Упражнения в стиле - Раймон Кено

— Папаша был дома один, совсем-совсем один, и ждал, то есть ничего особенного он не ждал, но все-таки ждал и был совсем один, или, вернее, считал, что один, погодите, счас вы все поймете. Значит, вхожу я, а надо вам сказать, папаша уже был совсем косой и начал меня целовать, но в этом ничего такого нет, потому как он мой отец, но тут он стал лезть куда не надо, и я ему, значит, говорю: «Э, нет», — я же сразу смекнула, чего он, гад, от меня хочет, и, когда я ему сказала: «Э, нет, так не пойдет», — он, значит, сразу к двери, запер ее на ключ, а ключ сунул в карман и при этом пыхтел и так вращал глазами, прямо как в кино, ну просто потрясно. «Я тебя все равно попользую, уж так попользую», — рычал он и даже отхлебнул из бутылки, когда говорил эти развратные угрозы, а потом как прыгнет на меня. Я едва увернулась. Он был уже здорово под газом и потому как ляпнется мордой об пол. Но встал. И начал за мной гоняться, короче, чистая коррида получилась. Наконец поймал меня. И снова начал лапать где не надо. И в этот момент дверь тихонечко открывается, потому что, надо вам сказать, мамаша сказала ему: «Я пошла купить спагетти и свиных котлеток», но это она ему так сказала, чтоб глаза замылить, а сама спряталась в кладовке, где у нее уже был топор наготове, а теперь, значит, по-тихому вошла, у нее ж, разумеется, ключи все были. Неплохо задумано, а?

— Да уж, — согласился субчик.

— Так вот, значит, она тихонечко открывает дверь и неслышно входит, а у папаши-то, бедняги, в голове в этот момент совсем другое, он и внимания ни на что не обращает, и тут-то она ему и развалила черепушку. Надо признать, мамаша постаралась, от души рубанула. Это нужно было видеть, до того жутко. Даже с души воротило. У меня после этого всякие комплексы могли бы завестись. А ее все равно оправдали. Я им говорила, говорила, что это Жорж ей топор дал, но они хоб что, знай твердили, что если уж муж грязная скотина, да еще такого калибра, то единственный выход зарубить его. Я вам уже рассказывала, ее даже поздравляли. Это уж вообще, вы не находите?

— Люди, они же такие... — сказал субчик... (жест).

— Потом она на меня накинулась, кричала: «Дура ты зловредная, кто тянул тебя за язык рассказывать, откуда топор?» Но я ей ответила: «А разве это неправда?» А она снова: «Дура ты зловредная» — и хотела среди всеобщего ликования дать мне как следует. Но Жорж ее утихомирил, и к тому же она так гордилась, что люди аплодировали ей, что уже не могла думать ни о чем другом. Во всяком случае, первое время.

— А что потом? — поинтересовался субчик.

— А потом Жорж начал подкатываться ко мне. И мамаша сказала, что не может же она всех их убивать, это могут неправильно понять, и дала Жоржу от ворот поворот, короче, осталась из-за меня без хахаля. Разве это не здорово? Разве у меня не примерная мать?

— Да уж, — согласился субчик.

— Правда, продолжалось так недолго, она нашла нового и из-за него как раз прикатила в Париж, а меня, чтобы я не попалась в лапы какому-нибудь сатиру, а их просто толпы бродят, доверила на несколько дней дяде Габриелю. Похоже, с ним мне ничего не грозит.

— Почему?

— Пока не знаю. Я приехала только вчера и еще не успела разобраться, что к чему.

— А чем он занимается, этот твой дядя Габриель?

— Работает ночным сторожем. Раньше двенадцати или часу он не встает.

— Ага, а ты, пока он кемарил, удрала?

— Ага.

— Ты где живешь?

— Там (жест).

— А почему ты плакала на скамейке?

Зази не ответила. Этот субчик начат уже доставать ее.

— Ты что, заблудилась?

Зази передернула плечами. Нет, он и вправду гнусный тип.

— Ты можешь мне сказать адрес твоего дяди Габриеля?

Зази слушала, что втолковывал ей шепотом ее внутренний голос: «Нет, ну чего он всюду суется? Чего он себе воображает? Ладно, сейчас он увидит, что будет».

Она внезапно вскочила, цапнула пакет и дала деру. Нырнула в толпу и, уворачиваясь от людей и лотков, зигзагами понеслась вперед, потом стала резко сворачивать то вправо, то влево, замедляла бег, переходила на шаг, снова трусила рысцой, виляла и петляла.

Она уже в душе посмеивалась над этим олухом, представляя, какая у него теперь рожа, как вдруг поняла, что радоваться рано. Кое-кто шагал с ней рядышком. Не нужно было даже поднимать глаза, чтобы убедиться, что это тот самый субчик, однако Зази подняла: никогда ж точно нельзя знать, а вдруг это вовсе не он, а кто другой; но это был он, и, судя по его роже, нельзя было и подумать, будто случилось что-то не то, вид у него был сама безмятежность.

