Газета Завтра 779 (43 2008) - Газета Завтра

Историю ее жизни должен знать каждый русский. Историю жизни очаровательной молодой женщины, считавшейся одной из красавиц Европы.

Протестантка Елисавета крестится в Православие по собственному убеждению. В окровавленном снегу, на коленях, собирает останки тела своего венчанного мужа, разорванного бомбой террориста Каляева. Навсегда оставляет свет. На собственные деньги строит обитель для неимущих и обездоленных русских людей. Не каждая женщина способна пройти такой путь.

Елисавета приняла обряд крещения 13 апреля 1891 года, в Лазареву субботу. Через 20 лет, в 1910, на Ордынке в Москве будет открыта Марфо-Мариинская обитель, названная так в честь родных сестер воскрешенного Господом из мертвых Святого Лазаря, Марфы и Марии. В судьбе Великой Княгини всё было не случайно и трагично. Начало и середина пути. Ее образ, этот переход, от красавицы-женщины к подвижнице Веры, эти два плана сценического существования в спектакле театра присутствуют постоянно, и сливаются воедино только в финале, на фоне страшных кадров Алапаевской шахты, куда, заблудшие в коллективном остервенении и злобе, ведомые грассирующими, лукавыми бесами, русские люди сбросили Елисавету на верную смерть.

Сила, методично и планово рушившая великую страну, в спектакле Никиты Астахова решена очень просто, лаконично и точно. Рифмы и ритмы "Двенадцати" Александра Блока хлещут со сцены, как пульсация вскрытых вен, - Раз… Раз… Раз… Эх, Свобода без Креста… Раз… Раз… Раз… Хлещут наотмашь. Красный верх - белый низ… Раз… Раз… Раз… Белый верх - красный низ… Раз… Раз… Раз… А за спинами краснорубашечников, стайно, по-волчьему повязанных кровью тысяч невинноубиенных, таких же русских, как и они, людей, отбивающих страшный, неотвратимый ритм, - расстрелы священников, взорванные колокольни, и трупы, трупы, трупы…и запоздалые раскаяние и покаяние.

Сброшенные в алапаевскую шахту, еще долго пели Херувимскую песнь - сердце Божественной Литургии - Иже Херувимы тайно образующе и Животворящей Троице Трисвятую песнь припевающе, всякое ныне житейское отложим попечение.

Спектакль театра "Глас" затрагивает громадные пласты нашей истории. Судьба Великой Княгини поднимается до судьбы страны. Красное и Белое. Кровавое и Святое. Русский Духовный театр "Глас" - сегодня единственное место в России, где русская театральная культура вновь соединяется с культурой православной, основой России, основой Страны, основой Державы.

Инок Косма ФАЛЬШИВАЯ НОТА

Меня слегка озадачила настойчивая просьба духовного отца (в схиме почившего игумена Гавриила) не читать (или не доверять им) "новейшие переводы неизвестных текстов" прп. Исаака Сирина. Намного позже, познакомившись с афонским иноком Дионисием (он координирует работу группы переводчиков, рассеянных по Европе), услышал о немалых проблемах перевода святоотеческих трудов и по сей день. Эти "новейшие" оказались в таком саркастическом поле его рассуждений, что я, хоть и поздно, но оценил своевременность и духовную корректность указаний духовника.

Моё маловерие вконец было повержено, когда я своими ушами услышал духовно-музыкальные опусы новейшего переводчика.

Большой зал консерватории, хор смешанный, хор мальчиков, солисты, симфонический оркестр, славные дирижеры. При большевиках такого не допустили бы: идеология не та. (Нет, всё же допустили запись Всенощной С.В.Рахманинова, хоть и в буржуйской Японии, но коллектив-то Свешникова).

