Византийские церкви и памятники Константинополя - Никодим Павлович Кондаков

Голубых и когда он не был занят мальчишескою идеей мщения Херсонитянам.

Бедствия междоусобий и крайних неурядиц в общественной жизни отмечают неизгладимым пятном эпоху иконоборцев, начавшуюся воцарением Льва Исаврянина (717 – 741), разыгравшуюся в отвратительную оргию дикой солдатчины при сыне его Константине Копрониме (741 – 775) и внуке Льве IV Хазаре (775 – 780). Двадцатилетний перерыв в ряду императоров иконоборцев, наставший с правлением Ирины Афинянки регентши при сыне ее Константине (780 – 790) и ее самой, после убийства сына до 802 г., хотя и ознаменовался Никейским собором в 787 г., не устранил, как известно, печального недоразумения[98]. Здесь не место ни излагать ход развития иконоборческой ереси, ни оценивать по существу ее мотивы как религиозные, так и политические. Равно мы не находим особенно рациональным прием тех историков, которые, увлекаясь суровыми добродетелями иных иконоборческих императоров, видят в их сопротивлении религиозному чувству или хотя бы инстинктам народа идею великой социальной реформы. За немногими сравнительно исключениями, доктрина иконоборцев нашла себе приверженцев лишь в армии, части чиновного мира и высшего духовенства; против нее был весь народ и все низшее духовенство. Иконоборческие императоры виновны уже тем, что никогда не хотели подвергнуть свою доктрину общему обсуждению, и наоборот, желали ввести ее в догмат, пользуясь разными темными путями и, что главное, восстановлением армии против народа и религиозными гонениям. Их задача была неразумна уже и потому, что не основывалась на явных злоупотреблениях – иконопись их времени и связанный с нею культ всякого рода реликвий в эту эпоху держались меры, которую они утратили как раз в последующую эпоху, будучи толкнуты по такому пути, которого; быть может, могли бы избегнуть. Еще более неразумен был способ исполнения задачи, и непрестанные интриги и волнения, давшие партиям и лицам, отрядам армии, патриархам и игумнам в руки религиозное знамя, потрясали Империю и столицу в течении 100 лет. Несомненно также, что с этою эпохою понизилась и общая культура Империи от громадных эмиграций, разгула солдатчины, покровительства невежеству и вражды иконоборцев к центрам и учреждениям просвещения. Перечислим кратко факты внутренней жизни византийской столицы за избранную эпоху. Уже первое явное выступление на свет иконоборческой доктрины, когда эдиктом предписано очистить церкви столицы и провинций от икон, сопровождается насилием: народ убивает посланных Львом Исаврянином служителей снять икону Спаса с бронзовых ворот в 726 г., и император ополчается против духовных школ и народа; духовные школы, числом 12, не передавшиеся Льву, сожжены тайком ночью вместе с их громадною библиотекою и запертыми в школах учителями[99]. Множество драгоценных для истории мозаик было в это время покрыто штукатуркой и осталось под нею навсегда. Но за первыми насилиями не слыхать даже ничего ни о реформе, ни о самой доктрине, подействовавшей только на устранение Германа и выбор иного патриарха. Если доктрина была ясна для самого Льва и его приближенных, и если очевидно, что политический расчет привлечения к Империи иконоборствующих провинций, отнятых как раз мусульманами, руководил самим императором, то политический расчет требовал не применять его всюду. После того как попытки привести в исполнение по точному смыслу эдикт Льва, повелевавший отобрать иконы из церквей и монастырей Греции, привели к открытому восстанию на Цикладах, снаряжению флота, появлению православного претендента на престол Космы и даже осаде столицы с моря, кончившейся для Льва, правда, вполне удачно, благодаря греческому огню, пожегшему корабли и предавшему предводителей их в руки Льва, всякого рода дальнейшие предприятия в провинции были оставлены. Известно, затем, чем кончилось водворение нового эдикта в Равенне, после народного мятежа и гибели посланного Византией для истребления Равенны флота. Хотя и было бы явным преувеличением утверждать, что отложение и отпадение Италии было вызвано иконоборческою ересью, так как это натуральное дело истории готовилось уже давно, все же не остается сомнения в одном знаменательном факте, что самая задача осуществления правительством Льва, отчасти и последующих императоров почти ограничилась одною византийскою столицею. Только необузданная натура Копронима не могла удовлетвориться полученными уже результатами, и только он один воздвиг действительное гонение против иконопочитателей, тогда как Лев Исаврянин ограничивался по существу дела гонением на самые иконы[100].

Разнузданная п бессмысленная доктрина Копронима, отрицавшего все освященные преданием обряды, самое почитание Богородицы, и молитвы Святым, если не самое христианство, была результатом дикой солдатчины, враждовавшей с образованием и культурою, еще уцелевшею, с привязанностью народа к монашеству, его единственному просветителю и заступнику, и, конечно, подлила масла в огонь. Тридцати четырех – летнее его царствование прошло в избиении, увечении лучших людей, а его собственная жизнь в гнусных пороках, от которых его отвлекали только наслаждения лагерной жизни. Едва на второй год царствования он удалился из столицы, его же близкие торопятся лишить его престола и патриарх иконоборец проклинает императора как нечестивца, врага Христова. Копроним по своему отплачивает это городу, предав его на разграбление своим наемным войскам в 743 году. Против церкви ведется пропаганда самим императором перед народом, а также подпольная интрига в тайных заседаниях (Silentia), или частных совещаниях епископов и имеет результатом только огульные выкрикивания нового учения во Влахернах или меры полицейского преследования, предписывающее выдавать в казну предметы суеверия (часто драгоценные) и доносить о всех, кто почитает иконы, под страхом казни за ослушание императорского указа. Оскорбления императору вызывают новые жертвы и новых жарких прозелитов. В 765 году начинается настоящее гонение иконопочитателей: старцев отшельников (Стефана, Петра) мучат и режут в куски, монахов таскают по цирку с женщинами и мучат, тюрьмы становятся монастырями, а эти последние казармами: высшие чины столицы, именитые люди и начальники частей обезглавлены. Евнух славянин Никита, став патриархом, приказывает в патриаршей церкви Ирины уничтожить все мозаики и покрыть иконы. Молитвы Святым воспрещены, мощи их отрыты, а мощи ев. Евфимии брошены в море: все, кто упорствовал в призывании имени Богородицы, предаются смерти. Знаменитый монастырь Далмата обращен в казармы, монастыри Каллистрата, Дия и Максимина разрушены; громадная церковь св. Евфимии обращена в отхожее место. В житии Стефана Нового рассказывается также[101], что в самой Влахернской церкви соскребли со стен весь фресковый цикл Евангелия от Рождества Христова до его Вознесения и Сошествия Св. Духа и на место священных изображений написали деревья, птиц всяких, зверей среди плющевых гирлянд, аистов, павлинов и воинов. Г. Васильевский обращает (стр. 306 – 7) свое внимание и на то обстоятельство, что из слов, с которыми автор Жития диакон Стефан обращается к своим современникам, следует заключить, что все эти арабески и фигуры сохранялись в храме и