Гражданская война (СИ) - Лопатин Георгий

Мойше-Янкель Меер-Вольфович Винницкий больше известный всей Одессе и далеко за ее пределами за свои дерзкие налеты, как Мишка Япончик, с трудом подавлял нервную дрожь. Все его естество, звериное чутье требовало рвать когти, но увы, назвался груздем — полезай в кузов, вот он и полез. А как же, анархист, социально близкий вот и приходится соответствовать.

Именно что «приходится», он бы под шумок и сделал ноги, вместе с самыми близкими своими людьми, но командующий Муравьев прямо предупредил его, что если тот оставит позиции, то Япончика объявят врагом народа и поймав — расстреляют.

Но и это бы его не остановило, достаточно утечь в город, а там его уже не найдут, заляжет на дно спрятавшись в катакомбах, а потом либо в море, либо в степь, но проблема заключалась в том, что позади стоял заградотряд под командованием этой бешеной суки Евгении Бош.

Япончика, боявшегося крови и не признававшего «мокрых дел», аж передернуло, когда он вспоминал, что творила эта чахоточная стерва с безумными от от кокаина глазами, приехавшая из Киева вместе с Муравьевым и исполняющая обязанности народного секретаря внутренних дел. Уж на что он сам уголовник, но такие зверства никак не соотносящиеся с законностью в принципе не понимал. Так что да, стоит только попытаться уйти и их посекут из пулеметов, а те, кто выживет, позавидует мертвецам.

«Бабы — самые жестокие», — подумал он, вспомнив про еще одну революционерку «однопартийку» Марусю, успевшую прославиться на херсонщине и в запорожье.

Можно конечно попытаться пробиться силой, все-таки под его началом сейчас больше четырех тысяч человек. Под его командование отдали всю одесскую уголовщину, от карманников до мазуриков, плюс еще около двух тысяч придали красногвардейцам, что стояли в соседнем квартале. Участие в боевых действиях против климовцев стало условием их полного прощения перед новой властью. Те, кто откажется и будет пойман, обвинят в дезертирстве и расстреляют по законам военно-революционного времени. И то, что Япончик со своими людьми в январе в ходе налета на Регистрационное бюро полиции сжег досье на шестнадцать тысяч одесских уголовников ничего не значило, потому как если зададутся целью поймать — поймают, старые полицейские кадры тоже ведь по большей части никуда не делись и знают, где и кого искать.

А не пробиться с таким внушительным отрядом-бандой — пулеметов в заградотряде не один и даже не два, а пара десятков и пространство через железную дорогу хорошо простреливается.

Да и сербы там дальше стоят. Они хоть и вписались за большевиков в качестве мести Климову (что-то там он, по их словам, накрутил в Сербии, когда прорывался в Россию), но лишь в качестве вспомогательной средства — резерва, а не главной ударной силой, что станет воевать вместо русских. Так что если даже удастся как-то прорваться через заградотряд, то их завалят сербы. В общем не пробиться…

Справа и слева отряды из рабочих. Тут тоже не все ладно. А все эти проклятые климовцы, что начали разбрасывать листовки с провокационным содержанием. Дескать Климов и его РОД не имеет к рабочим никаких претензий, ибо сам он социал-демократ, указал свои цели, ну и под конец спрашивал: «Нравится ли вам власть большевиков под верховенством социально-близких? Этого ли вы ждали? Такого закона?»

Рабочие после тех зверств и без того косо стали смотреть на большевиков, особенно им не понравилось изъятие денег из касс заводов, что должны были пойти им на зарплату, а теперь и вовсе с откровенной угрозой. Так что они скорее близких себе социально с удовольствием порешат при любом удобном случае.

Заняв самое высокое здание в квартале, Япончик наблюдал за раскинувшимся пространством на севере. Там, разворачиваются полки климовцев. Над головами то и дело пролетали самолеты ведущие разведку и параллельно продолжающие сбрасывать пачки листовок. От нескольких перебежчиков уже было известно, что полковник считает «социально близких» своими непримиримыми врагами, что еще более опасны чем враги внешние и потому собирается беспощадно бороться с преступностью.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Япончик поинтересовался сроками в отношении налетчиков, коими собирается «одаривать» Климов, благо эти перебежчики принесли с собой кучу литературы на эту и иные темы.

