Болевой порог. Вторая чеченская война - Олег Палежин

смену караулы, рассказывая друг другу истории из жизни. Командиры вели свою нехитрую канцелярию, вечно в чём-то попрекая замполитов и старшин. Изредка потоки ветра задирали полы солдатских одеял, которые висели на входе. Сквозняк проникал в блиндаж, и кто-нибудь обязательно просыпался, негромко матерясь и поправляя нехитрое подобие двери.

Война была походом. Походом тысячи молодых людей. Которых объединяют ещё десятки тысяч таких, как они, где концентрация высокой температуры растёт в геометрической прогрессии. Точка кипения постоянно смещается. Всё, что прикасается к этому организму, либо становится единым целым, либо жестоко уничтожается. На войне всё банально и просто, если не вникать в суть происходящего. Держись своих и бей чужих, пока не скажут стоп. И даже когда услышишь эту команду, всё равно жми на спусковой крючок. Чтобы наверняка. Чтобы не было жжения под лопаткой.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Олег «Замок», Сергей Фомин, Алексей Зёмин. Второе декабря 1999 года

Смеркалось. Наш поезд проскочил Кизляр, больше не делая остановок. Все три вагона были забиты молодыми специалистами всех видов сухопутных войск. Нас сопровождали вооружённые контрактники, которые получили своё оружие ещё в части. В каждом вагоне дежурил офицер – «пиджак». «Пиджаки» – это ребята, получившие офицерское звание после окончания гражданских вузов, где существовала военная кафедра. Они следили за порядком в вагонах, иногда пересчитывая личный состав. Парни, как мухи, облепили окна, впервые видя воронки от разрывов снарядов. Мы смотрели на траншеи окопов и подбитую технику, одиноко стоявшую на открытой местности. Состав шёл то лесом, то степью, проезжая колонны наших войск. Все были немного напряжены, но в хорошем смысле этого слова.

– Смотри, Олег, там пацаны руками нам машут, – сказал мне Серёга Фомин, – какие-то они все чумазые.

– Нас ждут, – ответил я, продолжая смотреть в заляпанное солдатскими ладонями окно. – Мы ведь замена для дембелей.

Поезд часто снижал скорость, проходя опасные или подозрительные участки дороги. В каждом купе оживлённо обсуждали увиденное, что-то доказывая друг другу до хрипоты в горле.

– Это БМП была! – спорил Лёха Зёмин с кем-то из пехоты.

– Не, это КШМ, – отвечали ему в три голоса.

– Я сам механик БМП, так что не гоните, неучи, – не унимался Зёма, – пушка на машине 2А42 была.

Алексей был уроженцем небольшого сибирского городка. Он обладал деревенским хозяйским характером. По-мужицки говорил и делал. Взгляд был немного с прищуром, щёки красные от румянца, будто парень только из бани. Глаза большие, казалось, вот-вот выпадут из орбит.

В отличие от сверстников, его интересовали не дискотеки, а сборка и разборка техники от трактора до мотоцикла.

Когда стемнело вовсе, солдаты угомонились. Доели то, что осталось, попили чаю и улеглись спать по трое, сидя. Будить нас стали ночью. Тихо, шёпотом, не включая свет в вагонах, как будто в школу к первому уроку, когда за окном зима и темень. Мы просыпались, надевали бушлаты, хватали мешки в темноте, кто свой, кто чужой. Искали друг друга, образовав столпотворение у выхода. За окнами вспыхнули яркие огни фар. Мы услышали громкую чёткую команду: «На выход!» Парни толкались, выпрыгивая из вагона. Наши глаза слепили ярким светом. Все три вагона были окружены автомобильным батальоном.

– Шаг вправо, шаг влево, башку отрежут! – кричали встречавшие нас офицеры полка.

– Гостеприимный тут народ. Ну да ладно, ничего, прорвёмся! – сказал Лёха больше для себя, чем кому-то из нас.

Всех ещё раз пересчитали и поделили по двадцать на каждый тентованный КамАЗ. Мы быстро прыгали в кузов, наступали в темноте друг другу на пальцы рук, нервно вскрикивая и ругаясь. Последними запрыгнули дембеля, что встречали нас. Они были полностью экипированы и вооружены. Место у борта принадлежало им. Они деловито расселись, заставив нас вжаться сильнее в глубь кузова, и колонна тронулась.

