Заветные поляны - Михаил Фёдорович Базанков

характер покажет».

Как-то враз наступили сумерки. Мужики отказались от ужина, заспешили по домам. Фома пошел что-то поделать еще во дворе, приколотить какую-то доску, и слышно было, как стучал он там, разговаривая с женой о том, где еще можно покосить осоки на подстилку корове.

Мы остались вдвоем. Николай прибрал инструмент, заплеснул остатки костра и устало сел на свежее окантованное бревно рядом со мной.

Выкатилась большая красноватая луна. Крыши, закиданная листвой дорога и обнаженные ветви берез, тополей, черемух словно бы поседели. Это пал иней. От него еще светлее стало на земле.

В окнах домов ярко вспыхнуло электричество. Захотелось пройти по притихшей деревне.

В молчании шли серединой улицы, приглядывались к домам, вспоминая, кто где жил. Зимние рамы еще не вставлены были, окна не занавешены — занятые осенними хлопотами хозяйки не успели навести порядок и красоту, избы казались просторными.

У Тихоновых малыши отмывали чумазые лица и рассказывали матери Полине, как бегали по колхозному картофельнику, разводили костер и ели сладкую печеную картошку. А в следующей избе Егор Митрохин заряжал патроны, готовился к охоте, тут же бабка Дарья баюкала в зыбке малыша… Открыто и несуетно текла вечерняя жизнь.

…Сегодня, двадцатого октября, принесли телеграмму:

«Мне стукнуло сорок пять. Приезжайте. Очень ждем. Николай».

У меня есть брат! Я получил от него телеграмму. Я еду! Лучше бы, конечно, на самолете, но самолеты из областного центра туда не летают. И асфальтированной дороги еще нет. Мы поедем поездом, а потом на попутной. Мы поедем! Я и мой сын.

По траве ходить босиком…

Солнце едва проглядывает и кажется пушистым. Цвет небосвода постепенно меняется: легкая желтизна ближе к горизонту розовеет, затем переходит в окалину, которая будто бы крошится на вершины деревьев близкого леса. Недавно построенные кирпичные дома закуржевели — покрылись шубами из кухты. Бревенчатые избы, стесненные в центре районного городка, посинели и с трудом выталкивают из труб густой дым, ползущий в разные стороны.

Степан Ракитин всю ночь слышал морозный звон, несколько раз вставал, дыханием и нагретой на батарее ладонью протаивал на стекле «глазок», смотрел на термометр, прикрепленный у балконного стекла. На рассвете еще раз взглянул на съехавшую вниз красную черточку и шепотом сказал жене: «Может быть, отложить поездку, уж больно резануло сегодня. Сорок два градуса». Но сам и не собирался отменять еще в понедельник принятое решение. Катюша — так он называл жену — промолчала, только вздохнула и пошла в детскую будить пятилетнего Ивана. Отец тоже идет смотреть, как просыпается его мальчик, как он распахивает удивленные глаза, делится радостью: «Вот и не проспал! Я сам проснулся! Увидел во сне: мама подходит — и проснулся!» Малыш не спешит вставать, потягивается, улыбается, что-то вспоминает.

— Машина не заблудилась, пришла?

— Будет машина. Сам-то собирайся. Умойся холодненькой, позавтракай. И оденься потеплее. Катюша, ты ему не помогай, пусть самостоятельно одевается. В путешествие напросился, не хочет у соседей денек погостить — пусть сам все делает.

— А солнышко вернулось к нам? Я хочу ему щечки показывать.

— Оно сердитое сегодня, потому что морозно.

— Неправда, солнышко сердитое не бывает. Ведь не бывает, мама?

— Очень холодно, Ванюша, сегодня. А все равно поедем, нет сил уже больше откладывать, отец один может укатить. Поедем. Платок пуховый приготовила, как девочку тебя наряжу.

— Я буду мальчик и девочка? Баба Маня обрадуется: вот дождалась внука да внучку.

На сборы и полчаса не ушло: все с вечера было приготовлено. Машина «не заблудилась», приехала в назначенное время и просигналила. Редакционный шофер Сергей Трофимов никогда не отлынивал от намеченной поездки, любая погода его не пугала. Сотрудники ценили его за это, заранее сообщали о предстоящем рейсе и добавляли: «Надо, Сергей Петрович!» Молодой, но степенный Сергей Петрович, еще не растерявший солдатскую выправку, помня о своем маленьком росте, привставал на носки, отчетливо заверял: «Будете доставлены!» Он никогда не задавал вопросов, даже в этот раз не спросил, почему надо ехать в воскресенье по такому морозу за сотню верст в другой район, везти внештатных пассажиров, только сказал редактору: «Неплохо бы утеплить машину, можно байковыми одеялами». Одеяла, конечно, раздобыл сам, может быть, даже раньше, потому что был предусмотрителен и запаслив. Его десятилетний опыт выручал редакцию: в «районке» от шофера многое зависит, и он, работающий без технического снабжения, сам добывает запчасти, резину, лампочки, различные инструменты. Степан Ракитин об этом знал от друзей-газетчиков, с которыми встречался часто на районных дорогах, на различных совещаниях, нередко за горячими разговорами проводил с ними вечера в редакции. Газетчики считали его своим человеком. И не только потому, что Ракитин иногда писал неплохие статьи под рубрику «Проблемы и размышления»…

Машину для поездки предложил сам редактор: «Тебе надо побыть в деревне. Сергей отвезет». И случись теперь колебание в семье, отложить поездку просто неудобно будет перед шофером: он и ночевал-то в редакции, несколько раз прогревал машину, трогал ее с места.

— Катюша, нам пора! Сергей сигналит второй раз.

— Чур, я первый! — выкрикнул Ваня и, торопливо перебирая ступеньки, спустился с третьего этажа, выбежал на улицу.

Для него не существовало ни мороза, ни расстояния, ни болезни отца, он даже не знал, что папа два месяца был не на курсах, а в областной больнице и теперь по состоянию здоровья временно освобожден от всякой работы, чтобы не перегружать сердце. Он верил в то, что есть солнце, которому можно щечки показывать, есть машина, есть добрый дядя шофер, который приветливо встретил, усадил на первое сиденье, поближе к печке, позволил потрогать рычаги и кнопки. Ване все-таки не сиделось, он привстал, чтобы недогадливый солнечный зайчик быстрее нашел маленького путешественника и позавидовал ему.

Мама устроилась рядом — это мальчику не понравилось, вдвоем неинтересно путешествовать: мама будет все объяснять, показывать. Но возражать он не стал, терпеливо воспринял увивание, укутывание, даже весело оглянулся на папу:

— Аа-у! Папочка, я в норке сижу!

— Ох, как хорошо устроился. Мне бы так, — позавидовал папа.

— Ничего, не замерзнем, — тихо сказал шофер. — Медленно, правда, ехать придется. Туманно еще. И стекла обмерзают. Ничего, может, сдаст, рассеется. — Он надел меховые рукавицы, поднял воротник куртки и велел Степану плотнее запахнуть тулуп, а ноги протянуть между сидений поближе к мотору.

Машина скрежетнула металлом и снегом, неуверенно выехала из проулка на дорогу. Только бы все нормально, думал Степан, только бы горючее не перехватило. На лесовозной трассе, пробитой от делянки к деревообрабатывающему комбинату, в такой день, в случае чего, помощи не дождешься.

— Степа, ты взял, что тебе необходимо? — еще раз