Опера доктора Дулиттла - Хью Лофтинг

Джон Дулиттл только жалобно охал, слушая рассказ О’Скалли.

— Пипинелла, умоляю тебя, не улетай из фургона, — увещевал он канарейку. — Когда начнутся спектакли и у меня появится немного свободного времени, я созову всех лондонских собак и они отыщут твоего бывшего хозяина.

Пипинелла обещала не улетать, и репетиции возобновились.

На следующий день Джон Дулиттл вместе с оперными певцами переехал из циркового фургона в небольшой особняк на той же улице, где располагался и театр «Регент», в котором должно было состояться представление оперы и «Пантомимы из Паддлеби». Каждая птичья стая поселилась в отдельной комнате: пеликаны — в гостиной, канарейки — в столовой, фламинго — в спальне, воробьи — на кухне. Пипинелле доктор отвел кабинет, Мэтьюзу и Теодоре досталась каморка привратника, а сам доктор ютился на чердаке.

Птицы весь день чирикали и щебетали, так что любопытные прохожие и вездесущие мальчишки часами стояли у дома и слушали их пение, и строили догадки: что же происходит там внутри?

Приближались рождественские праздники. Украшенные еловыми ветками витрины магазинов ломились от лакомств и подарков. На стенах домов пестрели афиши, зазывающие публику на праздничные представления. Среди них выделялась одна:

ПТИЧЬЯ ОПЕРА, В КОТОРОЙ ПИПИНЕЛЛА, ЕДИНСТВЕННАЯ В МИРЕ КАНАРЕЙКА МЕЦЦО-СОПРАНО, ВПЕРВЫЕ ВЫСТУПИТ В ЛОНДОНЕ! В ОПЕРЕ ПОЮТ ПТИЦЫ, ОБУЧЕННЫЕ ЗНАМЕНИТЫМ ДОКТОРОМ ДУЛИТТЛОМ. СПЕШИТЕ В ТЕАТР «РЕГЕНТ». СЛЕДУЮЩИМ НОМЕРОМ ПРОГРАММЫ ГВОЗДЬ СЕЗОНА ПАНТОМИМА ИЗ ПАДДЛЕБИ, ВПЕРВЫЕ НА ЛОНДОНСКОЙ СЦЕНЕ ПОСЛЕ ГОЛОВОКРУЖИТЕЛЬНОГО УСПЕХА В МАНЧЕСТЕРЕ!

За день до премьеры владельцы театров и увеселительных парков дали обед в честь доктора Дулиттла и его артистов. Конечно, ни звери, ни птицы на званый обед не попали.

Доктор достал из своего сундучка старый фрак, который он ни разу не надевал с тех пор, как стал лечить зверей, облачился в него, как того требовали приличия, и отправился на обед. С ним пошли супруги Магг, клоун Хоуп, силач Геракл, акробаты братья Пинто, Генри Крокетт, дававший кукольные представления в цирке доктора, и смотритель зверинца Фред.

Пир удался на славу, если не считать того, что старый и потертый фрак доктора не выдержал испытания и с треском лопнул, когда доктор, уже за чаем, потянулся к блюду с пирожными.

Мэтьюз и Теодора поначалу смущались и чувствовали себя неуютно среди столового серебра и разряженных в пух и прах жен директоров театров. Но постепенно самообладание вернулось к ним, а после смешного приключения с фраком доктора они уже чувствовали себя как дома.

Под конец директора театров принялись произносить речи. Они говорили о том, что счастливы принимать у себя доктора Дулиттла и его артистов, что для них это большая честь, что вскоре все крупнейшие театры мира будут спорить за право принять на своей сцене птичью оперу.

Скорее всего, они думали не совсем так, как говорили, но такая уж у людей привычка — думать одно, а говорить другое.

Мэтьюз Магг принял слова директоров театров за чистую монету и решил ответить любезностью на любезность. Он встал из-за стола, его распирала гордость оттого, что на него смотрят и его слушают. К директорам он обращался снисходительно — «коллеги», он нахваливал лондонские театры и лондонскую публику, он пел славу доктору и его артистам.

— Тот день, когда птичья опера предстанет перед публикой, войдет в историю театра, — говорил он. — Несомненно, доктор Дулиттл великий человек. Но кто его открыл? Я! Я уговорил его заняться цирком.

Он говорил долго и договорился бы неизвестно до чего, если бы не вмешалась Теодора. Она дернула его за полу взятого напрокат фрака и громким шепотом приказала ему замолчать. Она так и сказала:

— Немедленно замолчи, а не то…

Мэтьюз не стал дожидаться, когда она закончит, умолк и сконфуженно сел на свое место.

