Ужас в Белом Доме - Уоррен Мерфи

Изнутри медленно поднималась волна беспокойства – ведь он еще не отомстил этим двоим. Но он отомстит – и сразу все снова будет в порядке. Будет, потому что есть верное средство раз и навсегда расставить все по местам. Это средство – убить двух мерзавцев. Все это время он жил ради этого.

Вязкая духота Умбассы словно осела на нестерпимо зудевшей коже Леса Пруэла, липкая, много дней не стиранная одежда лишала поры притока воздуха, тело его горело.

Но все это было неважно. Важным было одно – неземное, благодатное тепло, наполнившее его после первого глотка из волшебной бутылки. Но вскоре он почувствует себя еще лучше. Когда сделает то, что все эти дни его мучило.

Неужели он уже попрощался с мистером Монтрофортом? Пруэл обнаружил, что стоит посреди улицы, Вашингтон раскален от солнца, и он сейчас выблюет все грейпфруты и все лимоны, которые когда-либо пробовал. Лимонно-желтый свет застилал глаза. Солнце вонзило свои лучи в его голову, оно пахло грейпфрутом. Что-то сильно ударило его по темени...

... Руки, чьи-то мягкие руки прижимали к его голове что-то мягкое, причиняя нестерпимую боль. Но это было неважно.

Внезапно он пожалел, что это ощущение не приходило к нему раньше, давно, когда его готовили к Службе. Тогда он думал, что ни за что не справится...

Что-то со звоном выстрелило около его уха. Свет солнца померк. Теперь к его голове прижимали что-то холодное. Он чувствовал жажду. Ему дали воды. Теперь ему хотелось грейпфрута. Грейпфрута поблизости, видно, не было... но после того, как он отомстит за Эрни Уолгрина, ему позволят, конечно же, вновь глотнуть из бутылки.

– Ты видишь вон там ребенка? Стреляй, – произнес чей-то голос.

– Да, да, – закивал Лес Пруэл.

Где его пистолет? Он не может стрелять, раз у него нет пистолета.

– Мы дадим тебе такой, из которого нельзя промахнуться, – пообещал голос.

Женский крик. Почему кричит эта женщина?

– Он убил его! Этот человек застрелил ребенка!

Она уже указывает на него...

– Убей ее! – приказал тот же голос.

Вот так. Больше ей кричать не придется. И правильно – потому что все шло правильно здесь, перед зданием центра Эдгара Гувера, от которого к нему приближались те двое, что убили Эрни Уолгрина. Скуластый парень в черной майке и сморщенный азиат в кимоно.

Он снова услышал голос и понял, что он идет не снаружи, а изнутри него, звучит где-то в его мозгу. Он будет слушаться его, и делать все, что он ему скажет – а потом все, совсем, навсегда будет спокойно и хорошо.

– Убей корейца! – приказал голос.

Азиат упал, взмахнув полами кимоно.

– Теперь белого.

Скуластый парень упал, беспомощно вцепившись в свою черную майку.

– Хорошо, – похвалил голос. – Теперь можно убить себя.

И тут Лес Пруэл понял, что у него действительно есть оружие, и увидел в своих руках винтовку; указательный палец правой лежал на спусковом крючке.

А как же грейпфрут?

И почему визжит вон та грудастая блондинка?

И что же будет с милым мистером Монтрофортом и его сексуальными проблемами?

И... Эрни Уолгрин? Добрый старый Эрни? Где он, что с ним?

– Нажимай, – голос зазвучал вновь.

– Ой, да. Простите, – испугался Пруэл.

Пуля тридцать пятого калибра вошла в его мозг, как грузовик, врезавшийся в бахчу с дынями. Разлетелась вдребезги пазуха решетчатой кости, разворотив осколками обонятельную луковицу – Лес Пруэл никогда больше не почувствует аромат грейпфрута. Медный нос пули в кашу размолол позвонки, и череп Леса Пруэла развалился на части, словно яичная скорлупа.

Мозг Пруэла умер на мысли о том, сумеет ли он увидеть вспышку пороха у дульного среза. Органы его зрения, правда, сумели дать ответ – но послать его в мозг они уже опоздали.

Ответ был положительный.

Других вопросов у Леса Пруэла не возникло.

И обонятельная луковица больше ему не понадобилась.

Глава седьмая

Подушками пальцев Римо нащупал на земле что-то твердое, похожее на осколок черепной кости. Глаза заливала кровь, капавшая со лба, и, вытирая, он ощутил на пальцах знакомое мокрое тепло. Он делал все слишком медленно. Слишком медленно. И вот теперь расплачивается за это.

Винтовка валялась на мостовой. Он хотел помешать парню спустить курок – но опоздал, раззява. Он уже разнес свой черепок вдребезги. А этот тип мог бы стать той самой ниточкой, по которой Римо наверняка проник бы в центр лабиринта. Но теперь он мертв – и все надо начинать сызнова.