Пять лет за первое воровство, десять — за второе, пятнадцать — за третье. При воровстве в составе группы лиц, то бишь как раз его случай — налет, сроки удваиваются. При этом главарям — утраиваются.

По убийствам — вообще немилосердно. Царский уголовный кодекс в этом отношении был вообще весьма гуманный. А так, теперь убийцам грозит пятнадцать лет за «случайное» убийство (пять лет если произошло в состоянии аффекта) и сразу двадцать пять лет за предумышленное. За повторное — смертная казнь без вариантов. Главарям, что промышляют разбоем — сразу смертная казнь. Без последствий убить можно только обороняясь.

Насильникам теперь тоже ни разу не позавидуешь. Десять лет за первое изнасилование, двадцать пять за изнасилование несовершеннолетней и пожизненное — за второе. И так далее и тому подобное, сроки за преступление и особенно повторные просто зверские.

Единственно к кому более-менее проявлял гуманность Климов — подростки, и то лишь до четырнадцати лет, остальных должны судить как взрослых. Каторга малолетним преступникам заменялась некой исправительной колонией, где их должны были попытаться перевоспитать. В этом плане Михаил Антонович надеялся на Макаренко, если о нем правда хотя бы треть, что про него писали, а не раздули из мухи слона про эффективность его методики перевоспитания, то какая-то часть вставших на кривую дорожку должна вновь стать нормальными членами общества.

— Идут! — крикнул наблюдатель с чердака, что наблюдал за долиной из слухового окна. — Танки!

Япончик подошел к окну и приставил к глазам мощный «морской» бинокль. И снова по телу пробежала крупная нервная дрожь, так что изображение заплясало и пришлось искать для прибора упор, чтобы хоть что-то рассмотреть. К городу медленно ползли танки. Много. А там дальше шла пехота в рассыпном строю.

— Ну чего же они не стреляют?! — нервно произнес один из его ближайших сподручных, что так же смотрел в бинокль на приближающиеся танки.

Но вот артиллерия наконец открыла огонь. Встали султаны разрывов. Но с явным недолетом.

— Мазилы!

— Ничего… сейчас получше прицелятся и вдарят…

Япончик закусил губу и продолжил наблюдать за началом боя.

— И правда косоглазые мазилы… — сплюнул он в окно, не заметив даже, что слюна красная от крови из-за прокушенной губы.

А взрывы и правда вставали в стороне от танков, иногда даже опасно близко, обдавая их корпуса осколками и мерзлой землей, но и только. Танки продолжали свой бег, а за ними продолжала двигаться пехота.

Кто-то не выдержал и открыл стрельбу из винтовки и вскоре палили все, кто мог. Застучал ручной пулемет, единственный на вооружении в его полку. И даже вроде кто-то попал. Один из солдат противника упал, но потом встал и снова продолжил шагать, как ни в чем ни бывало.

— Что за…

Невольно подумалось… много что подумалось, вроде того, что солдаты Климова не убиваемые или вовсе какие-то живые мертвецы. И лишь спустя нескольких долгих мгновений он вспомнил, что климовцы облачены в доспехи и пули на излете их не пробивают.

— Прекратить стрельбу! — взвизгнул он. — Только патроны зря расходуют! Живее!

К окопам понеслись мальчишки-вестовые — криминальная смена старшему поколению уркаганов, при этом многие уже успели отличиться на ниве преступной деятельности.

Снова внимание на танки.

— Да что такое?! Почему еще ни один не подбит?! Хотя бы случайно уже могли попасть!!!

Какая-то мысль мелькнула в голове и Япончика, что называется, успел ухватить ее за хвост и начал обдумывать тщательнее. Что-то было остро неправильным в том, что танки противника до сих пор все целы, если не считать те, что все-таки встали посреди степи из-за случившихся поломок. Так просто не могло быть…