Наш поезд с контрактниками ушёл обратно на большую землю. Молодёжь возили партиями по одному и тому же сценарию. Через неделю привезли ещё сотню молодых бойцов. Пополнение в целом состояло только из двух учебок – Урал и средняя полоса России. Ехали долго. Всё время вверх и без остановок. Мы глазели на то, как приближаются к земле падающие осветительные ракеты. Никто не проронил ни слова с момента начала движения колонны. Без умолку болтал только наш неизвестный охранник с автоматом у борта. Но ему никто не отвечал, и со стороны это выглядело жутковато.

– Всё будет хорошо, парнишки, – причитал он, как старая бабка, – все домой вернётесь. Вы только не бойтесь ничего, офицеров слушайтесь, интуицию свою…

– Он что, контуженный? – прошептал мне на ухо Фомин.

– Может быть, не знаю, – ответил я вполголоса.

– А я домой уезжаю, – продолжал он, чуть не плача, – в Новый год дома буду. Я за вас бокал шампанского подниму. Я из Питера.

Мне казалось, парень говорил абсолютно откровенно, от чистого сердца. И остановить его никто не мог, хотя хотели все. Просто он видел то, чего не видели мы. И все прекрасно понимали, что скоро увидим. Поэтому молча смотрели и ждали, когда колонна нас доставит на место. Наконец доехали. Прозвучала громкая растянутая команда: «К машине!» Она дублировалась по ходу вставшей на хребте колонны. Первое, что бросилось в глаза, – это брезентовые армейские палатки. Очень много палаток вокруг. Много техники, много народа с автоматами. Залпы артиллерии где-то далеко.

– Строиться согласно родам войск. Артиллерия отдельно от пехоты, связь отдельно от разведки, танкисты отдельно от миномётчиков! – кричал без знаков различия офицер.

Мы как стадо баранов стали перестраиваться в отдельные кучки. Офицер понимающе выжидал, скрестив руки за спиной. Снова прозвучала команда: «Строиться!» Теперь мы разделились на отдельные подразделения. К каждой шеренге подходили офицеры, о чем-то спрашивая бойцов и забирая с собою.

– В глаза мне посмотри, боец, – обратился к Зёмину парень лет тридцати крепкого телосложения.

– Мы, что, на свидании? – дерзко спросил Лёха.

– Ты как с офицером разговариваешь?

– У вас погоны чистые.

– Мы «парадку» здесь не носим.

– Виноват, – ответил, испугавшись, Зёмин.

– Мне ты не подходишь, чувства субординации у тебя нет! – сказал офицер и обратился к другому бойцу.

– Как БМП заводится? – продолжил офицер опрос.

– С кнопки, – ответил вытянувшийся по струнке боец.

– Ещё как?

– Воздухом. Прикурить можно, ну и с «толкача», естественно.

– За мной, – скомандовал военный и удалился.

Шеренги постепенно редели. К нашему отделению подбежал боец в солдатской шапке-ушанке.

– Так, этих не трогать, – указал он на нас своей пятернёй, – они со мной в седьмую роту.

Я оглянулся по сторонам. Зёма и Фома стояли рядом. Меня поражала плотность тумана. Видимость была почти нулевой. Костры, горевшие у постов, были похожи на огни пыльных городских фонарей. Такая оживлённость вокруг объяснялась тем, что нас привезли именно в штаб полка. Машина связи, утыканная антеннами, медленно заезжала в капонир. Мы смотрели по сторонам, пока сержант объяснял, как проехать на КП седьмой роты. Семь человек в седьмую роту. Символично.

– Прыгайте в кузов «Урала», нас зенитчики подвезут! – крикнул нам наш провожатый.

И опять то вверх, то вниз по чеченским ухабам мы летели, схватившись за холодный корпус зенитной установки. Машина встала напротив тускло горящего костра.

– Отсюда сами добежите, вон огонь горит! – крикнул нам из кабины водитель, включая передачу и трогаясь.

Мы бежали сломя голову. На бегу в темноте, естественно, никто не заметил траншеи окопов. Трое из нас, и я в том числе, угодили туда с разбегу.

– Бля… Что за канавы?! – заорал я от боли, ударившись коленом.

– Это кто там такой весёлый? – прозвучал голос сверху.

Выбравшись наружу, мы увидели крепко сбитого мужика в песочном костюме «горка». Он стоял у костра, скрестив руки на груди, покомандирски осматривая нас с ног до головы.

– Старшина, – крикнул он куда-то в темноту, – напоить, накормить и отбой. Завтра ко мне с утра.

Без вопросов стало ясно, что это и есть