– Потрясающе! – раздался у него за спиной восхищенный визг мисс Виолы.

– Быстрота улитки, – мрачно отозвался Чиун. – Почему ты позволил ему застрелиться, я тебя спрашиваю? Ты не должен был этого допустить! Он был нам нужен живым – и мы его упустили!

– Но он же стрелял... буквально во всех! – лицо мисс Пумбс побелело от страха.

– Не во всех, – уточнил Чиун. – А в меня и Римо.

– Но он убил эту бедную, бедную женщину! И этого несчастного ребенка!

– Когда получают новую машину, ее сначала обычно испытывают.

– Вы хотите сказать, что убил их, только чтобы узнать, стреляет ли его ружье? О, Боже! – ужаснулась Виола.

– Нет, – замотал головой Чиун. – Он сам и был той машиной. Когда будешь рассказывать своей Комиссии про ассасинов, непременно скажи, что Мастер Синанджу, славнейший из них, всячески осуждает использование любителей. И как раз этот случай показывает, что я абсолютно прав. Когда оружие попадает к дуракам, страдают невинные. Вообще нельзя было изобретать огнестрельное оружие. Мы это всегда говорили.

– То есть как – он и был машиной?

– Это было видно по его глазам, – заявил Чиун. – Увидеть это мог почти каждый.

– Но как вы могли увидеть его глаза? – мисс Виола отчаянно пыталась понять хоть что-нибудь. – Как, объясните? Ведь все было так ужасно... выстрелы, и погибли люди, а вы... вы смотрели ему в глаза, да?

– Когда ты, о прелестная дева, входишь в комнату, где полно других женщин, ты ведь сразу замечаешь, кто как накрасился – хотя у меня, например, глаза просто бы разбежались! Но ты замечаешь – потому что приучила себя к тому, чтобы первым делом смотреть именно на это! Вот так же я и Римо себя приучили кое к каким вещам. И потому зрелище смерти не слишком пугает нас – мы оба к нему привыкли. А в своем отчете ты обязательно должна сказать, что Мастера Синанджу не только самые искусные, но и самые симпатичные из ассасинов всех времен. Если, конечно, не считать Римо.

И Чиун, спрятав желтые кисти рук с длинными ногтями в рукава кимоно, застыл в умиротворенной позе на теплом весеннем солнышке перед зданием центра Эдгара Гувера, Вашингтон.

Внутри здания агенты федеральной службы названивали своим адвокатам, чтобы узнать, могут ли они произвести арест по подозрению в причастности к только что произошедшим внизу убийствам – поскольку тротуар, где лежали тела, формально считался городской, а не федеральной собственностью, и любой городской судья сам мог привлечь из-за этого федерального агента к ответу. В Америке никогда не привлекают к суду, например, тех, кто позволил уйти преступнику. Их отпускают – ради соблюдения гражданских прав, уважение к которым должно в конце концов превратить наше время в золотой век любви и всеобщего благоденствия.

Когда внизу прозвучал первый выстрел, в расположенном напротив здании ФБР все окна были в секунду закрыты плотными шторами.

Виола Пумбс в недоумении посмотрела на большие дома – оттуда никто не появлялся. Затем обернулась и волосы встали дыбом на ее голове.

Стоя на коленях у трупа, Римо пил кровь.

– Что случилось? – поднял брови Чиун.

– Он... он пьет кровь. – У Виолы стучали зубы.

– Да нет, – снисходительно улыбнулся Чиун. – Он только мажет ее на палец и нюхает. Кровь – кладовая здоровья, и по запаху одной ее капли опытный врач может определить болезнь или причину смерти. Но сейчас, хвала высшей мудрости, в этом нет нужды – ибо любой посвященный Синанджу скажет без труда, что некое зелье подтолкнуло этого безумца на его деяния. И перед тем как покончить с собой, он был уверен, что покончил с нами.

– Вы и мысли можете читать?

– Нет, – признался Чиун. – Все, что есть у меня – мой опыт. Вот если ты бросишь камень и попадешь в гонг, потом снова бросишь камень и снова попадешь в гонг, а потом бросишь еще раз – и промахнешься... Что ты тогда сделаешь?

– Брошу камень еще раз – чтобы попасть, разумеется!

– Верно. А когда этот безумец стрелял в меня и промазал, он не стал снова стрелять в меня, а прицелился в Римо; а когда не сумел попасть и в него, то убил себя – чтобы мы не узнали, кто велел ему сделать все это. Но, заметь, по второму разу он в нас не стрелял – потому что был уверен, что попал с первого. Поэтому расскажешь своим: кто прибегает к услугам Синанджу, экономит в главном, не скупясь на мелочи. Ибо нет ничего разорительное неудавшегося покушения – можешь поверить мне.

– А ассасины – это тайная организация?