Зази и слова не произнесла. Опустив глаза, она исподтишка обследовала окружение. Они уже выбрались из толкучки и сейчас находились на улице умеренной ширины, по которой шествовали порядочные люди с дурацкими физиономиями: отцы семейства, пенсионеры, мамаши, выгуливающие потомство, — короче говоря, публика, о которой можно только мечтать. «Дело в шляпе», — шепнул Зази внутренний голос. Она уже сделала глубокий вдох и открыла рот, чтобы издать свой боевой клич: «Сатир!» Но и субчик, оказывается, тоже не из-под хвоста сороки выпал. Он злобно вырвал у Зази пакет и, сотрясая ее за плечо, принялся с исключительной энергией изрекать слова следующего содержания:

— Как тебе не стыдно, малолетняя ты воровка! Не успел я отвернуться...

И тут же апеллировал к собравшейся толпе:

— Ну эти несовершеннолетние! Вы только гляньте, что она хотела у меня спереть!

Он потрясал пакетом над головой.

— Блуджинсы свистнула! — вопиял он. — Эта соплячка стырила у меня пару блуджинсов!

— Как нехорошо, — высказала мнение одна домохозяйка.

— Дурные задатки, — сказала вторая.

— Какой ужас, — сказала третья. — Неужели этого ребенка не научили, что собственность священна?

Субчик все продолжал обличать Зази.

— А если я тебя отведу в комиссариат? А? В комиссариат полиции? Тебя посадят. В тюрьму! И ты предстанешь перед судом по делам несовершеннолетних. А что в результате? Исправительная колония. Потому что тебя приговорят. И приговорят по полной программе.

Дама из высшего общества, которая случайно оказалась в этих местах в поисках всяких редкостей, соблаговолила остановиться. Она осведомилась у представителей простонародья, по какой причине поднялся такой хипеш, и, когда не без труда усекла, решила обратиться к чувству сострадания, каковое, возможно, еще не умерло в чудном субъекте, чьи черные усы, шляпа-котелок и темные очки, похоже, ничуть не удивляли народ.

— Мосье, — обратилась она к нему, — сжальтесь над этим ребенком. Она ничуть не виновата в том, что получила, быть может, дурное воспитание. Несомненно, это голод толкнул ее на столь скверный поступок, но не надо чрезмерно, да, я еще раз повторю, чрезмерно карать ее за это. Неужели вы никогда не знали голода (молчание), мосье?

— Я, мадам? — воскликнул субчик с горечью (и в кино лучше не изобразят, подумала Зази). — Я? Не знал?? Голода??? Да я вырос в приюте, мадам!

По толпе пробежал сочувственный ропот. Субчик же, воспользовавшись произведенным впечатлением, пропорол толпу, увлекая за собой Зази и декламируя с трагедийными завываниями:

— Посмотрим, что скажут твои родители.

Когда же они чуть отдалились, он заткнулся, и дальше они шли в молчании, но вдруг субчик произнес:

— Я ж забыл в бистро свое прикрытие. То бишь зонт.

Он обращался к самому себе, да еще вполголоса, но Зази немедленно сделала соответствующий вывод из этой реплики. Это вовсе никакой не сатир, прикидывающийся лжелегавым, но самый настоящий легавый, который прикидывается лжесатиром, выдающим себя за настоящего легавого. И доказательством служит то, что он забыл свой зонт. Вывод этот показался Зази совершенно неоспоримым, и она подумала, что, если свести дядю с мусором, настоящим мусором, это была бы отменно тонкая шутка. И потому, когда субчик объявил, что пусть она не надеется, и потребовал сказать, где она живет, Зази без колебаний назвала адрес. Шутка и впрямь получилась тонкая, потому что когда Габриель открыл дверь, вскричал «Зази» и услышал жизнерадостное сообщение: «Дядь, этмусор, он хочит тибе сказать паруслов», — то враз прислонился к стенке и позеленел. Хотя, возможно, все дело было в освещении — ведь в прихожей здорово темно, так что субчик сделал вид, будто ничего не заметил. Габриель как ни в чем не бывало пригласил его войти, однако голос у него был какой-то осевший.

Они вступили в столовую, и Марселина набросилась на Зази, выказывая живейшую радость, оттого что вновь видит девочку. Габриель сказал ей, угости чем-нибудь мосье, но тот жестом дал понять, что ничего выпивать не будет, Габриель же попросил принести литровку гранатового сиропа.

Габриель плеснул себе изрядную порцию сиропа и разбавил его капелькой холодной воды, а субчик тем временем по собственной инициативе плюхнулся на стул.