Силач Геракл тоже решил сказать слово, но он был краток:

— Я не мастер говорить (что я действительно хорошо делаю, так это поднимаю тяжести), но скажу вам одно: лучшего директора цирка, чем господин доктор, я не встречал.

Акробаты братья Пинто не захотел отставать от Геракла, но так как говорить они тоже были не мастера, то предложили показать свое искусство прямо там же, в обеденном зале.

— Здесь, правда, нет ни трапеций, ни даже канатов, но мы воспользуемся люстрой. Такого номера вы не увидите ни в одном цирке. Акробаты на люстре!

Присутствовавшие горячо хлопали акробатам за их предложение, но все-таки уговорили отказаться от такого рискованного трюка. При этом они с опаской поглядывали на люстру — а вдруг она грохнется?

Глава 7. Премьера

Крякки беспокоилась за здоровье доктора, и было отчего. Джон Дулиттл хлопотал, беспрестанно носился по городу, заказывал афиши, проверял, готовы ли костюмы, репетировал. Иногда даже казалось, что он находится сразу в двух, а то и в трех местах. Рассудительная Крякки грустно покачивала головой и говорила:

— Я знаю, что у господина доктора железное здоровье, но за последние три дня он не прилег ни на минутку. Скорее бы премьера, может быть, после нее он отоспится. Медь человек не машина, ему нельзя работать без отдыха.

Театр «Регент», где должна была состояться премьера птичьей оперы, был хорошо известен лондонской публике. На его сцене играли многие славные актеры. Представления пользовались успехом, а театральные критики с любопытством и нетерпением ждали любую премьеру, чтобы либо расхвалить ее, либо разругать в пух и прах.

Можете себе представить, как ждали премьеру птичьей оперы.

— Посмотрим, на что способны дрессированные птицы, — говорили критики и завсегдатаи театра. — Посмотрим, чем собрался нас удивить доктор Дулиттл.

Театр был большой, с огромной прекрасной сценой. Но в том-то и загвоздка, что для птичьей оперы требовались маленькая сцена, потому что на большой крохотные пичуги потерялись бы совсем. Пришлось директору театра раскошелиться и затянуть почти всю сцену канареечного цвета шелком. Программки печатались тоже на канареечного цвета бумаге, а билетеров нарядили в ливреи из канареечно-желтого бархата.

До последнего мгновения перед премьерой у Джона Дулиттла не было ни минуты свободного времени. Доктору помогали Мэтьюз, Теодора и Горлопан. Воробей руководил хором птиц и в тот вечер ругался больше, чем за нею свою прошлую жизнь.

О’Скалли метался между входом в театр, зрительным илом и доктором Дулиттлом, хлопотавшим за кулисами.

Нот пес подбежал к доктору в четвертый раз и хриплым от волнения голосом шепнул:

— Что делается, господин доктор! Перед театром уже игралась толпа, все хотят попасть на премьеру. Кассир едва успевает принимать деньги и выдавать билеты. Кстати, кассира придется сменить. Я за ним понаблюдал: он намного охотнее принимает деньги, чем отдает билет. А очередь за билетами тянется вдоль всего здания театра и дальше за угол. Директор даже вызвал трех полицейских, чтобы публика не устроила потасовку. А только что у входа остановилась карета, и из нее вышли две дамы, все в бриллиантах. Доктор, а доктор, а если одна из них — сама королева?

— Так уж и королева? — недоверчиво хмыкнул доктор Дулиттл. Он не верил, что сама королева удостоит своим посещением премьеру, но все же…

О’Скалли убежал. Джон Дулиттл пристраивал берет на голову одного из пеликанов, когда к нему подошел директор театра.

— Друг мой! — воскликнул он и крепко схватил доктора за руку. — Друг мой, судя по всему, вам удалось расшевелить лондонскую публику. Таких премьер еще не бывало в моем театре. Все билеты проданы, осталось только несколько стоячих мест на галерке, а до начала спектакля еще полчаса. Чует мое сердце, нас ждет успех.

— И что это за публика? — спросил доктор.

— Лучшая в городе! — продолжал восторгаться директор театра. — Подойдите к занавесу и посмотрите в щелку. В зале сидят музыканты, театральные критики, аристократы. Приехала даже принцесса королевской крови!

Доктор подошел к занавесу и выглянул в щелку. Любопытный поросенок увязался за ним и тоже высунул свой пятачок.

— Что вы на это скажете? — не умолкал директор театра. — Лучшей публики себе и представить нельзя.

Доктор смотрел сквозь щелку. И вдруг он почувствовал, что по его спине побежали мурашки.