Сегодня за деньги всё можно (аренда помещения под концерт, генрепетицию, репетиции отдельные, смешанные, зарплата исполнителям, обслуге, представительские расходы, гонорары…) Нельзя за деньги - можно за большие деньги. Наш случай явно не из сиротливых. Издание перевода Исаака Сирина обошлось в сумму, укладывающуюся в стоимость одной спевки смешанного хора - мелочь. Но здесь - размах, какой и Рахманинову не снился. "Рождественская Оратория". Мощь, солидно. И что же? Даже в Альма Матер - не слышат. Критики, чувствующие туфту, естественно, делают реверанс в сторону некоторой недоформулированности ценностных критериев сакральной мусикии. Ведь эту армаду затеял православный иерарх владыка Венский и Австрийский Иларион (Алфеев). С переводами - прокол, - свои же монахи отвергли. Надо бы в музыке покрапать. Если и правда, что владыка имел музыкальное образование, то наставника по композиции надо было бы дисквалифицировать, как педагога - никаких признаков наличия композиторских навыков. Перед нами беспомощное ползание по нотам на всех уровнях потуг слепить какую-то форму выживания звуковой ткани. Даже оркестровка - вы набрызгайте зубной щеткой на нотную бумагу, дайте подсохнуть, аккуратно подрисуйте ритмические группки, установите любой сложности метрическую структуру и пофантазируйте насчет нормальных и аномальных тембровых комбинаций - уверяю вас, не то что в родной Вене, не говоря о прикольном Амстердаме, - на Бродвее будут ладони отмачивать после "отрывного" хлопанья. Здесь же реплики инструментов, как брошенные кости; тромбонистам впору сквозь землю провалиться от стыда - и это уже увековечено на CD (наши критики несмело рекомендовали "большей смелости" по всем позициям звукового конструирования. Вежливые. Когда М. Таривердиев выдал свои "Семнадцать мгновений" - так его заклевали за одну лишь похожесть первой интонации на популярную "Feelings"). На концерте, где маэстро вынес на суд "понимающего зрителя" (на слушателя здесь не рассчитывали) свою Всенощную и Литургию, прозвучали духовные вещи Арво Пярта. Лишь человек, ориентирующийся в истинных ценностях музыки и трудящийся по милости Божией в храме, может догадаться из каких соображений Владыка дерзнул (если, конечно, осознавал это) поставить свои опусы рядом с … Для меня это было откровением. Самобытность Арво Пярта перестала анахоретствовать. Наш "мощный" пример православной сакральной музыки (полная репрезентация состояния нашей храмовой певческой культуры) как-то особливо выцветил удивительную свежесть музыкального мышления католика-композитора. Католическая культура породила мощную музыкальную традицию, оплодотворившую всю профессиональную музыкальную школу. Тем ценнее "голос" Арво Пярта - "свой голос". Но величие католической культуры - скорее, эстетическое, чем духовное. Мы узнаем католические песнопения по особому образному строю: громадный архитектурный ансамбль - мироздание, но… в этом доме нет ни людей, ни Бога, ни тепла ни любви, здесь только Кай мог бы любоваться своими бесконечными узорами льда и инея на стекле. Вершина нашей духовной культуры - строчное пение, утонула в грудах разношёрстного партеса. Но Россия и эту руду переварила, явив нам Всенощную. Рахманинова. Вроде бы после такого явления стыдно было бы плодить серость.

Что может быть уместней в храме, как не жажда совершенства. "Проклят работающий Богу с небрежением". И, если кто-то убежден, что в храме звучит безукоризненная музыкальная составляющая, то столкнется со странными вещами. Причина их - не только поголовное музыкальное невежество, но немалая толика демагогии, которая оправдывает разгул профанации сакрального пения. Люди, отвечающие за пение в храме, не слышат "що ж воны поють"! Не слышат в славных обителях. Не слышат в столичных, славных своим "профессионализмом", хорах, на приходах…

Картина удручающая. При нашем бездарном отношении к певческому искусству в храме на всех уровнях (певческое - означает не только и не столько вокальное - Боже, упаси! - сколько общемузыкальное - такая терминологическая невнятность) мы наблюдаем грустную картину профанации этой стороны Богослужения.

Простите, ради Христа.

Владимир Бондаренко ОСЕННЯЯ ПОРА

Осенняя пора. Очей очарованье… Пора урожая, в том числе и литературного. Начнём с нобелевского. На этот раз премию дали французскому писателю - 68-летнему Жан-Мари Гюставу Леклезио. В наше нелитературное время это имя почти ни о чём не говорит, хотя немало книг самого популярного француза выходили и в России. Запомнилась разве что "Диего и Фрида", любовная история двух знаменитых мексиканских художников Диего Ривьеры и Фриды Калло, приютивших в своё время у себя дома Льва Троцкого. Вроде бы 20 лет французам премии не давали, и вот заслужили. Но угнетает то, что сам писатель давно не верит ни в своё предназначение, ни в роль литературы в жизни человека и общества. Зачем тогда ему нужна эта премия? Для самолюбования? Премию присудили ему как "автору новых направлений, поэтических приключений и чувственного экстаза, исследователю сути человека за пределами господствующей цивилизации и внутри неё". Он и на самом деле ни в грош не ставит западную цивилизацию, создавая свои "мифы о благородном дикаре", жителе каких-либо южных островов, более свободном, чем все рабы общества потребления. Леклезио пишет:

"Мы больше не столь наивны, как в эпоху Сартра, чтобы считать, что роман может изменить жизнь. В наши дни писатели могут только констатировать своё политическое бессилие. Читая Сартра, Камю, Дос Пассоса или Стейнбека, видишь, что эти писатели верили в предназначение человека и во власть литературы. В наши дни мы больше не можем в это верить. Современная литература - литература безнадёжности".