Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

письмо?

— Нет, только я, — к её огромному облегчению ответил младший братец. — Верен ещё читать не умеет, а батюшка Тирлейф и дедуля Кагерд заняты в библиотеке. Дедуля пишет какую-то научную статью, а батюшка ему помогает. Матушки с утра нет дома, а госпожа Розгард в обед заглядывала, но ей было не до писем, она почти сразу снова уехала. Получается, что больше никто не видел, а что?

— Это очень хорошо, — погладив его по голове, мягко и вкрадчиво сказала Онирис. — У меня к тебе просьба, дружок... Об этом письме не должен знать никто.

Братец заинтересованно вытаращил глаза и перешёл на шёпот:

— А что, это какая-то важная тайна?

— Да, очень, очень важная! — заговорщически прищурилась Онирис, присев на корточки и ласково привлекая братца к себе за плечи. — От сохранения этой тайны зависит жизнь одной отважной госпожи коркома. Поэтому, братишка, язычок спрячь за зубки, а зубки закрой на замок! Умоляю тебя, не проболтайся никому!

— Я буду нем как рыба! — торжественным шёпотом ответил Ниэльм.

Ещё бы: тайны — это так увлекательно и захватывающе! Да ещё и связанные с самыми настоящими отважными моряками.

У себя в комнате Онирис торопливо осмотрела конверт. Да, обратный адрес стоял — «крепость Норунзеер». Да ещё и печать этого мрачного заведения на нём красовалась — большая, казённая, не сказать чтобы уродливая, но какая-то неприятная. Суровая и жёсткая. Онирис ещё немного потряхивало от волнения: если бы матушка это увидела, скандала не избежать! Со стороны эта история смотрелась и впрямь неприглядно: тихая, благовоспитанная и правильная девочка Онирис переписывалась с арестованным капитаном-дуэлянтом! Да если б только переписывалась! У них ещё и любовь закрутилась...

Немного подрагивающими пальцами Онирис открыла письмо.

«Прекрасная моя Онирис! Твоё письмо проникло в мою угрюмую темницу, как лучик чудесного и ласкового света, благодарю тебя за него. И за нежные слова, на которые ты в нём была столь щедра. Не знаю, сколько раз я перечитала строчки, написанные твоей милой рукой! Сбилась со счёта... Каждую выведенную тобой букву я до сих пор покрываю поцелуями. Онирис, любовь моя! Счастье моё драгоценное! Я не боюсь называть тебя такими возвышенными словами, потому что в моём сердце бушует самое серьёзное, самое подлинное пламя. Ты — моё выпрошенное у Волчицы чудо, моя удивительная и сладкая сказка, которую я очень боюсь выпустить из рук и утратить... Больше ничего на всём свете я не боюсь!

Условия тут, конечно, не домашние, но жить можно, кормят сносно, в дальних плаваниях мне и похуже питаться доводилось, поэтому не печалься обо мне. Самое неприятное во всём этом — ограничение свободы, а всё остальное — вполне терпимые пустяки, это даже тяготами не назовёшь. Жизнь военного моряка довольно сурова, мне не впервой переносить лишения и преодолевать трудности. Моё заключение я воспринимаю лишь как небольшую временную неприятность. И ты тоже не горюй и не поддавайся унынию, чудо мое драгоценное. Ты можешь писать мне смело, не опасаясь вскрытия переписки, я заплатила кое-кому, и мои письма не читаются.

Благодарю тебя и за чудесные встречи в снах. Каждой ночи я жду, как праздника, и с таким утешением мне гораздо легче переносить арест. Не грусти, радость моя, срок моего заключения пробежит совсем быстро, и мы скоро сольёмся в объятиях наяву. Целую тебя, прекрасная моя. Твоя непутёвая Эллейв».

Глаза Онирис были на мокром месте, когда она дочитывала письмо. Сердце нежно сжималось от трогательной заботы, с которой Эллейв успокаивала и утешала её из своей темницы, просила не унывать... Онирис была почти уверена, что этот бодрый тон — только для неё, а на самом деле возлюбленной там приходилось несладко.

Она не удержалась от соблазна поступить так же, как Эллейв — приложить к губам выведенные на бумаге строчки. Сердце радостно и сладко ёкнуло, когда она уловила знакомый запах... Он был сосредоточен в самом низу листка, после слова «целую». Этот аромат сразу ласково прильнул к губам Онирис, окутал их живым, страстным теплом. Без сомнения, Эллейв поцеловала письмо, рассчитывая, что адресат найдёт этот нежный знак, скрытый от чужих глаз и предназначенный ей одной. И Онирис нашла его — поначалу даже не столько обонянием, сколько зовом сердца.

Она долго сидела в кресле, прижав прочитанное письмо к груди и закрыв влажные глаза. Как она невыносимо сожалела, что в минувшую ночь им не удалось встретиться, и она невольно лишила Эллейв поддержки и утешения, которые ей в заключении были невероятно важны! Вместо нежного, чудесного свидания — пустота и горькое разочарование. Смахнув влагу с ресниц, Онирис решительно настроилась на то, что уж сегодняшней ночью они обязательно увидятся, и приготовилась умолять о прощении. И компенсировать Эллейв прошлую «пустую» ночь удвоенным количеством нежности.

Но понапрасну Онирис понадеялась на сдержанность младшего братца. Вернувшаяся вечером домой матушка, ласково позвав сына к себе на колени, стала расспрашивать его, как прошёл их с Веренрульдом день, и мальчик нечаянно выболтал историю с письмом.

— Ой... Я не должен был говорить это, — пробормотал он испуганно, зажав себе рот. — Онирис меня прибьёт...

Матушка нахмурилась и велела позвать к ней Онирис.

Та сразу почуяла недоброе, и у неё подрагивали колени, когда она спускалась по лестнице в малую гостиную. Большая предназначалась для торжественных приёмов, а в этой можно было посидеть у камина, наслаждаясь домашним уютом.

Большие красивые глаза матушки метали грозные молнии.

— Онирис! Что это за переписка с каким-то арестованным офицером? — спросила она сурово. — Ещё не хватало тебе вляпаться в сомнительную историю и посадить пятно на нашу репутацию!

— Матушка, это не то, о чём ты подумала, — быстро пробормотала девушка, на ходу лихорадочно соображая. — Я время от времени занимаюсь благотворительностью. Я послала в крепость несколько пар тёплых перчаток, так как погода сейчас стоит зябкая. Я стараюсь делать это тайно, но этот офицер каким-то образом узнал, кто я, и написал мне письмо с благодарностью. Вот и всё.

— Благотворительность? — с сомнением хмурясь, проговорила матушка. — Ну-ка, покажи мне это письмо!

— Прости, матушка, я не смогу его тебе показать, потому что уже сожгла его, — выкрутилась Онирис.

Матушка хмыкнула.

— Ну ладно, ступай, — сказала она, но в её глазах всё ещё таилась тень недоверия.

Вернувшись в свою комнату, Онирис упала в кресло и запустила себе пальцы в волосы. Какие перчатки, какая благотворительность?! Ещё никогда она