подсудимым. Будьте любезны, займите подобающее место.

Секретарь подошел к ошеломленному Яковлеву, взял под руку и отвел в левый угол, к горбачевскому столу. Ноги ведомого один раз заметно подломились.

День четвертый

Экономика. Трезвость

И снова ударил гонг.

– На нынешнем заседании мы исследуем экономические вопросы позднего СССР, – возвестил Судья. – Слово предоставляется истцу.

Я вышел на ставшую уже привычной трибуну:

– Правление Михаила Горбачева вогнало страну в нищету. Даже партийная пресса сообщала в сентябре 1989-го, что из продажи исчезли мыло, стиральные порошки, школьные тетради, лезвия для бритья, зубная паста, утюги, чайники, обувь, лекарства и так далее[100].

– Такой была объективная реальность, – вставил генсек.

А я продолжал, не обращая на него внимания:

– В конце 1990-го стало еще хуже. Журнал «Молодой коммунист» писал: «Страна в упадке. Власть бездействует. Пустые полки магазинов. Инфляция. Разгул преступности. Кровь межнациональных конфликтов. Безработица. Сумрачные лица прохожих на улицах, как зеркало, отражают сумеречное состояние нашего общества, его кризис. Кризис экономики, социально-политических структур, размывание идейных и нравственных ценностей»[101]. Будто в войну, ввели карточки на сахар, масло, крупы, мясо, мыло. И голодали не только мы, простые люди! Даже депутатам Верховного Совета выдавали еженедельный паек, причем самый простой: 2 пачки крупы, курица, масло, сахар и конфеты.

– Откуда такие сведения, молодой человек? – язвительно осведомился Адвокат. – Вы что, были депутатом?

– Нет, депутатом был Рой Медведев. Это его признание.

Наш позавчерашний свидетель мог и преуменьшить элитарность пайка, чтоб не выглядеть жлобом в глазах потомков. Возможно, депутатам перепадало и нечто повкуснее… Однако в своей книге он написал именно так.

– Валилось все, – продолжал я. – Придя к власти в 1985-м, вы получили около двух тысяч тонн золотого запаса, а к 1991-му осталось лишь 240 тонн[102] – притом, что каждый год добывали 300–350 тонн[103]. Это значит, вы спустили за бугор около трех тысяч тонн золота!

– Это было необходимо… – попытался было перебить подсудимый, но я вел вперед, не позволяя ему заболтать правосудие:

– В 1985-м внешний долг страны составлял 10 миллиардов долларов, в 1990-м вырос до 55 миллиардов. И что любопытно: при этом страшно упали оборонные расходы – а значит, казна сэкономила огромные суммы. Но куда эти суммы делись, неясно до сих пор… Вы ухитрились провалить все: и внутреннюю экономику, и внешнюю!

– Нам мешало тяжелое наследие командно-административной системы! За годы застоя в стране назрел кризис, экономика пребывала в стагнации!

Горбачев даже вскочил, сообщая это. Я усмехнулся:

– А, валить на предшественников… Благородно. Что ж, сейчас мы узнаем, правда ли это. Не могли бы вы пригласить свидетеля Кара-Мурзу? – обратился я к Секретарю.

Он уточнил:

– Которого из них?

– Настоящего, конечно!

Некоторые его родственники мельтешат в пятой колонне, митингятиной промышляют – однако их значение на сотую долю не приближается к весу того, кого я хотел пригласить.

Кара-Мурза

И вот он явился – химик, социолог, политолог. Старенький, седенький. Кстати, ничего кара-мурзинского в его внешности не замечалось; обычный русский дядька. Удивился ли он обстановке, я не понял.

– Здравствуйте, Сергей Георгиевич. Как вы можете охарактеризовать состояние советской экономики накануне перестройки? – спросила Прокурор.

– Здравствуйте. Да хорошее было состояние, – ответил Кара-Мурза картаво и шепеляво. Увы, устные выступления – не самая сильная его сторона…

По залу прокатился ропот недоумения.

– Я вижу, вы удивлены, – продолжил свидетель. – Действительно, в 90-х годах нам начали вдалбливать: «Экономика улучшению не подлежала, неотвратимо катилась к катастрофе – ее можно было лишь срочно ликвидировать». Однако формула эта ничем не аргументировалась и была чистой мифологией. Подтвердит это не кто иной, как академик Сахаров. Он писал в 1987-м: «Нет никаких шансов, что гонка вооружений может истощить советские материальные и интеллектуальные резервы и СССР политически и экономически развалится, – весь исторический опыт свидетельствует об обратном»[104]. Вряд ли ему это нравилось, но кризиса он не видел.

– А как же пресловутый застой? – уточнила Прокурор.

– Это очередной миф. Брежневский период оклеветан – с целью разрушения Союза. С 1965 по 1982 год промышленность активно развивалась, даже подобия «застоя» близко не было. Позвольте, я вас немного утомлю цифрами. Производство чугуна при Брежневе выросло в 2,3 раза, цемента – в 2,8 раза, нефти – в 4, электроэнергии – в 5,3, химических волокон – в 6,6; пластмассы – в 16,1 раза[105]. Было построено 1,6 миллиарда квадратных метров жилья – подчеркиваю, МИЛЛИАРДА! – а это 44 процента от всего жилья, имевшегося в стране к 1980 году. Почти половину советских домов построили при Брежневе! А вы говорите «застой»… Бездомных в позднем СССР не было вовсе – причем, заметьте, даже в самых богатых капстранах они никогда не исчезали. И в «демократической» РФ 90-х бомжей насчитывалось около четырех миллионов. Советские же граждане все имели жилье. Формально оно считалось государственным, мы его лишь арендовали – однако выгнать человека из квартиры было практически невозможно. Так что, по сути, квартиры жильцам принадлежали.

– Да в коммуналках все ютились! – выкрикнул кто-то из зала.

Докладчик возразил:

– Ничего подобного. Процент коммунальных квартир постоянно снижался, к 1989 году их осталось лишь 5,8 процента. 83,5 процента городского населения жило в отдельных квартирах. Правда, были еще общежития (9,6 процента) и даже бараки (1,1 процента).