Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Поймите, ребята, — начал Янко, — мы взорвали немецкий транспорт, притащили из казармы боеприпасы, прошли подготовку. Неужели вы не понимаете значения этого?
Грнчиар долго смотрел на ладонь, ухмыляясь, тер ее пальцами другой руки.
— Ну ладно, — наконец проговорил он, — но разве то, что мы делаем, это война?
— Потерпите немного, мы в штабе тоже не спим, — ответил Янко. — Будет веселее. — Он взглянул на пруд: над гладью воды высоко подпрыгнула форель, блеснула серебряным брюшком и снова плюхнулась в воду. Чтобы сменить тему разговора, спросил: — Ну а рыбу ловите? Нет? Неужели Имро так уж хорошо вас кормит, что нет необходимости в добавке? — засмеялся Янко. — Запеченная на костре форелька — вещь неплохая…
— Конечно, — просиял Грнчиар, — а вчера вечером я видел кабана, молодого еще, поросенка… Но, — он бросил презрительный взгляд на Пятку, — этот тип мне говорит, что, дескать, нельзя, что нет у меня охотничьего билета.
Янко покачал головой, а потом прищурил левый глаз:
— Ну а почему бы тебе не получить охотничий билет? Право охотиться принадлежит здесь фабриканту.
Грнчиар прервал его:
— Знаю, но это ведь не немец, он из Погорелой…
— Так что же? — громко засмеялся Янко. — Ведь фабриканты помогают немцам, — начал объяснять он серьезным тоном, — шкуру сдирают с людей. Я его знаю, работал там. Нет, ребята, можете стрелять спокойно.
Он медленно повернулся к пруду, поднял плоский камешек и бросил его в воду.
— Раз, два, три, четыре, — считал Грнчиар, пока камешек, подпрыгивая, скользил над водной гладью.
Янко задумался. На миг его целиком поглотила красота окружающей природы. Горы, ели, заходящее солнце, зеленоватая вода, белая цементная запруда. В сдерживаемой до поры до времени силе воды он увидел аналогию с этими ребятами.
— Послушайте, — сказал он, — Ондро наверняка еще помнит то время, когда здесь не было пруда…
Сохор не совсем понял, к чему клонит Янко, но, как бы отгадав его мысли, подтвердил:
— Как же не помнить, просто беда была! Вода, бывало, портила всю дорогу, размывала склоны, даже коров нельзя было выгнать на пастбище в долину…
— Ну вот, — прервал его Янко с огоньком в глазах, — а теперь, как только сплавят лес, лесник спускает пруд. Но до тех пор, пока запруда удерживает воду, надо чтобы ее было как можно больше. Ну а мы? — развел руками он. — Мы собрались в горах все вместе, а если бы захотели действовать поодиночке, то проку было бы мало. Нужен умный лесник, который знает, когда спустить воду, который скажет нам: начинайте!
Партизаны завороженно смотрели на Янко. Грнчиар улыбался. В воцарившейся тишине Янко продолжал:
— Ну, а кто этот лесник? У кого больше всего опыта? Это коммунисты и парашютисты из Советского Союза, которые пришли сюда, чтобы помочь нам. — Он провел ладонью по заросшим щекам и добавил, снизив голос: — Ну а теперь я кратко обрисую вам положение на фронтах…
Он достал из кармана сложенный лист бумаги, развернул и торопливо прочитал. Это была листовка Центрального Комитета партии о последних событиях на фронтах.
14
— Не бойтесь, дружочек, не сегодня-завтра придут немцы, и будет порядок.
Так сказал вечером декан отчаявшемуся Ондрейке, и эти слова звучали в ушах комиссара села, даже когда он ложился в постель. Они придавали ему сил и порождали надежду. Он забыл о партизанах, которые дерзко расхаживают по селу, забыл краснокожее лицо веснушчатого Беньо, который грозил повесить его на первой же вербе, а со спины у него вырезать кусок кожи на ремень для остальных коллаборационистов. Забыл он и об одноглазом Газухе, строго приказавшем ему заходить в сельское управление и не удаляться ни на шаг от Погорелой, если жизнь ему дорога. Забыл он и о докторе Главаче, который в последний раз не ответил на его приветствие, хотя он поздоровался с ним словами «мое почтение», а не «на страж», как когда-то. Ондрейка думал только об одном — как в Погорелую придут немцы и как он будет им советовать: этого арестуйте, этого расстреляйте, этого помилуйте.
Ондрейкова уже спала, а Ондрейка все думал, улыбался, устремив глаза в потолок, и поглаживал свои длинные, закрученные усы.
Он был суеверен и перед сном пересчитал все четыре угла, чтобы сбылся его сон. А сон у него и в самом деле будет хороший, приятный. Этот декан умный человек, он думает обо всем. Живет себе потихоньку в уединении, но и о своих овечках не забывает. Знает, кому и когда надо написать письмо, где просить помощи против тех волков, которые собрались в горах.
Комиссару снился Гитлер, в Ондрейкином сне похожий на декана, с усиками под носом, с золотыми свастиками на куртке. Гитлер погладил Ондрейку по щеке и закричал со смехом: «Смотрите, каков молодец! Это мой человек. Сделайте его префектом!»
Когда Ондрейка проснулся, жена уже суетилась в кухне. Он встал с постели и посмотрел в зеркало. Слегка пристыженно усмехнулся. Он — и префект! А что, он этого заслужил за тот страх, что испытал. В последние дни он был одной ногой в своем доме, а другой — на кладбище. Он заслуживает хорошего вознаграждения, конечно же заслуживает.
Ондрейка немного приуныл, высморкался и сердитым голосом сказал:
— Да ведь мне это только приснилось…
Но когда в комнату вбежала Ондрейкова и сообщила ему, что целую ночь в Погорелой шумели машины, а на улицах было полно солдат, он снова вспомнил слова декана о немцах. Конечно! Это немцы идут в горы против тех антихристов! Декан, сон, немцы… Нет, иначе и быть не может. Вот только живет он далеко от главной улицы, у черта на куличках. Дрыхнул и ничего не слышал, не смог выйти поприветствовать их.
Он хлебнул сыворотки и быстро надел праздничный костюм. Ни слова не сказал жене и вышел из дому, вдохновленный мыслью, что ночью через Погорелую в горы шли конечно же немецкие солдаты.
Он спешил к сельскому управлению. Шел, не замечая никого, выпятив грудь, высокомерный и самоуверенный. И вдруг увидел Беньо и Пудляка, идущих с двумя жандармами в жандармское отделение. Гора свалилась у него с плеч. «Так, этих уже повели!» Перед костелом мелькнула высокая худая фигура пономаря. Ондрейка хотел его окликнуть и спросить, что произошло ночью, но пономарь сразу же исчез.
Едва Ондрейка вошел в канцелярию сельского управления, как зазвонил телефон. Энергичным движением он взял трубку, приложил ее к уху и закричал:
— Алло, алло! Округ! Ну, слава богу… Что? Погорелая. Ондрейка… Кого? Какого товарища? Что? Газуху? — Он сердито дунул в трубку. — Окружное управление? Как же так? Это комиссар… Это я говорю, староста Ондрейка…
Трубка выпала у него из рук, он вытер ладонью холодный пот со лба, потом руки его опустились, а из горла вырвался жалобный вздох.
Он почти упал на стул, попытался собраться с мыслями, но не успел. Двери открылись, и в канцелярию ввалились Ондро Сохор с винтовкой на плече, а за ним Газуха и старый Приесол. Нотариус Шлоссер остался стоять на пороге.
— Вас к телефону, — показал Ондрейка рукой на трубку, лежащую на столе, — из округа…
Газуха взял трубку обеими руками и принялся кричать в нее что есть мочи:
— Ну да, это я… Газуха! Да. Это ты, товарищ окружной председатель? Что? Какой болван? Ах, да, это был комиссар. Да, мы его приструним. Справимся. Значит, там у вас уже все? Хорошо! Ну, честь праци! Так, там они взяли власть в свои руки, — сказал Газуха Приесолу и покосился на Ондрейку. — А вам тут делать уже нечего! — повысил он голос. — Здесь будет революционный национальный комитет. Дайте нам все ключи. А за коллаборационизм…
Утром усатое лицо Ондрейки с колючими черными глазками было высокомерным, самоуверенным. Когда он увидел Газуху с Приесолом, взгляд его сразу же стал покорным, а губы сложились в виноватую улыбку. Но как только Газуха произнес слово «коллаборационизм», на лице Ондрейки появилось плаксивое выражение, в глазах отразился страх. Все его надежды рухнули, как карточный домик. Ему даже говорить не дали. Он сложил перед собой, как для молитвы, трясущиеся руки, загоревшие на летнем солнце, и заскулил:
— Но, паны мои, паны братья, ведь я ничего плохого… Я даже мухи не обидел… — Его испуганный взгляд искал помощи у нотариуса. — Пан нотариус, скажите вы им…
Нотариус Шлоссер растерянно пожал плечами, быстро снял с носа очки и принялся протирать их платочком. Наконец он все-таки забормотал:
— Ну, не бойтесь, как-нибудь обойдется…
Ондро Сохор бросил на него сердитый взгляд. Злость охватила его уже тогда, когда начал говорить Газуха.
Слишком мирными и добрыми показались ему слова Газухи. С таким негодяем, как Ондрейка, разговаривать надо по-другому.
Замечание нотариуса совсем возмутило Сохора. Он не выдержал и закричал, заикаясь, как всегда в минуты волнения:
- Кроваво-красный снег - Ганс Киншерманн - О войне
- Луч во тьме - София Черняк - О войне
- Диктат Орла - Александр Романович Галиев - Историческая проза / Исторические приключения / О войне
- Пути-дороги - Борис Крамаренко - О войне
- Крымское зарево - Александр Александрович Тамоников - О войне
- Долгий путь - Хорхе Семпрун - О войне
- 10 храбрецов - Лада Вадимовна Митрошенкова - Биографии и Мемуары / Историческая проза / О войне
- Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи - О войне
- Щит дьявола - Лео Кесслер - О войне
- Я дрался на Пе-2: Хроники пикирующих бомбардировщиков - Артём Драбкин - О войне